Rednews.ru

Подписка

Подписаться на RSS  Подписка RSS

Подпишитесь на рассылку:


Поиск

 

Наш баннер

Rednews.ru

!!!

24.02.2004 18:57 | Совраска | Администратор

СО ВТОРОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ...

Поезд Волгоград — Улан-Удэ пришел в Петров Вал ночью. Чернота туч, затянувших все небо еще с вечера, разродилась нудным моросящим дождем, за пеленой которого красный огонь семафора сменился зеленым, открывая путь поезду и мне в далекие родные края — к Байкалу и Братскому водохранилищу.

Билет от Камышина до Усолья-Сибирского, что в Иркутской области, был продан без указания места. Его надо было отыскать в тускло освещенном вагоне. Все полки были заняты, распространяя запахи влажной одежды и пота. Так примерно пахло в послевоенных теплушках, когда поезда брали штурмом. Место нашлось на средней полке, рядом с туалетом. Здесь же собралось человек пять. Двое — в солдатской форме. Разговаривали, играя в карты, почти до утра.

Один из играющих — узколицый с золотыми зубами — уже несколько раз спрашивал у низкорослого военного:

— Как ты на текущую обстановку смотришь? Рассуди...

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил военный, тасуя карты.

— А все нынешнее растебайство, — усмехнулся золотозубый. — Развели, понимаешь... Со всех сторон ползут эти бритоголовые, наркоманы, критиканы. Они, что ли, дело делать будут?..

— Сейчас старые времена вспомнишь, — вмешался в разговор кто-то из играющих.

— И вспомню, а что? В наши-то времена никаких наркоманов и прочей сволочи не было. Порядок был! И если сейчас не вернуть того порядка, считай, России будет конец.

— И как же его вернуть? Что для этого нужно? — спросил военный.

— Человек бояться должен, тогда он будет при деле и вкалывать будет на совесть. Почему «новые русские» берут к себе армян, когда вокруг навалом своих безработных?

— И почему? — спросил кто-то, зевнув.

— Наши на выходные домой линяют, все время просят на водку, воруют то доски, то кирпич и качают права по поводу зарплаты. А «хачику» надо привезти бабки семье и знать точно, что завтра его позовут снова. Поэтому он работает быстро и дешево... А этот вот, что преемника назначил, слишком добреньким был. Он всех-то и распустил. Силы в нем, хоть и здоровый с виду, настоящей, крутой не было. А когда силы нет, все ржой покрывается...

— Ну а этот, которого привели к власти, он чем лучше прежнего? — спросил кто-то из играющих. — Я не могу ничего вспомнить путевого, кроме наезда на Ходорка, подлой автогражданки да значительного выражения лица...

— А снижение налогов для олигархов, а сатрапов рассадил по семи регионам, а энтэвэшников задавил, — добавил золотозубый.

— Это не самое худшее, — вставил солдат. — Чечня такая, какая она есть, — черная дыра смерти. Там — зона анархии. Люди там после «зачисток» исчезают в никуда...

Солдат помолчал, хотел добавить к сказанному еще что-то, но золотозубый не дал. Лихо ударил картой по столику и зло сказал:

— Все за деньги да ордена прогибаются. Этих политиканов, мать их!..

Спорщики успокоились, когда поезд уже подходил к Самаре. Остановился он у третьего перрона, хотя все остальные были свободны. Многоэтажный монстр из стекла и бетона овальной формы, больше похожий на один из нью-йоркских банков, чем на вокзал, угрожающе навис над поездом. Перрон был пуст, и казалось, что эта асимметричная башня перекочевала в Самару из какого-то фантастического мира. Поезд, составленный из старых и промерзших вагонов, совершенно уродливо смотрелся на фоне современной громады и его стеклянных переходов. Город из-за вокзала почти не просматривался — терялся в полумраке ночи. А там, сжигая излишки конденсата, горели факелы. Их огненные гривы тянулись по небу, скрывая россыпи выбеленных морозом звезд. В вагоне почти все спали, только несколько пассажиров, взбодрившись спиртным, травили анекдоты. Сквозь щель зашторенного окна виднелась белая лодочка месяца, повисшая над спящим городом. По вагону тянуло сигаретным дымом, напротив двери служебного отделения, потрескивая, остывал титан. Обе проводницы, ожидая отправления поезда, сокрушались тем, что уголь кончается и к утру вагон может превратиться в рефрижератор на колесах.

Когда электровоз плавно, без толчка двинулся, в спящем вагоне отчетливо послышался строгий стук колес. За окном смутно отмерялись ночные поля, снегу на них было по ноябрьским меркам много, как глубокой зимой, а дальше, наверное, она и вовсе властвовала.

Утром выяснилось, что большинство едущих — демобилизованные солдатики. Служили в Ханкале, а теперь возвращались в те города и поселки Сибири и Крайнего Севера, откуда их призвали в армию, отправив в Чечню. Интересно было узнать, чем и как они жили, принимали ли участие в боевых действиях и «зачистках», какие нравственные ценности исповедовали, как боролись с трудностями, о чем думали 18-летние граждане России, оказавшись в воинской части под чеченским селением Ханкала?

Завтракали бывшие воины вермишелью, залив кипятком капроновые баночки. Эти же баночки появлялись на их столике в обед, а кроме этого — чай и сигареты. И так все дни, а в дороге они находились уже восемь суток. На все про все при отправлении им выдали по 500 рублей.

С одним из дембелей познакомился сразу после завтрака. Степан (так он назвался) попросил сигарету, а я отдал ему вместо курева плитку шоколада. В Ханкалу он попал из заполярного поселка Депутатский. Я бывал в этом поселке с десятитысячным населением, когда работал в Якутии. Поселок славился обогатительным комбинатом, который считался крупнейшим в Европе. На комбинате обогащалась руда с высоким содержанием олова. В Депутатском было все: Дворец культуры, библиотека, школы, детские учреждения и много благоустроенных пятиэтажек.

По рассказу Степана выходило, что всего этого в Депутатском уже нет. Остались безрамные остовы панельных домов да разграбленные цеха обогатительной фабрики. В армию его забирали, правда, цивильно. Военкомат обеспечил вертолет до Якутска, а оттуда до Нерюнгри, где призывников, пересадив на поезд, доставили в Ростов. Теперь же, после демобилизации, проездные в Ростове выписали только до станции Нерюнгри. Заботой о том, как добираться от Нерюнгри до Депутатского, а это еще 1600 километров, отцы-командиры утруждать себя не стали.

Дальше разговор пошел о службе Степана в Чечне. Первое впечатление от разговора: это что — возвращается человек из лагеря после отбытия наказания за какое-то тяжелое преступление. Так и хотелось спросить: «А где же местная власть, где военные прокуроры? Гражданские суды? А командиры по воспитательной работе — бывшие политруки?»

Но перебивать не стал. Степан мог замолчать. У нас снова зарождается страх говорить открыто и ясно, называть вещи своими именами...

— Я ведь в армию шел охотно. Можно сказать, по собственному желанию.

— И сам напросился в Чечню? Собственноручно написал заявление?

— Было устное предложение. А остальное — мое решение. Думал тогда об одном: скорее демобилизуюсь! Не думал о трудностях.

— Но это же зона боевых действий! Если вдруг нападение на блокпост или КПП? Ты обязан стрелять.

— Я, когда приехал в Ханкалу, вообще не стрелял. Не умел...

— Ни из каких видов оружия?

— Только из охотничьего, когда с отцом на охоту ходил. У нас охотников много, но не все стреляют хорошо.

— Постой, но кому в Чечне нужен солдат, который не держал в руках боевого оружия? Ведь такой солдат — живая мишень. Тут ты, Степан, видно, присочинил.

— Зачем мне такое сочинять? Я говорю то, что было. Ведь таких, как я, было много.

— Но почему вас не обучали?

— Об этом у командира не спросишь. Солдат в армии требовать ничего не может. Тем более от офицеров, которые прошли две чеченские войны, крови насмотрелись, друзей похоронили. Такие на грани сумасшествия — злые. Могут выстрелить в своих. Потом отпишут в рапорте, что дезертировал или похищен. Там спишут все...

— И что же, так и не научился стрелять?

— Сержант сказал, что не понадобится.

— Выходит, в боевых действиях участия не принимал?

— Я бы предпочел, чтобы вы таких вопросов не задавали.

— Значит, возвращаешься, не понюхав пороху и без боевых?

— Мне такие деньги не нужны. Сколько за них ребят полегло.

— Что значит — «за них»?

— Ехали туда контрактниками. Военкоматы привлекали обещанием высоких окладов за службу в Чечне и через неделю-другую без всякой подготовки отправляли в горы. А ребята ехали, чтобы помочь семьям, матерям, себе жилье купить... Да мало ли сегодня проблем у молодых! А здесь умирали по неопытности да по глупости офицеров, которые хотят выжить любой ценой. А обещали «мочить в сортире» террористов...

Степана позвали, и он, поблагодарив меня за шоколад, пошел на поиски сигаретки.

В рассказ паренька из Депутатского верить не хотелось, было грустно осознавать услышанное. Ведь сколько еще матерей пошлют туда своих сыновей. Пошлют, уверенные в том, что ребята идут на определенную жизненную перековку, что наши правители создают нормальную, управляемую и честную армию, способную нас защитить по первому нашему зову. А пока...

Вторая чеченская кампания длится уже пятый год. Это дольше, чем первая — ельцинская. И конца этой войне не видно. И по-прежнему чьи-то дети бездарно гибнут на этой войне. Ну а те, кто ее затеял, своих детей в Чечню не посылают и не пошлют, а вот к судьбе чужих такие люди равнодушны. Их не колышет, что армия разложена, что солдаты у нас могут быть голодными, что они могут содержаться в скотских условиях, что после службы их можно выставить за ворота без проездных документов с пособием, которого хватает на то, чтобы поесть раз в сутки лапши, распаренной кипятком из вагонного титана.

Поезд, набирая скорость, приближался к Новосибирску. Каждую минуту за окнами пробегали сосновые лесополосы с тесно расставленными, занесенными снегом дорогами. Вот пролетели мимо узкие платформы для пригородных электричек. После нескольких басовитых сигналов электровоза поезд остановился у ярко освещенного вокзала. Было десять вечера, но в домах уже спали, а в шестнадцатиэтажной гостинице «Сибирь» светилось всего семь окон.

В Новосибирске Степан прощался с однополчанами, пересаживаясь на поезд северного направления до Нерюнгри. Провожать его вышли все и при полном параде: пятнистая форма в белом обрамлении шнуров, тельняшки и голубые береты. Стали в круг, обнялись, похлопывая друг друга по спине. А потом пустили по кругу бутылку водки.

Два года времени, неизвестности, лишений, ожидания смерти или тяжелого увечья, обстрелы, сцены гибели, взорванные дома, голод, болезни — все это уже отступило от этих молодых ребят с видом дедов, прошедших все, что можно было пройти в пореформенной России конца двадцатого — начала двадцать первого столетия. Впереди было возвращение — в родной дом, возобновление существования в полупустых поселках и провинциальных городах.

Поезд тронулся. Ребята вскакивали в вагон на ходу, а Степан шел рядом со ступеньками. Сначала он шел медленно, потом заспешил, стал отставать и вдруг резко остановился, подняв над головой руки. Проводница стала закрывать дверь, но в вагон еще врывался студеный воздух, он был, как ключевая вода.

— Такая вот у солдата жизнь, — вздохнула проводница. — Оттарабанил два года, а вышел в одном берете. В руках у него пусто: ни чемоданчика, ни сумочки. Разве вы этого не заметили, когда он прощался с друзьями?..

Заметил, но что стенать без толку, зная о том, что тысячи таких Степанов и Иванов обеспечат эту, кому-то очень нужную и прибыльную войну своими молодыми жизнями — юноши нового поколения России, которые могли бы вырастить тех, кто достойно проведет страну по XXI веку.

Владимир СИДЕЛЬНИКОВ.

Камышин,

Волгоградская область.


blog comments powered by Disqus
blog comments powered by Disqus
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика TopList