Устал от парламента интеллигент,
Потребовал: «Примем регламент:
Пусть слово имеет один президент
И пикнуть не смеет парламент!»
Он принципы пальцем сменил на курке,
Сменил аргументы снарядом,
Тоску по тяжёлой и твёрдой руке
Он русским почувствовал задом.
Но наш президент не какой-то тиран,
Решающий всё в одночасье, –
Звонит он в Европу и за океан
И просит, и просит согласья!
Из Заокеанья и разных Европ –
Ответ деликатного свойства:
«О’кей!» И намёк: «Не упейся, холоп,
И наши не грохни посольства!»
И вот наступил долгожданный момент:
Понятно, «по воле народа»
Парламент решил разогнать президент –
Закон заменила «свобода»!
Свободным стал жулик, министр, аферист,
Промышленник, радиочелядь,
Свободным вдвойне – генерал, кагебист,
Тюремщик и прочая нелюдь.
Но самым свободным из всех подлецов
Стал сам президент-узурпатор,
Свободным от совести, данных им слов,
Как Гитлер, как всякий диктатор.
Сперва он был красным, трёхцветным потом
Он стал из стремления к власти,
Теперь он кровав, хоть трёхцветным ярмом
Прикрыл непристойные части.
Он дважды военным повысил оклад,
Вручил боевые награды.
Он взял автомат и ощерился: «Рад!» 
Мундиры ощерились: «Рады!..»
И армии девственный нейтралитет
Был продан на славной пирушке.
Вот так продаются за сытный обед
И сотню зелененьких шлюшки!..
Но, мирно стремясь разрешить инцидент
И в духе свободного рынка,
Купить депутатов хотел президент,
Да с куплею вышла заминка:
Сулил им квартиры – они не берут,
Посты не берут, идиоты!
На взятки лишь клюнула горстка иуд,
Да толку в них – искариоты!..
Надулся обкомовский бывший царёк,
А нынче «борец за свободу»,
И, чтоб поразить в депутатах порок,
Он свет отключил им и воду, –
Совсем как советский злодей-управдом,
Бесхитростный мзды вымогатель!
Сжимая ОМОНом парламентский дом,
Душил он  т е б я,  избиратель.
Т е б я  он двенадцать немыслимых дней –
Не только твоих депутатов –
Терзал изощреннее всё и гнусней
В терновом венце автоматов.
Не только парламент – твой собственный дом
Стоял за колючим забором. 
Парламент-концлагерь – в родимом твоём
Отечестве, сжатом позором!..
Глумленья не выдержал русский народ,
Пошел на дубинки и пули,
И знамя, что вынесли люди вперёд,
Почудилось, в кровь обмакнули...
Свободен парламент! Победа! Ура!
Пошли штурмовать телебашню.
Кивнул президент генералам: «Пора
Устроить кровавую пашню!»
И пахари вышли на танках пахать
Столицу, страницу закона,
И сеять велел им Верховный Пахан
Железные Зубы Дракона.
И первый по Белому Дому снаряд
Ударил, как в сруб, на ученьях,
И вот уже первые люди горят
Совсем не в учебных мученьях.
А в тех смельчаков, что на танки пошли,
Всадили свинец, как в макеты,
Но кровь их живая, коснувшись земли,
Потом затопила газеты.
Весь мир насмотрелся на русскую кровь,
На русские рваные раны, –
Их, словно хоккей или фильм про любовь,
Глазам продавали экраны.
А танки людей продолжали отстрел.
В ответ им – одни автоматы...
Восьмью этажами парламент горел
И пели в дыму депутаты.
Звал лётчиков тщетно на помощь Руцкой,
Свой крик на их совесть настроив, –
Не пронял по радио летчик-герой
Летающих антигероев.
На трупах парней танцевала заря.
Казалось, что в тело столицы,
Реванш за разгром в сорок первом беря,
Вломились из прошлого фрицы.
И, правда, кто – эти? Гляди: огнемёт,
И бронежилеты, и каски,
И, чтобы их лиц не запомнил народ,
Натянуты лыжные маски.
Их пальцы стреляют – не только стволы;
Джеймс-бонды они, каратисты,
Убитых, как гвозди, вбивают в полы...
Так разве они не фашисты?
Их стая на первом уже этаже,
Защитники все перебиты:
Последний боец на внезапном ноже,
Качнувшись, свалился на плиты...
А, может быть, чада они Сатаны,
И нет под бронёй у них плоти,
Из антиматерии сотворены,
И пушкою их не возмёте?
Недаром, вступивши в Георгьевский зал
Тем часом с оравой речистой,
Там правил бесовский таинственный бал
Трёхцветный трехпалый Нечистый.
Слегка протрезвлён, а, верней, вытрезвлён,
Слова подбирая людские,
Поднять свои веки пытается он,
Как делал он в облике Вия.
И одновременно с поднятием век
В парламенте жертву пронзали,
И в миг, когда дух испускал человек,
Гайдары бурбулились в зале.
Узнав о прорыве железных чертей,
Сказал генерал депутатам:
– Нагрянула «Альфа». Погубим людей.
Придётся сдаваться проклятым.
Погибнуть не дело. Оставить народ
Мы ради геройства не в праве.
Нам надобно выжить. Наступит черёд –
С Россией поднимемся в славе! –
...Чекистам и танкам боец за бойцом
Сдавались, сложив автоматы.
Глумясь, их учили прикладом, пинком
Свободу «любить» демократы.
И в белом халате какой-то злодей,
Видать, в медицинском усердье
Лупил по затылкам пленённых парней, –
Он так понимал милосердье!
ОМОН, обнаруживший родственность душ
Милиции и демократов,
Как взвод мясников за разделкою туш,
Поваленных бил депутатов. 
Краса коммунистке совсем не к лицу! –
Схватив Умалатову Сажи,
Прикладами били ее по лицу
Свободного бизнеса стражи.
Потом их отправили не в лазарет –
Лечить перелом или рану,
А на стадион, – как учил Пиночет, –
Поставив позлее охрану.
Сдавались вожди побеждённых: Руцкой
И следом за ним Хазбулатов.
Глядели на них с неподдельной тоской
Стальные глаза автоматов.
И камеру, как пулемёт, наводил
Заморский на них оператор,
И в студии впрямь выбивался из сил
В Заморье ловкач-комментатор.
«Один, – он сказал, – чересчур покраснел,
А этот стал бледен чрезмерно!»
Да если б он высидел этот обстрел,
В штаны бы нагадил, наверно!
Он так сокрушался, что тот и другой
В бою не погибли красиво,
Особенно этот... который Герой,
Попавший в прицел объектива!..
Да что – комментатор! В с е  стали орать:
Эксперты, доценты – в восторге,
И Клинтон, и вся президентская рать
На этой гнуснейшей из оргий.
Но самым иудистым в этот момент
Из всех этих искариотов
Был русский разбойничий интеллигент,
Призвавший  д а в и т ь  патриотов.
На лапу трехпалую лил он елей...
Та лапа, увы, не увечье!..
Ну кто это выдумал: «Ельцин – еврей»?
Наивна ты, дурь человечья!
Не жгите евреев напрасной хулой,
Нет, Ельцин не «жид» и не выкрест,
Он нелюдь с трехпалою левой клешнёй,
Он самый реальный антихрист!
Недолго нас будет такой президент
Трехцветным опутывать бреднем.
Но как оправдаешься, интеллигент,
На Страшном Суде, на Последнем?!.

20 ноября 1993 г.
Нью-Йорк.