То в шестьдесят первом случилось году.
Ещё я на зоне не побыл в аду,
Но всласть натерпелся от жизни своей…
Приехала сотня кубинских парней

Учиться, как мирную жизнь создавать,
До этого только умели стрелять.
Был прежде любой из ребят партизан,
И был ими свергнут Батиста-тиран.

Их вёл за собой легендарный Фидель,
Добиться свободы – была у них цель.
Для нас из них каждый был славный герой,
«Эх, нам бы дружить вот с такою судьбой!»

Так думали русские парни тогда,
Их мучила зависть – ну просто беда!..
С гостями сдружился за пару недель,
И лучшим amigo мне стал Лионель.

Я знал в это время уж три языка,
Да только испанский не знал я пока,
Два месяца в дружбе был с тем языком –
И вот и ругательства знаю на нём!

Без книг, словарей я его изучал,
Их не было в городе… Если не знал
Какого-то слова, то пальцы я в ход
Пускал, чтоб от друга узнать перевод…

Прекрасен и лёгок испанский язык,
У жителей неба он, видно, возник,
Любил Карл Великий недаром твердить:
«Им с Богом достойно самим говорить».

Добавлю: его понимает тиран,
Коль шепчут и мёртвые: «No pasaran!»,
Когда серп и молот устами знамён
Поют над колоннами «Revolucion!»

Но минуло время, и слышу рассказ:
Хрущёв расстрелял нынче Новочеркасск,
В крови потопил он рабочий народ,
Не крестный, а с красными флагами ход.

Об этом расспрашивать стал я друзей
(За что и посажен в тюрьму был поздней),
«Verdugos!» – я другу сказал (Палачи!)…
Но палец к губам приложил он (Молчи!).

Я понял: он знает уже обо всём –
Кровавую правду, любым языком
Ты скажешь – и тотчас же каждый народ
И без словаря своим сердцем поймёт!..

Мне ясно, с друзьями он знает: у нас
Нет слова свободы, в трудящийся класс
Стреляет, коль надобно, правящий сброд,
Коль требует хлеба рабочий народ.

Закончен был курс у кубинских парней,
Уже себя видят на Кубе своей,
Где ждёт их Фидель – знать, заждался их он,
Где вечная красная revolucion!..

В пещерах обкома, как заведено,
Торжественно их проводить решено.
Не где-нибудь, а в превосходном дворце,
С дежурной улыбкой на каждом лице.

Как друг Лионеля вошёл я туда,
Сидели советские все господа:
Давать предписанья привыкли судьбе,
И всюду «товарищи» из КГБ.

Огромная сцена, с обоих боков –
Портреты: Фидель и, конечно, Хрущёв,
Тяжёлые рамы высоко висят,
Герой и свинья вниз с полотен глядят.

Сперва был доклад, а потом на десерт –
Проверенный, очень идейный концерт,
И здравицы были во славу Хруща,
Но громче кубинского ради вождя.

Чтоб славу обоих вождей уровнять,
Со сцены стал кто-то натужась орать:
«Хрущёв и Фидель!» и «Фидель и Хрущёв!» –
Других он лишился, наверное, слов.

Но мудрость порой при оценке слепа:
От слов этих словно взбесилась толпа
И била в ладоши она во всю мочь,
И пол продолжала ногами толочь.

И воздух сломался от этих пинков:
Тут с грохотом с рамою рухнул Хрущёв!
Почти что под сцену портрет залетел:
Хрущёв оборвался – Фидель уцелел!

Нет, он не смеялся – был невозмутим,
Знать, думал: «Связался я с хряком таким!»
Толпа обомлела, весь съёжился в ком
Людского дерьма коллективный обком.

Товарищи в штатском, сейчас без погон,
Бесшумно Хруща, как из прошлых времён,
Достали, пока что на место вернув,
И тотчас исчезли, как в бездну нырнув.

Я глянул на друга, а друг на меня,
Без помощи речи мы с этого дня
Вмиг стали друг друга легко понимать:
«То знаменье было!» – хотели сказать.

Уехал домой Лионель Орехон,
А я был в тюрьму КГБ заключён,
И жил я в стране, где на зонах людей
Ничтожнее делают или мудрей.

Но месяцев десять «всего лишь» прошло,
И радио новостью зону прожгло:
На троне партийном Хрущёва уж нет!
Он рухнул, как тот злополучный портрет!

Как знаменью верить? По-древнему жить?
С наукой порвать нам общения нить?
Но если отбросить нам сети примет,
То как объяснить тот упавший портрет?!

Я вышел на волю. Три года прошли.
И как-то с далёкой кубинской земли
Приплыли в объятия наших земель
Три парня из группы, где был Лионель.

Беседовать начал я издалека:
Могу ли сказать им, что был я зека?
Они засмеялись, чтоб я не робел:
«Мы знаем: за правду в тюрьме ты сидел!

Не мог Лионель, твой amigo, понять,
Неужто не хочешь ему написать?
Тут друг Лионеля поехал в Ростов,
Зашёл к твоим близким: вдруг ты нездоров?

Узнал, что в концлагере «лечишься» ты
От взглядов неверных – политслепоты…»
И смех охватил нас, целитель от бед,
И я передал Лионелю привет.

С тех пор, когда вижу тирана портрет,
Не смею плевать – я культурный поэт,
Бью крепко в ладоши – вдруг мне повезёт,
И вместе с портретом тиран упадёт?


30 ноября и
1 декабря 2021 г.