«Выборы прошли, битва за Россию продолжается» — выдал один из путинских телепопугаев. «Продолжение битвы» видно в планах приватизации, в нарастании полицейщины, в диких реакциях властей на активность граждан (речь о контроле над этой активностью не идет, такой контроль, да и то в весьма ограниченных пределах, по силам авторитетным активистам или влиятельным организациям, так что не контроль затеян, но только подавление, сдерживание, в «лучшем» случае навязывание ложных путей).
«Битва» означает дальнейшую утилизацию страны, перевод ее в личное благосостояние номенклатурно-олигархической ««элиты», легализацию утилизированного на Западе, встраивание этой «элиты» в систему глобального грабежа. Весь «драматизм» «битвы» проистекает из торга вокруг той роли, которая должна быть отведена в этой системе этой «элите». «Патриотический», «антиглобалистский», «антиоранжевый» рев при этом служит лишь акустическим прикрытием шумов «пилорамы». Искренние и честные патриоты, антиглобалисты и антиоранжисты оказались на подтанцовках и решающей роли в этом хоре не играют.
4 марта победила оранжевая угроза без кавычек, потому что ничем, кроме оголтелого правого либерализма, фашизирующегося на глазах, «антиоранжевая победа» быть не может. На Поклонной и Воробьевых публику пугали хреном ради редьки (или наоборот).
Российская жизнь деревенеет и утрачивает смысл, общество и государство во всех его звеньях откровенно дичают, стираются грани между бандитскими шайками и госорганами, рациональное сознание вытесняется наборами суеверий и верований, доверие власти заменяется покорностью судьбе и начальству, крепчает агрессивная поповщина. Ожидавшееся законодательное «закручивание гаек» идет полным ходом, оно дополняется закручиванием гаек психологических, моральных, духовных, РПЦ превращают в «государствообразующий» духовный макдональс, заведения которого должна быть в шаговой доступности.
Ничтожество «российского государства» как системы управления и жизнеобеспечения, позволяет Путину играть роль царя-батюшки. Но царь получается соразмерным государству. То, что называют «политическим кризисом», пока сводится к кризису царской роли Путина, она становится все нелепее на фоне ярких демонстраций недееспособности «остального государства» и зарождения политически активного общества. Как быстро царская корона может превратиться в дурацкий колпак из истории известно. Упования мыслителей-охранителей на Путина как «нового Сталина» нелепы, если помнить, что в первоисточнике сначала был организатор революционных ячеек, экспроприатор, подпольщик, ссыльный, беглый арестант, автор немалого числа работ в теории, в практике, в агитпропе, участник строительства нового государства, а уж потом — Генсек и Генералиссимус. Сначала борьба за власть, потом власть. В начале — личность, в конце — «культ». В нашем же случае наблюдаются мечты о конце без надежды на начало. Наверное, не нужно напоминать, что в оригинале вдобавок была партия и класс.
В минувшие месяцы на политической арене заметно выступили старые знакомые — патриотизм и демократия. Точнее то, что себя так именует. Те, кто попытался остаться в стороне и от «патриотической горы», и от «демократического болота» (а может, как им показалось, быть выше), понесли потери на выборах 4 марта. Противоположный пример – Прохоров, чей успех в активизировавшихся крупных городах вызван и тем, что он «отметился» при этой активности.
И патриотизм, и демократия – слишком общие слова, чтобы обозначать что-то конкретное. Они требуют основательного пояснения, что имеется в виду, но, если принять лозунги за чистую монету, то обществу предложен выбор: что считать актуальным и приоритетным — национально-освободительные (охранительно-патриотические) или общедемократические (буржуазно-демократические) задачи.
Выбор затруднен тем, что «патриотизм» сегодня готов рухнуть под многопудовой поклажей «газовых войн», «отпоров оранжевым проискам госдепа» и прочих «умираний под Москвой». «Демократия» все еще трещит от груза ельцинского наследия.
Нетерпимая ложь и воровство вызывают естественный протест. С точки зрения «демократии» возможность использования протеста некими «антироссийскими силами», — это проблема вменяемости лжецов и воров. Но с точки зрения «патриотизма» — это проблема ответственности самих протестующих. «Патриотическая ответственность» не без успеха использована в путинской предвыборной кампании при участии в том числе, и «вроде-бы-левых».
Времена, когда слово «демократ» было нецензурной бранью, а «патриот» — звучало приятно, проходят. Пора считать занудством объяснения, что коммунистам «патриотизм» или «демократия» важны лишь как средство, подчиненное классовым целям.
Сегодня к «патриотизму» в диапазоне от «антиоранжевых» камланий (со «своими мерзавцами», оберегаемыми от «мерзавцев чужих»), до вполне вменяемого «национализма угнетаемых народов» (которому не чужды ни политические, ни социально-экономические категории) подталкивает крушение международного права, совершившееся расчленением одного из главных гарантов этого права – СССР. Право, способно продержаться какое-то время на моральном авторитете и на привычке, но в отсутствие силы, способной принудить к соблюдению права, эта инерция исчезает. В Ливии остатки международного права рассосались. Теперь привычные и очевидные категории, такие как «государственный суверенитет» и «мировое сообщество», утрачивают былую определенность.
СССР нет, карта мира стала иной, «геополитическое» наследие СССР доедено, мир вполне созрел для передела. Осложнение картины мира кризисом (отчасти вызванным и тем, что уничтожение СССР, наконец-то, «догнало» не только бывших советских граждан) не может в полной мере отменить эту задачу, более того, передел мира может рассматриваться как путь к выходу из кризиса, который, как всякий выход капитализма из всякого кризиса, не может быть путем для всех, путь к «выходу» у него всегда проходит по чьим-то головам.
Мировой капитализм может обрести свой новый облик в виде не имеющего четких очертаний мирового правящего класса с состоящими в доле наместниками, вполне, вроде бы, суверенными. Разноязыкие патриотизмы и даже национализмы могут быть включены во вполне наднациональный глобализм даже без существенной доработки. В этом смысле нынешняя РФ может служить носителем особой миссии и примером для всего мира. Во вполне определенном, конечно, понимании. Российский капитализм казалось бы, это не совсем уж часть мирового капитализма, слияние с которым знаменует вступление в ВТО1, наши патриоты явно ищут укрытие от мировых штормов под ветошью нынешней полуфеодальной коррумпированной «российской государственности» (эта «государственность» у них обретает религиозный смысл и утоляет их религиозные чувства без всяких богов). Однако то, что нынче в России проходит по разряду «патриотизма», ничуть не больше противоречит мировому капитализму, чем то, что не так давно слыло «демократией», если отбросить риторику. Сегодня «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» становится слишком натуралистичной и явно отдает мазохизмом.
Обезьяна российского капитализма теоретически может быть и способна эволюционировать к чему-то человекоподобному, хотя обедню портят два обстоятельства: во-первых человек эволюционирует быстрее этой обезьяны, а во вторых сама обезьяна эволюционирует, интеллигентно выражаясь, в зад (нынешний зигзаг эволюции мирового капитализма хотя и идет попутно «эволюции» капитализма расейского, но не обречен стать вечным). Правящей в РФ партии компрадорской буржуазии и коррумпированного чиновничества, впрочем, отнюдь не заказано некое развитие по мере «развития» компрадорства, закрепления за страной роли сырьевого придатка и «расширения и углубления» коррупции. Там ребята понятливые, знают, откуда восходит солнце, и много ли будет стоить их «патриотизм», если вдруг их «державе» будет отказано в праве быть сырьевым придатком.
Патриотизму сегодня назойливо противопоставляется демократия, причем протестующая «демократия» нередко подыгрывает охранительному «патриотизму» в этом мнимом противопоставлении.
Использование протеста отнюдь не в интересах самих протестующих не ново (так, например, недовольство шахтеров Советской властью было использовано против самих шахтеров для утоления совсем иного недовольства Советской властью – недовольства номенклатуры). Вряд ли Прохоров или Кудрин сильно озабочены действительными интересами болотной, а власть – интересами поклонной массовки.
Не ново и дробление оппозиционных сил, их увод по частям в тупики полуправды, например противопоставлением «воров-патриотов» и «воров-космополитов» (вся разница между ними состоит в том, что для вторых государство с его суверенитетами, целостностями и вертикалями – главная помеха в грабеже страны, для первых же оно – главный инструмент грабежа). Первым ворам нашими охранителями отводится роль якобы меньшего зла, будто эти «воры-патриоты» — не более, чем скромные местоблюстители (эдакий коллективно-патриотический Дмитрий Анатольевич) «российской государственности» на тот срок, пока наши проектировщики СССР-2 (3,4…) не дозреют до чего-нибудь вразумительного. Вспомните: «Обойдемся без оранжевых и вашингтонского обкома! Сами проконтролируем выборы! Создадим комитеты народного контроля!». Обошлись. Проконтролировали. Создали…. Следовало бы не страдать политическим нарциссизмом и помнить, что важно не то, что говорится, а что слышится, а услышали люди поклонные призывы за Путина.
Как на Поклонной, так и на Болотной единства массовки и организаторов не было. На Поклонной собрали(сь), не сплошь обожателей нацлида, на Болотной – не одни лишь наймиты госдепа. Слишком схематично было бы искать здоровые силы в «чужих среди своих» — в патриотах на болоте и демократах на поклонной. И там, и тут сыгранные митингами политические роли (в одном случае — содействие третьему пришествию Путина, в другом – оживление жупела «лихих 90-х» и происков госдепа, да попытки въехать в рай на болотной волне) сильно отличалась от интересов и настроений своих массовок. Однако есть и существенное различие – «поклонники» свою одноразовую роль сыграли, «болотники» же обозначили только начало того общества, в котором осознаются социальные, экономические политические интересы.
Призывы «к ответственности» (то есть призывы беречь корыто и оградить «воров-патриотов» от «воров-космополитов») звучат не только от путинофилов. Вроде-бы-оппозиционеры тоже пугают «крахом государства», отсутствием альтернативных лидеров и той силы, которая, подобно большевикам в 1917-м, сможет подхватить рухнувшее государство.
Есть немало перепуганных девяностыми коммунистических ворон, демократического куста боящихся. Вправление их мозгов возможно на пути усиления левых тенденций в демократическом движении. Не вредно вспомнить народную мудрость, например песню «Славное море…», – «ожил я, волю почуя!». Это относится и к обществу в целом.
Древняя китайская мудрость «не дай вам бог жить в эпоху перемен» в той или иной мере всем нам не чужда, но большевики ни за что не стали бы силой, способной «подхватить рухнувшее», без борьбы за то, чтобы оно рухнуло.
1 Кому коммунистам адресовать протесты против ВТО? Путину? Чубайсу? И от чьего имени? В интересах какого класса? Наших побед на чужой войне не будет. По поводу ухудшения жизни народа от вступления в ВТО полезно вспомнить: бывшие мелкие собственники, разоренные и согнанные с земель во времена т.н. «первоначального накопления», вынужденные наниматься на фабрику, стали тогда жить намного хуже. Позднее они стали рабочим классом. Но можно ли коммунисту считать – чем хуже, тем лучше? Нет, мы считаем (позволю себе каламбур) – чем уже, тем лучше. Чем уже спектр различных «капитализмов» и «буржуазий» (а глобализация руками ВТО тому способствует), чем меньше «нанайских мальчиков» среди грабителей, чем меньше крапленых «патриотических» карт в колоде служащих им шулеров, чем меньше в глазах людей разница между буржуазными «патриотами» и буржуазными «демократами», тем лучше для перспектив отказа от заемных «национальных» интересов в пользу своих классовых интересов.
С.Иванников