Этот снимок сделан 60 лет назад. В середине августа в Москву для объяснения со Сталиным о судьбе договоренностей об открытии второго фронта приехал Уинстон Черчилль. В Кремле и кунцевском особнячке он провел двое суток и, кажется, ежечасно всем своим кубическим телом держал глухую оборону против сталинской дипломатии.

Еще добираясь окружным путем в советскую столицу, он размышлял о своей миссии «в это угрюмое, зловещее большевистское государство», которое когда-то, при рождении, «настойчиво пытался задушить» и вплоть до появления Гитлера считал «смертельным врагом цивилизованной свободы». Он мучительно прикидывал, что ему сказать в Кремле. И с удовольствием выслушивал декламацию самодельных стихов генерала Уэйвелла из свиты, который рефреном повторял: «Не будет второго фронта в 1942-м».

Вот это и твердил в Кремле Черчилль, упаковывая в рассуждения, что, мол, высадка 6—8 английских дивизий на французском побережье принесет больше вреда, чем пользы, что это весьма рискованно... Надо с годик подождать, вот перебросят миллион американских солдат... «Британская армия не должна так сильно бояться немцев», — слышал он в ответ ироническое сочувствие Сталина. Усатый человек в серо-зеленом френче может позволить себе такие подкалывания. Совсем недавно сибирские полки отбросили. гитлеровцев от Москвы, а теперь разворачивается грандиозная битва на Волге, на Кавказе, на Неве... Небо над Москвой надежно закрыто, и два премьера могут спокойно переговариваться в Кремле.

В несколько заходов Черчилль пытается убедить: второй фронт в Европе — не единственный второй фронт. Предстоящей осенью американцы и англичане высадятся в Северной Африке, начнется операция «Торч», она отвлечет гитлеровцев и их союзников. Сталин выслушивает это без энтузиазма. В конце концов он вручает Черчиллю и Гарриману, представителю президента США, меморандум. Проанализирована позиция союзников, и изложены огорчительные выводы советского командования. Документ будет изучен, заверяют собеседники, и будет сформулирован ответ. Назавтра Сталин получит памятную записку английского премьер-министра. суть которой сводится к тому, чтобы всетаки «считать вторым фронтом» североафриканскую операцию «Торч». Остается развести руками — с Россией это прямо не связано, но тоже, мол, «удар по оси». Не обострять же сейчас отношения.

В Екатерининском зале за кофе с пломбиром и коньяком, — вспоминает переводчик Бережков, — Черчилль как бы расчувствовался в объяснениях со Сталиным: «Я Вам должен признаться, что далеко не всегда относился дружественно к Советской России, особенно сразу после Первой мировой войны». «Я это знаю, — примирительно ответил Сталин. — Уж в чем Вам нельзя отказать, так в последовательности отношения... к советскому строю». — «Можете ли Вы простить мне все это. Сталин немного помолчал, — вспоминает Бережков. — и. прищурив глаза, спокойно ответил: «Не мое дело прощать, пусть Вас прощает Ваш бог. А в конце концов нас рассудит история».

Черчилль, конечно, остался самим собой — самоуправляемым тараном западного империализма. Уже осенью того же 42-го по его инициативе разрабатывается система общеевропейских объединений, способных блокировать Советский Союз в послевоенном мире. Но выстоял Сталинград, пал Берлин, возродилась Страна Советов, многое переменилось на планете. И через годы, через два почти десятилетия после этой московской встречи Черчилль произнесет весьма значимые слова о человеке, которого он пытливо изучал в Кремле.

— Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелейших испытаний Россию возглавлял гений и непоколебимый полководец И.В. Сталин. Он был величайшей, выдающейся личностью,, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором протекала вся его жизнь.

Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить.

Сталин прежде всего обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью точно выражать собственные мысли. Статьи и речи писал только сам, и в его произведениях всегда звучала исполинская сила. Эта сила была настолько велика в И.В. Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов. Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал на Ялтинской конференции, все мы, ровно по команде, вставали и, странное дело, почему-то руки держали по швам.

Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью... Он был непревзойденным мастером находить в трудные минуты путь выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаков и сдержан, никогда не поддавался иллюзиям.

Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставил даже нас, которых называл открыто империалистами, воевать против империалистов.

Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире диктатором. Он принял Россию с сохой, а оставил ее, оснащенной атомным оружием.

НЕТ! Что бы ни говорили о нем, таких история, народ не забывают!