Среди первых торжествующих кличей «победителей ГКЧП», прозвучавших 22 августа 1991 года, было сообщение о самоубийстве министра внутренних дел СССР Б.К. Пуго и его жены. Впрочем, антикоммунистический и антикомсомольский «Московский комсомолец», например, прореагировал публикацией «Застрелился или застрелили?» Вырвалось, как говорится, в погоне за сенсацией. Но были основания. И хотя минула четверть века, вопрос этот, возникший тогда далеко не в одной голове, остаётся для многих до сих пор.

Между тем выразителен также подзаголовок к тому материалу «МК»: «Обстоятельства смерти одного из главных главарей хунты...» Во как! «Один из главных главарей». А по форме это — интервью с Григорием Явлинским, представленным как «участник событий в «Белом доме». Невесть по какой причине и в какой роли оказался он теперь ещё и участником «операции по аресту Пуго» — наряду с председателем КГБ РСФСР В. Иваненко, первым заместителем министра внутренних дел республики В. Ериным и заместителем прокурора России Е. Лисовым.

Так вот, корреспондент «демократической» газеты задаёт Явлинскому вопрос: «По своему характеру как человек Пуго способен был на такой поступок?» (Имеется в виду самоубийство). Ответ, прямо скажу, меня потряс:

«Я-то его не знал, но Иваненко сразу же, когда начали искать Пуго и долго не могли найти, сделал такое предположение. А когда мы поехали, то в машине Иваненко охарактеризовал Пуго как самого циничного, жестокого и твёрдого человека из этой «восьмёрки». «Он нам может преподнести любой сюрприз». Мне он сказал, что надо быть готовым к любому развороту событий».

Особенно потрясло в характеристике Бориса Карловича Пуго — на фоне всего, что я о нём уже знал, — утверждение про самого циничного и жестокого. Откуда такое?! Ну ладно, что самый твёрдый «из этой «восьмёрки», то есть из членов ГКЧП, хотя как тут измерить. Однако даже малейших признаков цинизма или жестокости, по многим и разным свидетельствам, у этого человека не наблюдалось. Было совсем иное, можно сказать, противоположное!..

Но в своём предисловии я, пожалуй, забегаю вперёд. Какой он был человек, надо говорить не мельком, а обстоятельно. Ведь Борис Пуго относится к наиболее видным жертвам «чёрного августа-91», и память о нём не должна быть стёрта. Это память о коммунисте, который истинно болел за судьбу родной Советской страны, почему и погиб.

Давно, к пятилетию августовской трагедии 1991 года, мне удалось провести своё расследование о гибели тогда же другого убеждённого коммуниста, результатом чего стал большой очерк «Тайна смерти маршала Ахромеева». Он был напечатан не только в «Правде» и «Советской России», но также в нескольких книгах. Пусть сегодняшний очерк продолжит острую тему, связанную с антисоциалистическом переворотом в нашей стране 25 лет назад.

Едут, едут на захват...

Итак, 22 августа, когда поражение ГКЧП уже вполне определилось, высокопоставленная «группа захвата» в составе четверых ельцинских сподвижников направлялась арестовывать «государственного преступника». Странно, правда, что Явлинский в интервью «МК» изображает «розыск» Пуго как некую сложнейшую операцию:

«Было сказано: «Мы знаем, где Янаев, но не знаем, где Пуго». Он пропал с утра 22 августа... Искали три часа. Установил его местонахождение сам Иваненко. Он как-то хитро ему позвонил, и Пуго снял трубку. Состоялся следующий разговор: «Борис Карлович, это говорит председатель КГБ России Иваненко. Я хотел бы с вами поговорить». Дальше была длительная пауза, после которой Пуго сказал: «Хорошо». — «Мы сейчас к вам подъедем, вы никуда не уходите». — «Ладно».

Разговор такой, возможно, состоялся. Только совершенно непонятно, о какой «пропаже» Пуго с утра 22 августа идёт речь и почему искать его пришлось якобы аж целых три часа. Ведь всё, о чём говорится в интервью, включая вероятный телефонный разговор, происходило именно утром 22-го. А накануне в квартире у члена ГКЧП были отключены все телефоны правительственной связи, и те, кто этим руководил, наверняка знали, что вечером из министерства Борис Карлович поехал домой. К дому на улице Рылеева каратели целенаправленно и двинулись с утра.

Так зачем же понадобилась вся эта накрутка с мнимым розыском, если «преступник» никуда не прятался? Замечу: не прятался потому, что преступником не был. А сочинение про сложность операции сродни вымыслу о самом циничном и жестоком субъекте, ставшем её целью: как-то, согласитесь, героизирует, поднимает «борцов за новую Россию».

Ох, уж чем-чем, а этим активисты переворота несказанно были озабочены и увлечены! С чего бы иначе, например, тяжко похмельного Ельцина потащил Хасбулатов на танк...

Двойная трагедия в квартире члена ГКЧП

Но вернёмся в дом на улице Рылеева. Картину трагедии, которая произошла здесь около 9 часов утра, первыми увидели те четверо. По причинам понятным, не хотелось мне снова обращаться к тексту Явлинского, но придётся. Заодно вы оцените стилистику некоторых его выражений.

«Поднялись на этаж. Стали звонить. Долго-долго никто не открывал. Когда уже в голову стала приходить мысль, что пора ломать дверь, она открылась. Открыл её глубокий старик, как позже выяснилось, тесть Пуго. Его спросили: «У вас произошло несчастье?» — «Да». Мы зашли в квартиру».

Вопрос интервьюера: «И что же в квартире? По Москве ходят слухи, что Пуго стрелял в жену». — «Она была изранена, в крови. Лицо измордовано в кровь (! — В.К.)... Она сидела на полу с одной стороны двухспальной кровати, а непосредственно на кровати с другой стороны в тренировочном костюме лежал Пуго. Его голова откинулась на подушку, и он дышал. Но внешний вид у него был, как у мертвеца».

Явлинский не был бы Явлинским, если бы не добавил: «Передо мной лежал государственный преступник».

Однако для понимания каждым, что и как произошло, важнее добавить некоторые соображения и свидетельства сына — Вадима Пуго, сумевшего приехать полтора часа спустя после трагедии (в квартиру его пустили гораздо позднее).

«Всё они так решили вместе, наверное, накануне вечером или ночью, — говорит он о родителях. — Они, по всей видимости, легли на кровать. Отец приставил пистолет к виску матери, выстрелил, после этого выстрелил в себя... Мать не умерла — она скатилась с кровати и даже пыталась забраться на неё. Я приехал, когда мать уже увезли в больницу. Она умерла в пятницу утром (на следующий день. — В.К.). А отец, мёртвый, остался лежать где-то до 12 ночи. Семь часов не давали убрать кровь...»

Вскоре врезался в сознание сына факт, говорящий о том, что «эра новой России» действительно вступила в свои права. Все журналы мира обошла фотография «Пари Матч» — «Орион-пресс», сделанная тем трагическим утром в спальне родителей.

«Деньги делают всё! — комментировал Вадим Борисович. — Продали. Там были люди только из российской прокуратуры. Они и продали, как продали позже видеозаписи допросов «гэкачепистов» «Шпигелю». Степанков (российский генеральный прокурор. — В.К.) прямо заявил, что таким образом прокуратура России будет зарабатывать валюту. Только вот способ... чудовищно аморальный, хотя вполне укладывается в их общий лозунг «Обогащайтесь!»

Конечно. Обогащайтесь любыми способами и путями. Ничего аморального больше нет...

Разве не против этого выступил 19 августа 1991 года вместе со своими товарищами коммунист Борис Пуго?

Мы ещё поговорим о том, за что и против чего они выступили, но жгучая параллель возникла вдруг при воспоминании сына про трудную историю, как он хоронил родителей.

Засекреченные похороны. А почему?

Невыносимо тяжко было слушать его рассказ.

— Я должен был организовать похороны сразу двух человек — отца и матери. А хоронить их мне запретили.

— Как это? Почему?

— Причин внятно никто не объяснял. Но всё время, когда я пытался хлопотать, чтобы нужные бумаги оформить, вокруг меня появлялись и толпой ходили какие-то люди. Твердили одно: «Нет, не дадим мы тебе хоронить!» — «Почему?» — «Вот потому, и всё. Не получишь ты разрешения на похороны».

— И что потом?

— Предложили в конце концов вариант кремирования. После чего «демократические» корреспонденты, мои любимые, с восторгом сразу же начали писать: вот, дескать, сын похоронил родителей на кладбище «неустановленных лиц», то есть бомжей, бродяг и всяческого криминалитета. Хотя в это время урны с прахом стояли у меня дома. И стояли ни много ни мало — полгода!

— А это с какой стати?

— Да с такой, что лишь через полгода мне дали разрешение их захоронить. Причём с категорическими условиями: только чтобы это было в рабочий день; только чтобы утром или вечером; только чтобы никто «из посторонних» не присутствовал при этом... В общем, бред какой-то.

— Между тем в очерке известного историка Роя Медведева я читаю: «Похороны супругов Пуго прошли в Москве через два дня (после смерти. — В.К.) почти незаметно. Попрощаться с ними к моргу больницы приехали лишь несколько ветеранов, даже гробы было нести некому. Не было и никаких официальных соболезнований и некрологов».

— Последнее верно, разумеется. Да и что, разве могла быть в данном случае некая надежда на официальные соболезнования и некрологи? Смешно. А насчёт похорон «через два дня», я не знаю, что имеется в виду.

Кремирование состоялось в понедельник, 26 августа. И вот даже гробы получить для меня стало проблемой. Ведь надо было сперва проститься, как положено, что должно было произойти в ЦКБ, то есть в Центральной клинической больнице...

— И как вы с этим справились?

— Про то, что гробы нести было некому, неверно. Я действительно боялся, что не найду людей, чтобы их нести. Ребят с работы брать не хотел, потому что ясно было, чем это для них кончится. Друзья из Риги не успевали. Один мой друг, единственный в Москве, даже не позвонил. Но тем не менее люди всё равно нашлись. Было ещё несколько человек в возрасте — те, кто в жизни видел всё... И народу собралось довольно много — человек 35—40, почти два автобуса. Все понимали — это стопроцентное попадание в «чёрные списки» и увольнение с работы. За нашими автобусами шла «наружка» (наружное наблюдение. — В.К.), и тем не менее люди не побоялись.

— Многие, очень многие боялись, увы...

— Конечно. Это было ужасное время — страх специально нагнетался. И это испытывало людей не только на мужество, но и на простую порядочность. Например, я до сих пор хочу посмотреть в глаза тому директору (или заведующему) ЦКБ, который не позволил нам проститься в ритуальном зале, а загнал в подвал морга, в морозильник, где находится сеть обеспечения — трубы холодного воздуха. Причём даже сюда пустили только четверых — мать и брата отца, мою жену и меня. Завели нас в этот погреб, и там состоялась церемония прощания, там закрыли гробы...

Кто стал героями и антигероями «чёрного августа»

Я слушаю Вадима Борисовича и невольно думаю о других похоронах, состоявшихся двумя днями ранее. Скажу так: совсем, совсем других!

Как сообщалось об этом, в Москве 24 августа 1991 года прошли торжественные похороны Дмитрия Комаря, Владимира Усова и Ильи Кричевского, названных героями защиты «Белого дома». Сегодня, пожалуй, мало кто помнит о том эпизоде «борьбы с ГКЧП», но тогда...

Отмечалось, что в траурной процессии, прошедшей по улицам столицы, приняли участие сотни тысяч человек. На митинге памяти погибших выступили Б.Н. Ельцин, другие руководители Российской Федерации, а также мэрии Москвы, общественные деятели. Президент СССР М.С. Горбачёв, по выражению СМИ, воздержался от непосредственного участия в этих похоронах. Но он издал Указ о присвоении трём молодым москвичам посмертно звания Героя Советского Союза, которое было высшей наградой великой страны.

Ныне иногда оговариваются, что в истории этого почётного звания и в истории СССР тот Указ стал последним. И вот мы приходим к большому вопросу и удивительному парадоксу. Ведь высшей награды Советского Союза те трое были удостоены за то, что они выступили... против Советского Союза. Хоронили их столь почётно тоже фактически потому, что стали они «героями» уничтожения Союза ССР.

Фактически! Словесная шелуха про демократию и новую Россию не в счёт. На повестке дня врагов нашей страны внутри неё и за рубежом было именно уничтожение Советского Союза. Пуго вместе с товарищами встал на защиту его. Встал с абсолютной убеждённостью.

Советский Союз — его жизнь и судьба

Известно, что на 20 августа Горбачёвым втайне было назначено начало подписания такого проекта Союзного договора, который положил бы конец существованию великой Советской страны. А что значила она для Бориса Карловича Пуго? Без преувеличения — это была его жизнь и судьба.

Он родился в семье коммуниста, партийного работника. Его отец Карл Янович Пуго создавал ту самую страну, о которой мы говорим. Был участником Октябрьской революции и Гражданской войны, служил в частях знаменитых красных латышских стрелков. В конце 1940-х годов стал первым секретарём Рижского горкома партии.

Знаменательно, что со временем и сын будет работать на этом месте отца. Но подчеркну: он вовсе не стремился к высокой карьере как таковой. Одним из презрительных ярлыков по ходу так называемой перестройки станет словечко «партократ». Кому-то такое и соответствовало, некоторым — даже очень, но не всем. Далеко не всем.

Пуго поднимали не карьерные интриги, а талант и любовь к людям, умение работать с ними. Была ещё любовь к технике, которая и привела его после окончания средней школы в Рижский политехнический институт.

Вторая половина 50-х годов. Спрос на инженеров большой, дел для них в стране — уйма. Очень нравился ему машиностроительный факультет, который он выбрал. А Рижский электромеханический завод, куда его направили по распределению после института, сразу же увлёк злободневностью задач. Людей в стране поскорее надо было обеспечить бытовой техникой, до которой раньше, что называется, руки не доходили.

Ну, скажем, стиральные машины. Теперь-то они давно вошли в обыденность, а тогда производство их только начиналось. Начиналось с конструирования, и незаурядные технические, рационализаторские способности инженера Пуго быстро дали о себе знать.

Одновременно были замечены и организаторские его данные, проявившиеся уже на комсомольской работе в институте. Здесь, на электромеханическом, в 1961 году он становится секретарём комитета комсомола завода. Начало большого, перспективного пути в комсомоле, а потом в партии...

Да, пора же сказать и о судьбоносном событии личной жизни, почти совпавшем с его секретарским ростом. Жена! Валя, Валентина... Познакомились в институте, где она тоже училась, и в конце концов поняли, что друг без друга жить не могут.

Кто бы знал тогда, как кончатся их большая любовь и тридцатилетняя счастливая совместная жизнь...

Был он из лучших

В дальнейшем не буду сбиваться на последовательное перечисление должностей, которые довелось занимать Борису Карловичу в разные годы. Выделю главные. Он был первым секретарём ЦК комсомола Латвии и секретарём ЦК ВЛКСМ по международным вопросам, возглавлял в Латвийской ССР республиканский КГБ и ЦК Компартии республики. Сын Вадим вспоминает:

— Нам приходилось переезжать то из Риги в Москву, то обратно в Ригу.

Что ж, для комсомольского, партийного и государственного деятеля — нормальный образ жизни. Очень хотелось мне представить, как проявлял он себя в тех ответственных делах, как относился к людям и как они к нему. Но ведь столько лет прошло…

Спасибо Евгению Михайловичу Тяжельникову, многолетнему первому секретарю ЦК ВЛКСМ. Ставший бережным хранителем комсомольской памяти, он разыскал-таки по моей просьбе несколько человек, которые с юности или позднее достаточно близко знали Бориса Пуго.

Вот, скажем, Евгений Николаевич Махов познакомился с ним в 1967 году в Риге, когда тот был избран первым секретарём ЦК латвийского комсомола. А военный политработник Махов, утверждённый начальником комсомольского отдела Прибалтийского военного округа, вошёл в состав Бюро этого ЦК.

Потом судьба будет сводить их снова и снова, вплоть до того, что в 1988-м Махов станет первым заместителем Пуго в его предпоследней должности — председателя Центральной Контрольной Комиссии КПСС. Про латвийский же период работы своего друга генерал-лейтенант в отставке Е.Н. Махов вспоминает с особой увлечённостью:

— Я знал многих руководителей республиканских комсомольских и партийных организаций. Среди них были замечательные люди. Но, на мой взгляд, даже из лучших Борис выделялся. Речь не о внешней красоте, хотя и это было — высок, строен, всегда подтянут. А главное, по-моему, в том, что, будучи большим начальником, он оставался очень хорошим человеком.

— Разве это несовместимо?

— Не у всех получается. А он был, безусловно, отличный руководитель, сохранявший при этом человечность: внимание к людям и умение сопереживать, обязательность перед каждым и высокую порядочность.

Потом я слышал и другие определения. Интеллигентность. Принципиальность. Высочайшее чувство долга и обострённая совесть. Человек чести. Не это ли всё отозвалось по-своему в трагической его судьбе?..

Но когда тот же Евгений Николаевич Махов вспоминал, какими большими делами жила Советская Латвия в годы работы там Бориса Пуго, я представлял его на стройках и заводах, в колхозах и совхозах, в научных и художественных коллективах республики. Было чему радоваться, было чем гордиться!

А работая в ЦК ВЛКСМ и ЦК КПСС, он стал причастен к свершениям и других республик Советского Союза. Родной и любимой была для него вся эта великая, прекрасная страна.

Тучи над ней сгустились неожиданно.

И оборачивалась тревога развалом

Как и многие, объявленную Горбачёвым «перестройку» Борис Карлович встретил одобрительно. Нравился ему и сравнительно молодой генсек, которого в 1985-м он с удовольствием принимал в Риге. Тогда Б.К. Пуго был первым секретарём ЦК Компартии Латвии: начатые перемены в стране представлялись ему назревшими и необходимыми.

Но чем дальше, тем больше возникало вопросов. И, обостряясь, переплетаясь, они превращались в огромную, всё нарастающую тревогу.

Два последних места его работы оказались, пожалуй, наиболее трудными. Нет, точнее — самым трудным оказалось время, когда выпало ему быть на этих местах.

Сперва, в 1988 году, его утвердили председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, который вскоре преобразован был в Центральную Контрольную Комиссию КПСС. Орган, стоявший в партии на страже её чистоты. Казалось бы, такое назначение Бориса Пуго с его признанной кристальной честностью и принципиальностью как нельзя более кстати. Да тут ещё вроде бы и статус контрольного партийного органа поднимается: ЦКК — это ведь из ленинских времён.

Только вот именно «вроде бы»… Как и всё или почти всё в той обманной горбачёвской «перестройке». Когда наш знакомый Евгений Николаевич Махов, ставший волей обстоятельств первым заместителем Б.К. Пуго, рассказывал мне о предпринимавшихся здесь попытках что-то нужное делать, не оставляло ощущение обречённости тех попыток. Это у меня сейчас, а тогда у них разве могло не появиться схожее ощущение?

Я обратил внимание на одно место в очерке Роя Медведева о Пуго. Процитирую его сейчас, ибо относится оно как раз к тому времени и той должности, о которых идёт речь. Медведев пишет:

«До появления в кабинете министра внутренних дел СССР Пуго в течение трёх лет был председателем Центральной Контрольной Комиссии КПСС. Лично я познакомился с Пуго ещё летом 1989 года, когда мне было поручено возглавить одну из следственных комиссий Съезда народных депутатов СССР по проблемам коррупции. Пуго производил впечатление человека чрезвычайно пунктуального и порядочного, но несколько нервного и крайне чуткого к умалению роли тех органов партийной власти, которые он представлял».

А далее — расшифровка, в чём конкретно оно было, «умаление»: «В это время уже мало кто боялся партийных взысканий и исключений из партии, а оскорбления в адрес «партократов» звучали со страниц печати даже чаще, чем в адрес «тупых генералов».

Горькая правда в том, что, действительно, даже исключений из партии теперь не боялись. И когда Е.Н. Махов поведал мне историю, связанную с Шеварднадзе и Александром Яковлевым, которых ЦКК решила всё-таки исключить из КПСС, невольно подумалось: а что уже могло значить это реально, если КПСС к этому времени Горбачёв практически уничтожил?

Шеварднадзе, узнав про намерение ЦКК, сам поспешил написать заявление о выходе из партии. Яковлев же на вызов для рассмотрения этого вопроса так и не откликнулся. Его исключили заочно… 16 августа 1991 года! Так поздно, к сожалению. А справку о проверке деятельности Политбюро, Секретариата и пяти отделов ЦК, проведённой Президиумом ЦКК, Горбачёв вместо обсуждения просто положил под сукно.

Всё это говорит о том, в какой обстановке оказался Б.К. Пуго к излёту «перестройки». И даже процедура перевода его с должности председателя ЦКК на пост министра внутренних дел СССР о том же говорит. Перевели его официально с 1 декабря 1990 года, но от предыдущих обязанностей почему-то не освободили. «Забыли», наверное? Так и значился несколько месяцев на двух должностях…

Когда рушатся надежды

А министерство внутренних дел в то время — это прежде всего «горячие точки». Бывший первым заместителем Б.К. Пуго Иван Фёдорович Шилов (тоже выходец из комсомола, тоже из ветеранских списков Е.М. Тяжельникова) насчитал только самых крупных — типа Нагорного Карабаха — одиннадцать! На боевом посту генерал-полковнику Шилову приходилось буквально дневать и ночевать. Вот на какое жаркое место вступал вновь назначенный министр. Страна полыхала со всех концов, и угроза целостности её становилась всё очевиднее.

Нелицеприятные, предельно острые оценки сложившегося положения и перспектив выхода из него прозвучали на закрытом заседании сессии Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года, где выступили три министра так называемого силового блока: В.А Крючков, Б.К. Пуго и Д.Т. Язов. Речи их были об одном и том же, оценки совпадали. Потому приведу несколько абзацев из выступления председателя Комитета государственной безопасности Владимира Крючкова, текстом которого располагаю:

«Наше Отечество находится на грани катастрофы… Общество охвачено острым кризисом, угрожающим жизненно важным интересам народа, неотъемлемым правам всех граждан СССР, самим основам Советского государства. Если в самое ближайшее время не удастся остановить крайне опасные разрушительные процессы, то самые худшие опасения наши станут реальностью…

Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть в стране.

Пока мы рассуждаем об общечеловеческих ценностях, демократических процессах, гуманизме, страну захлестнула волна кровавых межнациональных конфликтов. Миллионы наших сограждан подвергаются моральному и физическому террору.

Всё более угрожающие масштабы приобретает преступность, в том числе организованная. Она буквально на глазах политизируется и уже непосредственно подрывает безопасность граждан и общества…

Главное наше достояние — это складывавшийся веками великий Союз народов. Его сохранение — священный долг перед поколениями, которые жили до нас и теми, кто придёт нам на смену. Тут в полную силу пора говорить о нашей исторической ответственности…

Обстоятельства таковы, что без действий чрезвычайного характера уже просто не обойтись…»

Действием чрезвычайного характера и стало выступление ГКЧП. Тогда, когда назначенный втайне день смертной казни Советского Союза неожиданно стал известен.

Пуго не был в числе инициаторов этого выступления, потому что его не было в Москве. Но сразу по прибытии, 18 августа, как только он узнал о плане предстоящих действий, вопрос для себя он решил однозначно.

Как следует из его предсмертной записки, а также из последних разговоров с сыном, надеялся, что выступление подготовлено более основательно. Но надежды эти не оправдались.

Рухнули вместе с тем и надежды на спасение страны. Такое, судя по всему, было у него ощущение.

А тогда зачем жить?

От дней или минут тяжелейшего отчаяния, увы, никто не застрахован. Разумеется, трагическое решение Б.К. Пуго и его жены (а это было их совместное решение) не может быть рецептом ни для кого. Но право на понимание и сочувствие — как минимум — они имеют. Склоним же головы…

Большая любовь Валентины и Бориса

У меня был продолжительный разговор с Вадимом Пуго — сыном. Ему сейчас 54 года. Когда произошла трагедия его родителей, он служил во внешней разведке, имея звание капитана. Но отсюда пришлось уйти: дали понять, что никакой перспективы он, считающийся теперь сыном «врага народа», здесь не имеет.

— Допрашивали нас с женой, — добавил он, говоря о своей судьбе. — Меня раз пятнадцать, жену — раз пять. Первый допрос, помню, был с 9 утра до 5 вечера — восемь часов!..

Однако в беседе нашей, как мне потом показалось, я маловато расспросил о матери Вадима. А ведь они с Борисом Карловичем вместе ушли, по обоюдному решению, и это не случайно. О чём-то важном такое свидетельствует. Какова же эта женщина и какой была её жизнь?

Попросил Вадима в дополнение написать хоть страничку о ней, и вот полученное от него по электронной почте воспроизвожу:

«Валентина Ивановна Голубева (девичья фамилия) родилась в Ленинграде, в семье

военнослужащего. Их успели вывезти по Дороге жизни из уже блокированного города через Ладогу. Ей было всего четыре года. Многочисленные их родственники, оставшиеся в Ленинграде, умерли от голода и бомбёжек. А её мать с малышкой и сестрой, с трудом покинув город — в соседние машины попали авиабомбы, — на перекладных добрались до Костромы, где и провели самые трудные годы войны. Мать работала в колхозе, а отец защищал Ленинград.

После снятия блокады воинская часть отца была переведена в освобождённую от фашистов Ригу. Там моя мама окончила среднюю школу и поступила в политехнический институт, где познакомилась с отцом.

Годы их молодости были временем большого экономического роста нашей страны. В Риге тоже строились многие заводы, особенно связанные с электро- и радиотехникой. Валентина Ивановна была специалистом в области электрических сетей и систем. Увлеклась научной деятельностью, успешно защитила диссертацию в Московском энергетическом институте, который был центром создания энергетических систем СССР.

Свою научную работу она очень любила. Читала лекции студентам, стала автором нескольких книг и учебных пособий по своей специальности. Она была добрым и отзывчивым человеком, глубоко переживала все сложности работы мужа в разных его должностях и организациях.

У отца и матери было много друзей. По моим наблюдениям, они оба очень открытые люди, и в доме всегда были гости, всегда весело. Общая среда родительского обитания состояла из друзей институтских, заводских, комсомольских. Во время работы в руководстве ВЛКСМ отец курировал республики Средней Азии, так что оттуда тоже нередко приезжали друзья и приятели.

Очень дружны были родители с первым отрядом космонавтов. Бывали у нас и Виталий Севастьянов, и Борис Волынов, и другие. Рассказывали о своих впечатлениях от полётов и о нелёгкой подготовке к ним.

Мама одинаково любила Москву и Ригу. Оба города были для родителей родными, оба наполнены друзьями и коллегами. А к мужу на моей памяти мама относилась всегда очень хорошо, как и он к ней. Особая духовная близость родителей, их общая юность, друзья, очень добропорядочный стиль жизни — всё это, по-моему, и составило причины того, что мать не захотела остаться на земле без отца…»

Вы заметили, что в этом тексте ни разу не встречается слово «любовь»? Наверное, потому, что Вадим — сдержанный человек, как и его отец. Однако согласитесь: о чём же и говорится здесь, если не о большой любви. До конца. До смертного часа.

Почувствуйте разницу

А под конец приведу некоторые факты для сравнения.

Вадим обмолвился в нашем разговоре, что родители никогда не думали о больших деньгах, о богатстве («были другие идеалы») и после них на сбер-

книжке осталось всего четыре с чем-то тысячи рублей. Ну а поскольку они тут же обесценились, купить на эти деньги возможно стало разве лишь четыре бутылки водки.

Это к вопросу о «привилегиях коммунистической партноменклатуры», с которой буржуазная «демократура», рвавшаяся к власти, развернула ожесточённую борьбу. Интересно теперь посмотреть, к чему пришли.

Сами знаете, например, кто возвысился до министров, губернаторов, стал воротилами бизнеса и какая восхитительно честная у большинства из них жизнь. Но я скажу о человеке, непосредственно связанном с темой этого очерка. Помните председателя российского КГБ Иваненко, который во главе «группы захвата» ехал арестовывать министра СССР Б.К. Пуго и которому Борис Карлович сдаваться не пожелал? Так вот, кое-что об этом Викторе Валентиновиче Иваненко.

По сообщениям СМИ, довольно скоро после описанных событий он становится вице-президентом, первым вице-президентом, заместителем председателя правления АО «Нефтяная компания «ЮКОС», а в 2002 году владеет уже существенной долей акций группы «Менатеп». Как сообщали те же СМИ, акции эти оценивались в 110 миллионов долларов, в связи с чем Иваненко назывался даже самым богатым из бывших сотрудников спецслужб.

Так ли это, утверждать не берусь. Но при всей закрытости подобного рода «достижений» в средства массовой информации просочилось и ещё известие, касающееся данного бизнесмена. В 2007 году в Черногории был открыт один из самых престижных отелей — «Сплендид». В его строительство было инвестировано более 150 миллионов евро, и 85 процентов акций в этом отеле принадлежит компании Иваненко.