Другое дело – сам Великий 17-й, до векового юбилея которого осталось почти ничего. И все чаще испытываешь неловкость, видя, сколь несерьезно серьезные люди (судя по занимаемым постам и ученым степеням) выступают с оценками таких событий, как Октябрьская революция или выход России из Первой империалистической войны. 

Не явились исключением и первые лица Российской Федерации. 

Так, 7 ноября 2014 года председатель российского правительства Д.А. Медведев на некоем заседании, проходившем в стенах Ново-Иерусалимского монастыря, позволил себе следующее высказывание: «Сегодня большинству наших граждан понятно, что это день трагедии, который в значительной степени предопределил дальнейшую историю страны и гражданскую войну». 

Двумя годами раньше, 27 июня 2012 года, президент В.В. Путин довольно пространно изложил свое видение участия России в Первой мировой войне (читатель извинит нас за обширную цитату, иначе может быть утрачена целостность ораторской мысли): 

 

 

Летом минувшего года он же в речи на открытии памятника на Поклонной горе русским солдатам и офицерам, воевавшим в Первой мировой, высказался еще резче: «Победа была украдена у страны. Украдена теми, кто призывал к поражению своего Отечества, своей армии, сеял распри внутри России, рвался к власти, предавая национальные интересы». 

Сановные ораторы не одиноки в своих оценках. Ныне модно выражаться так: мол, крепкая и здоровая романовская Россия стала жертвой злодеев-большевиков, вскормленных на германские деньги и заброшенных извне для разрушения страны. На эту тему снимают телепередачи и издают толстые книги. Их авторы не стесняются выступать публично, не скрывая лиц и имен, хотя несоответствие подобных «откровений» историческим фактам столь разительно, что вызывает оторопь. 

Голоса непосредственных участников событий 1917 года, сохраненные бесстрастными стенограммами и протоколами, ставят современных плакальщиков о «России, которую мы потеряли» и «разоблачителей немецких наймитов-большевиков» в более чем неловкое положение. Дабы нас не упрекнули в предвзятости, мы сознательно воспроизведем мнения только одной – антибольшевистской – стороны. 

 

 

Итак, по мнению Путина, победа над Германией была украдена у страны большевиками. Но при чем тут они? 

Министр продовольствия Временного правительства С.Н. Прокопович на заседании так называемого Предпарламента 16 октября 1917 года обрисовал текущее положение буквально в следующих словах. Из запланированных на 1917–1918 годы 1млрд 120 млн пудов продовольствия неблагоприятные условия едва ли позволят собрать половину. Требуется немедленно сокращать армию: ее просто нечем кормить. Но это полбеды, ибо даже собранные и направленные грузы из-за разрухи на транспорте никуда дойти не могут. В Питере не разгружено более 3000 вагонов, в Москве – 4000. На Северном фронте запасов муки на 8 дней, на Западном – также на 8, на Юго-Западном – на 6, на Румынском – на 7. От бескормицы начался падеж лошадей. Если кто подумал, что это – результат деятельности тех самых, кто «сеял распри внутри России, рвался к власти, предавая национальные интересы», укажем, что и в ноябре 1916 года фронт получил 74% продовольствия, в декабре – 67%, а в целом в 1916–1917 годах нехватка харчей на фронте составляла 47%, то есть армия недоедала по крайней мере уже год! 

Таким образом, министр Временного правительства, рисующий с цифрами в руках гибельное положение армии в результате царского и буржуазного правлений, требующий немедленного сокращения армии и введения жестоких мер против «анархии» (под коей министры понимали охватившие Россию стихийные выступления крестьян, требовавших земли), ведет речь не о призрачной победе над Германией, а о голодающей армии и бунтующей стране. Это плохо сочетается с не отвечающим фактам, безнадежно запоздалым ура-оптимизмом российского президента, предпочитающего вольное толкование истории честному взгляду на факты. 

 

 

Далее, по мнению В.В. Путина, истинные патриоты России, ее офицеры и солдаты, являли примеры мужества, защищали ее независимость, достоинство и свободу. А почти добытую победу у них просто умыкнули. Однако военный министр Временного правительства А.И. Верховский с этим вряд ли согласился бы. 

На соединенном заседании комиссий Предпарламента по обороне и иностранным делам 20 октября 1917 года он описал настоящее состояние дел следующим образом. В армии числятся 10 млн 200 тыс. человек. Ввиду катастрофического положения с продовольствием необходимо немедленно довести общую численность до 7 млн, остальных просто нечем кормить. Однако Ставка настаивает на 9 млн – иначе фронт удержать невозможно. Союзники сорвали поставку сапог. Теплые вещи доставить на фронт не удалось. Авиация умирает. Автомобильное дело в упадке. Еще в худшем состоянии моральный дух. «Ни один офицер не может быть уверен, что его приказание будет исполнено, и его роль сводится главным образом к уговариванию, – констатировал Верховский. – Но никакие убеждения не в состоянии подействовать на людей, не понимающих, ради чего они идут на смерть и лишения» (курсив мой. – Ю.А.). Единственная возможность спасти положение (кроме всего прочего, «временные» со дня на день ожидали выступления большевиков) – «самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира. Реальные данные, на которые мы можем при этом опираться, – убеждал коллег генерал, – состоят, во-первых, в том, что мы при всей нашей слабости связываем на нашем фронте 130 неприятельских дивизий, и, во-вторых, в нашей задолженности союзникам, достигающей 20 млрд. Такого рода аргументы совершенно достаточны для того, чтобы побудить союзников согласиться на прекращение этой истощающей войны, нужной только им, но для нас не представляющей никакого интереса» (курсив мой. – Ю.А.). 

Оппоненты Верховского среди прочего указали ему на немыслимость мирных переговоров в настоящий момент: условия для России будут слишком тяжелы. «Речь идет... о спасении государства, – парировал министр, – то есть о сохранении из него всего того, что возможно по реальному соотношению сил... Надо решать, что нам по карману и что нет. Если нет средств для лучшего мира, надо заключать тот, какой сейчас возможен. В противном случае положение только ухудшится». 

Решительный тон Верховского был более чем обоснован. Он наверняка знал, что в случае поражения Россия обречена на растерзание и противниками, и союзниками. У германского императора Вильгельма был план расчленения нашей страны на пять государств. По сути, то же планировали союзники. Затевая Гражданскую войну, англичане весной 1918 года высадились в Мурманске, а затем последовали аналогичные шаги французов на Черноморском побережье, американцев – на Севере, их же и японцев – на Дальнем Востоке. 

Министр Временного правительства, боевой генерал, враг большевиков, прекрасно понимал и прямо заявлял, что немедленный сепаратный мир – единственный выход для России, ведущей ненужную ей, истощающую войну, чьи солдаты давно не знают, ради чего идти на смерть и лишения. Это жестокое и необходимое решение определялось вовсе не «непонятно какими партийными интересами», а было неизбежным результатом политики царского и буржуазного режимов. Это та суровая реальность, которую спустя 98 лет перестал понимать теперешний глава исполнительной власти Российской Федерации, предпочитая ставить выше объективных исторических обстоятельств свои пропагандистские иллюзии. 

Далее, продолжает российский президент, тот же коварный враг не только мешал доблестной армии воевать, но и «сеял распри внутри России…» 

Действительно, в огромной аграрной стране, для которой традиционно острым был земельный вопрос начиная с самого марта 1917 года, изо дня в день нарастали «распри», а по терминологии «временных» – анархия. В этом отношении более радикального, чем местные власти, мнения придерживались представители США в России – руководитель Американской миссии Красного Креста полковник У.Б. Томпсон и его коллега, горнопромышленник Р. Робинс. Так, днем 20 октября они спешно собрали в номере гостиницы «Европейская» совещание военных атташе, глав военных миссий Англии, Франции и США, с привлечением секретаря Керенского Д.В. Соскиса и русского генерала К.Ф. Неслуховского. Американцы озвучили просчитанный ими план спасения Временного правительства, которое должно будет за это продолжать войну. План был прост: Керенский сегодня же объявляет в стране раздел помещичьих земель. По мнению американцев, без немедленного закона о земле и союза с ЦИК Советов Временному правительству не удержаться, так как 80% русского народа «тяготеет к Ленину». 

Американские капиталисты, ярые сторонники частной собственности и поборники продолжения войны, живя в России 1917 года и прекрасно сознавая, какое значение в ней имеет вопрос о земле, отчетливо понимали, что иного выхода, кроме ее немедленной передачи крестьянам, у буржуазной власти просто нет. И что это не популистский лозунг рвущихся к власти большевиков, а самая насущная задача, без неотложного решения которой в России не удержится никакая власть. Этого не хотели понять ни корниловцы, ни кадеты, ни даже эсеры, формальные защитники интересов российского крестьянства, отказавшиеся от выполнения коренного своего лозунга об уравнительном распределении земли. Как не понимает спустя столетие современная российская власть, клеймящая это требование внесением распри и преследованием партийных интересов, а на деле предпочитающая антибольшевистскую ложь реальному положению вещей. 

Нынешний премьер правительства Российской Федерации всерьез считает, что осенью 1917 года в России разразилась трагедия. Однако с гражданином Медведевым едва ли согласились бы миллионы россиян, на своем собственном опыте давно испытывавших трагедию десятилетиями длившейся агонии больной самодержавием страны. Сотрясаемая неразрешимыми противоречиями, пережившая кровопускание позорной русско-японской войны (скоро и в честь этой «славной страницы нашего прошлого», видимо, будут воздвигать монументы), Россия хлебнула народной крови 1905 года и Ленского расстрела 1912-го. В полыхнувшей между этими событиями первой русской революции народ с оружием в руках дал наконец понять, насколько «любит» он своего самодержца, его клику, сохранявшую видимость устойчивости штыком и нагайкой, лютым полицейским надзором и «столыпинскими галстуками». Последнее средство «стабилизации» – монархия толкнула страну в жестокую военную авантюру – не могло окончиться иначе. 

И вот спустя столетие отыскались охотники подавать это преступление в позлащенном, подсахаренном виде. 

Уже для вдумчивых современников крах не представлял никакой тайны. Бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново в феврале 1914 года прямо предупреждал мало вменяемого монарха: «В случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна… Все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная против него кампания, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения; сначала черный передел, а затем общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за годы войны наиболее надежного кадрового состава своего, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах населения оппозиционно-интеллигентские партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению…» 

По существу, это был убийственный приговор насквозь прогнившему режиму. 

Лепить сегодня из романовской России и последнего русского царя притягательные образы, способные вдохновить потомков и вселить в них гордость, могут лишь люди, сознательно закрывшие глаза на прямые и ясные общеизвестные факты. Подобное мифотворчество не более исторично, чем распространение сплетен и клеветы о «продажности» Ленина и его соратников, пресловутых «немецких миллионах» и т.п. 

Могут сказать: вы привели мнения одиночек, мнения не типичные, выгодные вам, не вызывающие в окружении упомянутых ораторов сочувствия и понимания. 

Да, это так, ни к Дурново, ни к Верховскому, ни к Прокоповичу, ни к американцам вовремя не прислушались. Но, как известно, правда не всегда привлекает большинство. А главное, эти люди, в отличие от своих, должно быть, не менее информированных коллег, проявили мужество и заявили вслух о том, что фактически большевистские лозунги о мире и земле выражали не узкопартийные (как это до сих пор отчего-то кажется руководителям современной России), а кровные интересы громадного трудящегося большинства, игнорировать которые дальше было невозможно. И либо буржуазная власть, временно поступившись политическими принципами (то есть своим классовым интересом) в целях сохранения управляемости страной, дееспособности России хотя бы в том ее виде, в каком она оказалась к осени 1917 года, немедленно ответит на эти чаяния, перехватив лозунг непримиримого политического противника и дав народу мир и землю, либо она просто перестанет быть властью. 

 

*** 

 

Таким образом, именно политические близорукость и безответственность, ярко выраженный узкопартийный интерес, противопоставленный объективным народным чаяниям, намерение в ущерб стране балансировать на пересечении узкокорыстных устремлений отечественной буржуазии и ее иностранных покровителей послужили главной и непосредственной причиной утраты Временным правительством всякой поддержки и его неизбежного падения. И выбор был один. Уже только советской власти пришлось ценой неимоверных усилий выполнять программу мира, решать вопрос о земле и справедливом распределении собственности, фактически спасать страну, едва не погубленную бездарными и своекорыстными политиканами. 

Почему, зная обо всем этом, современные «исследователи» и политики продолжают изрекать несуразицы про Первую мировую войну, 1917 год и Октябрьскую революцию? Потому же, почему, отказываясь прислушаться к голосу разума и взглянуть в глаза суровой действительности, блюдя, выражаясь словами Путина, узкопартийные интересы, то же самое сто лет назад делали их непутевые идеологические праотцы – кадеты и корниловцы, всяких оттенков меньшевики и пр. и пр. В угоду тем же узкопартийным интересам, в угоду безоглядному стремлению удержать ускользающую власть они кинулись устраивать антисоветские заговоры и мятежи, оптом и в розницу продавать Антанте, немцам, бог знает кому свою «любимую Родину». Выступая на ее просторах под белыми знаменами полномочными представителями иностранного капитала, они развязали страшную Гражданскую войну. А потом, изгнанные тем самым народом, которому до конца отказывали в праве и на землю, и на самостоятельное устройство своей жизни, рассеялись по миру и, настрочив горы мемуаров, вложили свои лживые и хвастливые, не выдерживающие никакой критики оправдания в уста политических потомков, волею исторических судеб оказавшихся у руля современной России. 

Большевики, пригвожденные в июле 1917 года к позорному столбу, объявленные «немецкими шпионами», эти «политические маргиналы», «одержимые жаждой власти», прошедшие десятилетия тюрем и каторг в непримиримой борьбе с кровавым самодержавием, вновь брошенные в тюрьмы бывшими «товарищами по борьбе» (называвшимися теперь министрами, но при этом не отдающими себе отчет в настоящем смысле управления страной), – эти самые большевики – гибли от рук красновских казаков и савинковских террористов, сражались с немцами и белочехами, клали головы на фронтах Гражданской, отстаивая Россию и завоеванные ее трудящимися землю и заводы от стервятников-интервентов и снаряженного ими белогвардейского войска. Гробили здоровье и жизни на восстановлении страны, не щадя себя, боролись за всеобщую грамотность и медицину, строили в аграрной стране могучую современную промышленность и науку. А спустя всего двадцать пять лет во главе советского народа, с народом, плоть от плоти его, сотнями тысяч гибли на фронтах Великой Отечественной и громили не победимого никем фашистского зверя. 

«Я защищаю большевиков? – писал в мае 1918 года обуреваемый сомнениями М. Горький. – Нет, я, по мере моего разумения, борюсь против них, но – я защищаю людей, искренность убеждений которых я знаю, личная честность которых мне известна точно так же, как известна искренность их желания добра народу. Я знаю, что они производят жесточайший научный опыт над живым телом России, я умею ненавидеть, но предпочитаю быть справедливым. 

О да, они наделали много грубейших, мрачных ошибок, – Бог тоже ошибся, сделав всех нас глупее, чем следовало, природа тоже во многом ошиблась – с точки зрения наших желаний, противных ее целям или бесцельности ее. Но, если вам угодно, то и о большевиках можно сказать нечто доброе, – я скажу, что, не зная, к каким результатам приведет нас, в конце концов, политическая деятельность их, психологически – большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы». 

 

 

Что же за проблемы должны быть с логикой у того, кто одних и тех же людей, неуклонно следующих принципу отстаивания интересов трудящегося большинства, в одной ситуации клянет немецкими шпионами и одержимыми стяжателями власти, а в другой – чтит как победителей фашизма, «искупивших свою вину перед страной»? Есть у Ленина прекрасная фраза о том, что с обывательским мышлением нечего браться за теоретические вопросы. История не устает доказывать, что обыватель в политике или в науке, обыватель в университетской аудитории или в телестудии – всегда и прежде всего индивид, действующий «по либерально-приятной программе» (В.И. Даль), мало что понимающий и почти ничему не учащийся. А величайший опыт Октябрьской революции как, быть может, никакой иной доказывает, что в переломные моменты истории, когда интересы правящего класса приходят в неразрешимое противоречие с интересами подавляемого большинства, уловки и полумеры становятся невозможны и избежать социального взрыва (хотя бы и на время) правящий класс может, лишь идя наперекор своей позиции. Это для конкретных частных лиц, делегированных своим классом на исполнение государственных обязанностей, как видно на примере «временных», если не невозможно, то очень трудно. 

Парадокс современной ситуации состоит в том, что при кажущейся стабильности социальные противоречия в России, ввергнутой в капитализм вековой давности, вовсе не так безобидны: колоссальная разница в доходах олигархата и близкой ему буржуазии, с одной стороны, и десятков миллионов наемных работников – с другой; подлинная пропасть между уровнем жизни в двух столицах и остальной, провинциальной России; вызревающий на наших глазах, нагнетаемый «работодателями» социально-этнический конфликт между россиянами и многомиллионной трудовой миграцией – объективная реальность, как бы кому ни хотелось закрыть на нее глаза. Может быть, «наши иностранные партнеры», всегда готовые поживиться за чужой счет, стали за минувшее столетие порядочней и гуманней? Вынужденное к решительным действиям, руководство РФ идет на беспрецедентные шаги, добившись возвращения Крыма и вступившись за сирийцев. Но адекватно ли оно оценивает эти шаги? Возбужденная ими, в основе своей глубоко советская гордость создала в населении, униженном десятилетиями грабежа и издевательств, ожидания, мало соответствующие реальным возможностям буржуазной России. В условиях же созданной извне санкционной блокады внутренние противоречия мало-помалу будут только нарастать. Их, конечно, можно ослабить, но для этого следует идти наперекор своему классовому интересу: шире внедрять госкапиталистические и кооперативные начала, централизовать и сконцентрировать в госбюджете все значимые доходы, немедленно внедрять планирование развития экономики. Иного выхода тут нет, остальное будет уловками и полумерами, только способствующими социальному накалу. Но можно ли ожидать от идейных наследников Столыпина, Милюкова и Керенского такого – ленинско-сталинского – действия?.. 

Тот, кто перед лицом подобной перспективы пытается внедрить в сознание людей еще один миф, ставя знак равенства между Октябрьской революцией и тем, что ныне именуют «революциями цветными», идет по пути самообмана. Наши либералы вообще любят сказки; их любимая – про то, что бывает империализм монополярный, агрессивный и эгоистичный, а бывает империализм многополярный, равноправный и справедливый, что есть капиталист алчный, безответственный, непатриотичный, а есть – щедрый, филантропичный и беззаветно любящий родину. Действительно, имеется развитая механика осуществления госпереворотов в странах с высокой степенью зависимости национальной буржуазии от буржуазии международной. И там по воле истинных мировых воротил, как наглядно демонстрируют минувшие десятилетия, такие перевороты можно возбудить, а можно и отменить. Беда-то в том, что настоящую социальную революцию ни затеять, ни отменить невозможно. Как невозможно воспрепятствовать цунами или остановить землетрясение. 

Керенский и Ко презрели этот закон и стали историческим образцом либерально-реакционного игнорирования социально-экономической действительности. А если буржуазия дорожит своей диктатурой, ей придется быть гибкой и изобретательной. И век XX наглядно показал, что имеются сотни путей умеренной социализации экономики, позволяющих эксплуататорам балансировать на краю. Безоглядное же применение рыночно-монетарного пути образца XIX века неизменно ведет в пропасть. 

Русской буржуазии, обанкротившейся в 1917-м, было по-своему легче нынешней: изо дня в день большевики через газеты и со всевозможных трибун предельно ясно указывали ей путь, сворачивая с которого она загнала Россию в тупик и лишилась всякого народного доверия. У сегодняшних властителей страны таких подсказчиков нет. Но глаза-то и руки есть! Что же мешает взять и освежить в памяти классическую ленинскую работу «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»? А можно открыть шестой том сталинских «Трудов», где буквально на каждой странице аргументированно разъясняется, куда неизбежно заведет господ «временных» их политика. Конечно, даже после этого едва ли стоит ожидать от властей предержащих чего-то вроде «перестройки наоборот». Но должно же хватить рассудка, элементарного инстинкта самосохранения, чтобы не повторять в точности провальной политики своих идеологических и классовых пращуров? 

Что же, поживем – увидим. 

 

Юрий АЛЕКСЕЕВ  Из газеты "Советская Россия"