Всё большее количество «истинно русских патриотов» приходит по зрелому размышлению к умозаключению, что для того, чтобы Россия стала великой мессианской страной, дающей прикурить всяким пархатым янки и европейским либеральным гомикам, необходимо утверждение в нашей стране национальной русской идеи. Об этом давно говорят, но всё никак не могут представить, как она выглядит, как не могут представить, как выглядит Бог Дух Святый, хотя давно знают в лицо (на иконах), как выглядят Бог Отец и Бог Сын. Можно только предположить, что Дух Святый как бы является для Отца и Сына объединяющей Идеей.

Вот был в благословенные жандармско-полицейские времена Николая Первого министр просвещения граф Уваров, который в противовес тлетворному девизу Французской революции «Свобода, Равенство, Братство» выдвинул спасительно-охранительный девиз «Православие, самодержавие, народность». Царь одобрил такой девиз, который должен был выражать, как теперь говорят крутые патриоты и политические жулики, «особый путь» России. И теперь у нас есть православие, да ещё какое! Ползучее! Оно заползает в двери и окна, в уши и души, в казармы и школы, превращая их в православные казармы, врывается в музеи и на выставки, посылает так называемых «православных активистов» из бывших десантников, то есть черносотенцев громить нежелательные эти самые выставки, спектакли и запрещать неправильные книги, которые скоро начнут сжигать на площадях, брызгает «святой водой» на морские и космические корабли и в лица личному составу, захватывает государственную собственность, как, например, Исаакиевский собор-музей в Ленинграде (дело почти решено), который и при царях был государственной, а не церковной собственностью, и безнаказанно выступает с грубыми белогвардейскими выпадами против богопротивных атеистов и коммунистов. Ведь в уголовном кодексе неслучайно статьи об оскорблении чувств неверующих и инакомыслящих нет, а есть только правильная статья об оскорблении чувств верующих, под которую можно подогнать что угодно, например, оскорбительное заявление, что земля круглая!..

И милое кондовое самодержавие у нас есть да и было всегда, в том числе и в послеленинском СССР. Ведь я не сказал «официальная монархия» или «наследственная царская власть» Этого у нас уже сто лет нет. Все законные европейские монархи, разные короли и королевы, никакими самодержцами не являются. Они лишь очень довольные живые символы государства. А самодержец – это тот, кто на деле держит в руках власть, а, следовательно, держит за горло  своих придворных пацанов, а иных за другое, интимное место, чтобы не вертыхались и были послушными и исполнительными. А главное, он назначает на губернаторские и прочие должности своих надёжных людей, никого не спросясь. А никого надёжней нет, как свои охранники и другие достойные и компетентные лица. Например, новый губернатор Тульской области Дюмин Алексей Геннадьевич, две косые сажени в плечах. Показывали на прошлой неделе интервью с ним по телевизору. На хоккейной площадке огромный амбал с густобровой южнорусской (или южноукраинской), почти турецкой физиономией (это называется «понтийская малая раса»), закованный в мощные вратарские доспехи, напоминающие пуленепробиваемое облачение, успешно отбивал броски шайбы. Объяснил, что играет в чиновничьей команде с самим Владимиром Владимировичем, чем ещё больше привязал его к себе. Наверное, особенно игрой в поддавки. В интернете я нашёл мнение, что Владимир Владимирович рассматривает этого броненосца как своего возможного преемника. А что тут удивительного? Знали ли мы Владимира Владимировича года за два-три до того, как он стал президентом? Вот то-то!

Но как же представить себе эту самую «народность»? А просто: это восстановление тех старых истиннорусских обычаев или их узаконение, на коих держится наша тысячелетняя держава! Ну, это, понятно: патриотизм и «порка», то есть положительное отеческое насилие власти и церкви над неразумными, как малые дети, массами. Такое насилие вызывает не озлобление, а умиление этих самых масс перед сильной рукой, вразумляющей их ударами по заднице. Недаром народ как весёлую прибаутку произносит поговорку о выпоротом русском человеке: «Всыпали ума в задние ворота!» Одобряет, значит, народ такое укрепление сознательности и сохранение духа народности.

Вы мне скажете: ну что ты несёшь? Какая торжественная порка?! В России при демократии под влиянием тлетворного антиправославного русофобского Запада появилась криминализация домашнего насилия вплоть до шлепка ребёнку по попе. То есть в принципе власть, если только пожелала, могла строгого истинно русского любящего отца посадить в тюрьму до двух лет за то, что он, кормилец своего дитяти, дал ему за дело и пусть даже просто ради поучения пару раз ремнём по этой самой… откуда ноги растут. Чтобы дитя здоровее было! А то ведь потом в армию пойдёт. А там неженки не нужны. Там за битого двух небитых дают! А придёт небитый, так его сразу всей казармой бить начнут, чтобы стал достойным защитником отечества! И станет, если по гнилости натуры руки на себя не наложит. Или вот любящий муж поставит фонарь милой жёнушке под глазом, но любя ведь, поучая: чтобы глазки другим мужикам не строила. Или чтобы щи погуще варила!  И сама-то супружница разве со зла дочку за волосы оттаскает или оплеуху ей влепит?! Зато по нехорошему панельному пути та не пойдёт, родителей будет завсегда, скромница, слушаться! Никакой западной эротики! Никаких миниюбок и дискотек!

И ещё мне скажете, что Дума никакой порки не вводит, а лишь освобождает мужиков от уголовной ответственности только за первый мордобой или порку, если, конечно, при этом дитя без глаза или жена без носа не останется, то есть, на юридическом языке, если внутрисемейное битие «не приведёт в тяжёлым последствиям для здоровья»!

Что ж, как говорится «дьявол кроется в деталях»!
В деталях юридических! Вот услыхали соседи или прохожие, что ребёнок кричит благим матом – отец бьёт, или жена дико плачет-голосит, вызвали милицию, а та составила протокол, а то и задержала буяна. А он судье божится-клянётся, что в первый раз руку поднял, так ведь, чтобы остановить дурные поступки члена семьи. И опровергнуть обвинению его слова трудно: семейные ссоры – дело тёмное, свидетелей нет, а если слышали шум, то это ещё не значит, что кто-то кого-то побил – может быть, просто ругаются. Или тешатся! А в дневное время шуметь по закону у себя дома не запрещено! А если ребёнок всё же скажет, что отец бьёт его регулярно, так это голословное обвинение. Тем более, что юристы знают указание из учебника судебной медицины, что к словам ребёнка надо относиться с известной степенью недоверия, так как дети «склонны к фантазированию». К тому же и дети, и жёны часто отказываются признаваться в побоях, нанесённым им домашним тираном, так как они зависят от него материально, а не только «из любви» к нему. Посадят его на два года, а кто кормить-одевать-обувать их будет?! Невольно придётся почесаться в затылке или в этой самой… и подумать: не лучше ли фонарик под глазом или порочку схлопотать?!

И вот ещё одна прелюбопытная дьявольская деталь: мало того, что штраф за побои любимому члену семьи невелик – от пяти тысяч рублей (да сейчас один заход в магазин за обычными продуктами может обойтись до двух тысяч, так что, если руки чешутся, заплати – государству, а не потерпевшему  – за удовольствие и бей!),  положение нового закона о почти дозволенном домашнем избиении беззащитного человека, то есть жены или ребёнка, «в первый раз» действует не пожизненно для наказанного домостроевского истязателя, а лишь с небольшим сроком давности. То есть побивший жену или ребёнка становится скромненьким «рецидивистом», которому, и то скорее на бумаге, место на два года в тюрьме, лишь в том случае, если он повторно нанесёт побои своей благоверненькой или родной кровиночке в течение одного года! А год пройдёт – и можешь в первый же день Нового года поставить жене знак любви под глазом или устроить родному дитятке торжественную порку под ёлочкой. От имени Деда Мороза. Особенно такого разудалого развлечения хочется гражданину после далеко не первой выпитой им рюмочки истинно русского веселящего напитка.

И ещё в Думе был приведён такой лукавый довод в пользу отмены уголовной ответственности за домашнее битьё: мол, справедливо ли это, что за побои на улице, полученные от чужого человека без тяжёлых последствий для здоровья побитого в тюрьму не сажают, а только штрафуют, а за домашние побои сажают! А раз так – надо эту домашнюю уголовную ответственность отменить! Хитрецы – думцы-отцы! А почему не сделать иначе: и своих извергов, и чужих людей, если они избили вас на улице да ещё и принародно, сажать в тюремку на те же два года, а лучше и на больший срок?!

Однако вот где собака зарыта! То есть кто инициировал безнаказанность одноразовых домашних побоев на благо нравственности:

«Как писала Politeka (см. недавно специальная комиссия Российской Православной церкви (РПЦ) по вопросам семьи, защиты материнства и детства разрешила родителям наносить детям «добросовестные умеренные наказания». По мнению РПЦ, подобное не стоит квалифицировать как побои, хотя российский уголовный кодекс предусматривает за такое исправительные работы или даже два года тюрьмы».

Вот что религия говорила в древности в Библии и в прошлом в Домострое на Руси:
<<Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова («Ветхий Завет») о воспитании дитяти:
«Нагибай выю (шею. – К.К.) его в юности и сокрушай ребра его, доколе оно молодо, дабы, сделавшись упорным, оно не вышло из повиновения тебе».
«Не оставляй юноши без наказания; если накажешь его розгою, он не умрет», — гласят Притчи Соломоновы в Библии.
В самом известном своде правил средневековой Руси — Домострое — наказанию детей были отведены отдельные пункты и несколько строк. Рекомендовалось «сокрушать ему ребра» и «бить жезлом». Под «жезлом» понимался прут. От его ударов ребенок «не умрет, но здоровее будет», и его душа точно спасется. Строгое воспитание в будущем «мужественного» человека подкреплялось, в частности, отсутствием улыбок во время игр.
Неотъемлемость жестких мер для контроля за обучением даже попала в первый московский иллюстрированный печатный букварь. Тут изображено, как учитель бьет розгами одного ученика, пока остальные читают. Издание было напечатано в типографии Василия Бурцева в 1637 году. К розгам можно добавить и такие методы воспитания, как стояние коленями на горохе и удары веревкой>>.
Так что пока декриминализировали домашнее насилие, а потом и в школах, а то и в вузах введут публичную порку. Прямо на кафедре профессора. И только либералы и левые «комуняки», чуждые православных ценностей, выступают против. У них и в XIX веке было множество предшественников, даже печально знаменитых. Вот один из таких «возмутителей покоя и разрушителей соборности русского народа» небезызвестный поэт Николай Алексеевич Некрасов «самым недостойным образом» осудил в стихах государствообразующую публичную порку молодой крестьянки на Сенной площади в Петербурге, хотя при государе императоре драли несознательных крестьян, разумеется, «только за дело»:

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»

Итак, свершилось! Дума под «святым» давлением РПЦ, всегда благословлявшей порку с ссылкой на Ветхий (еврейский) Завет, приняла позорный домостроевский закон о «битии, которое определяет сознание» (цитата из старого анекдота «армянского радио»): один раз можно побить жену или ребёнка!.. Но дело не только в том, как карающие власти узнАют, что в семье это произошло в первый раз. А сама пощёчина или удар по телу не оставляет ли чувство оскорблённой чести на всю жизнь? Не превращают ли такие «истинно русские» методы домашнего «воспитания» людей с детства в рабов?!. И не потому ли у нашего народа так много рабской психологии, что почти каждый человек до того, как встретится с деспотизмом власти, превращался в привыкшего к унижению и битью раба у себя в «родном семействе»? А ведь отцы русских людей почти все пьяницы в той или иной степени. Но и трезвенники, которых трезвые достойные отцы пороли за дело или под настроение, драли и дерут своих детей именно потому, что их отцы драли их, и это им не нравилось. Но это драньё осталось у них в голове как стереотип: человек, став отцом, неосознанно начинает играть роль отца, подражая своему батюшке. В том числе и пороть. Или поколачивать супругу.

Мой отец был абсолютный трезвенник, старый идейный большевик, лётчик, но притом сын белорусских тёмных крестьян. И он драл меня, как сидорову козу, за ничтожные провинности (я был послушным ребёнком), пока я не стал в какой-то степени крепким подростком и не дал ему отпор. А драл он меня так жестоко только потому, что его батька, белорусский крестьянин и староста церкви до революции, драл его с садистской жестокостью. Отец рассказывал, что он однажды залез в их саду на высоченную грушу (он мне показывал эту грушу в 1946 году) и стал её трясти, чтобы плоды сыпались вниз, где их подхватывали остальные четыре брата и две сестры. И мой будущий папа, мальчонка, сорвался и так ударился оземь, что потерял сознание. Когда он пришёл в себя, то радостно-встревоженный батька стал его… нещадно драть, несмотря на мольбы ребёнка не бить, приговаривая: «Не лазь на деревья, не лазь!»

Не потому ли мой отец, в отличие от набожного батьки, с малых лет не поверил в бога, а когда стал юношей, вступил в Красную армию, а потом и в партию большевиков. Но его большевизм, причём убеждённый, не вступал в противоречие с идеями коммунизма, при котором не будет ни аппарата насилия – государства, ни уличного, ни домашнего насилия. Но так уж вбил ему батька при поддержке попа мысли о естественности дранья детей!

Причём бить он меня стал узким кожаным брючным ремнём года в три-четыре перед войной, даже не знаю за что. Думаю, за то, что я духовно оказался как бы не «его сын»: он практичный крестьянин по духу, а я по духу поэт, мечтательное дитя, то есть странный, негодный, неудачный отпрыск.

Мать считала меня «нервным ребёнком» (ещё бы!) и водила меня периодически к знакомой женщине-невропатологу. Та предписывала мне во время пребывания в пионерском лагере не находиться долго на солнце, не перегревать голову. Но однажды она пожелала прослушать мою грудь и спину стетоскопом. Мать сняла с меня рубашонку, и докторша тихо ахнула: вся спина моя была «расписана» багровыми линиями, пересекающимися в виде косой решётки. Мать пробормотала, что вот у нас папа такой «строгий». Врач это дело замяла, так как они с мамой дружили. Но я после этого наотрез отказался ходить к невропатологу. А позднее и не дал себя бить. Но многие годы юности я был несмелым и недрачливым, застенчивым, если не робким. И только в 29 лет, выйдя из концлагеря, где я самым серьёзным образом научился «свободу любить», я предстал молодым мужчиной, стойким духом и научившимся бить одним ударом обидчика или нападающего так, что он оказывался в нокдауне и даже в нокауте, за что я попадал в милицию, что было опасно с моим зековским прошлым.

Кстати, слово «робкий» неслучайно образовано от древнерусского слова «роб», то есть «раб», в то время как слово «раб» – это заимствование из староболгарского, иначе церковнославянского, на который Кириллом и Мефодием было переведено Евангелие от Матфея и «Деяния апостолов». Под влиянием церковной речи русский язык принял в себя не менее 50% болгаризмов и стал необыкновенно богатым на различные оттенки речи.

Вот именно для того, чтобы наш народ вновь стал окончательно «робким», то есть подобным рабам, «богобоязненным», то есть боящимся земных, разумеется, богов, власть и церковь в любовном единении и при поддержке хепишеватого апостола отеческой порки Жириновского без труда добились от «богобоязненной» Думы частичного восстановления старого доброго  домостроевского закона о праве пока что на одноразовое домашнее рукоприкладство. Разумеется, ни Дума, ни кто-либо ещё моральную сторону нанесения оплеухи, то есть оскорбления чести и достоинства действием даже не рассматривали: разве в Думе, в РПЦ или в Кремле кто-то имеет понятие о чести и достоинстве?

А ведь как раз пощёчина от родителя может перевернуть всю душу ребёнка больше, чем удар по заднице. Моя мать меня не била (иногда шлёпала полотенцем, но это не в счёт), хотя и настраивала против меня отца, жалуясь, что я, например, играю в футбол. Тогда слово «футболист» воспринималось и родителями, и учителями почти как «хулиган» или «бездельник». Однажды, когда я, четырнадцатилетний, играл во дворе в футбол вратарём (спустя год я был принят в детскую футбольную команду и мне прочили большое будущее, но я предпочёл стихи), мой отец, увидав это «безобразие», выбежал на футбольную площадку с ремнём, как одержимый. Я, конечно, убежал, оставив ворота, но испытал уже не физическую, а душевную боль, стыд, потому что это видели и девочки. Лишь через год я понял, что «добро должно быть с кулаками», и оказал отцу сопротивление, отшвырнув его, богатыря, и он больше не стал меня трогать.

Но главное заключается ещё и в том, что в СССР, по крайней мере, до конца первой половины прошлого века и даже позже (как было потом, не знаю, так как я уже окончил школу и не знал, что происходит в с детьми в других семьях) детей били и жестоко пороли ремнём, как при царе, в большинстве семей. Более того, это молчаливо признавалось нормой властью и учителями. Родителей к тому же директор, завуч и учителя использовали, как исполнителей порки. И родители рьяно выполняли такой свой «родительский долг». Если кто-то в классе провинился (плохо себя вёл или учился) и классный руководитель, а то и завуч или директор произносили этому ученику приговор: «Завтра без матери не приходи в школу!», это была беда умеренная: мать могла, как правило, шлёпнуть, слегка дернуть за волосы или дать подзатыльник, или просто поругать, а потом поплакать и даже отцу не рассказать об этом вызове в школу. Некоторые  ученики даже делали вид, что не очень испугались. А вот когда классный руководитель говорил, чтобы в школу ученик пришёл с отцом, то тут самый отпетый двоечник и бузотёр чуть не падал в обморок, весь сникал и впервые товарищи видели его бедным и несчастным, даром что не плачущим. Он уж знал, что отец с него «шкуру спустит».

Но самое сильное моральное оскорбление я испытал в случае с матерью, когда я даже заплакать не смог, но испытал всё: и унижение, и обиду великую, и огромное разочарование в понятии «мать». А ведь она меня. пятилетнего, в вагоне-телятнике собою прикрывала 14 октября 1941 года, когда на наш состав, стоявший на станции Минводы, напали мессершмиты и стали бомбить и расстреливать из крупнокалиберных пулемётов беженцев. Как ни странно, я не боялся: не мог представить, что я исчезну. Множество людей были убиты, разорваны, с двух женщин, спрятавшихся под вагоном, воздушной волной сорвало одежду и… головы. А оскорбление я от неё испытал, кажется, 8 мая 1945 года. Весь народ, вся страна ликовали от величайшего счастья – долгожданной Победы над гитлеровской Германией, которая принесла нам невиданные страдания и невообразимые ранее жертвы. Как раз ровно год до этого при освобождении Севастополя погиб мой брат. И такие жертвы были почти в каждой семье. В одной из наших комнат висела чёрная «тарелка»: примитивный репродуктор из картона в металлической круглой раме. Мы, то есть мать, средний брат и я, девятилетний, стояли и, затаив дыхание. слушали выступление «голоса с неба», то бишь из Кремля: говорил сам товарищ Сталин! Говорил он, к моему величайшему удивлению, со страшным грузинским акцентом, как грузинский крестьянин. Во время войны мы прожили два года в Грузии, где городские грузины прилично, почти без акцента говорили по-русски. Сталин сильно проигрывал в сравнении с ними.

Даже не слово, а какой-то звук удивления невольно вырвался у меня из уст… И тут мать мгновенно влепила мне сильнейшую пощёчину, а, точнее, оплеуху. Она как бы ударила мне не по щеке, а по душе, так что я буквально застыл. А потому не заплакал. Остолбенел в прямом смысле слова и так стоял до конца речи «человекобога». И только тогда мать обняла меня и извинилась, оправдывалась при этом тем, что говорил о Победе сам товарищ Сталин. Она спросила, что я хотел тогда сказать. Я спросил, почему у товарища Сталина такой акцент, и к тому же он не договорил окончания одного слова. Мать назидательно объяснила мне, что товарищ Сталин грузин, поэтому он говорит с акцентом. Но мне подумалось, что если грузин стал товарищем Сталиным, он должен говорить на чистом русском языке. Эта пощёчина перевернула всю мою душу больше, чем все отцовские порки.

Так я впервые пострадал от сталинизма за семнадцать с половиной лет до того, как наследники Сталина схватили меня и после пяти месяцев моего пребывания в основном в одиночке, разыграли комедию закрытого суда и отправили меня в День Победы (в 1963 году) ещё на два года в концлагерь №7 Дубровлага в Мордовии.

Много невзгод мне пришлось после этого перенести. Но самым трудным была борьба за то, чтобы остаться человеком с достоинством и честью. Теперь у нас хотят отнять эти ценности наши демократические поработители с помощью некоей «русской национальной идеи», которая на поверку оказалась выбиванием духовной стойкости и чувства достоинства «с младых ногтей», чтобы «наклонить выи» (шеи) детей нового поколения и «сокрушать им рёбра», отчего они «не умрут», а вырастут послушными рабами власть имущих морализаторов с кнутом в руке.

31 января 2017 г.