Ещё три дня тому назад я находился в глубоком хроническом заблуждении и не одобрял существующий в России режим власти трудолюбивых богатых, вынужденно обирающих ленивый и несмышленый нищий народ для его же блага, то есть для того, чтобы Россия могла грозить нехорошим американам мгновенной термоядерной отправкой в ад, одновременно осчастливливая россиян перемещением их тем же способом в рай. 

Но вот дорогой Владимир Владимирович, наш президент, но скажем теплее, по-мужицки – царь-батюшка (скорей бы надел корону, чтобы было совсем хорошо, как при православных царях!) подписал 18 марта два мудрейших закона, освобождающих нас от тлетворной свободы слова, выдуманной чуждыми нам французскими революционерами, подорвавшими мощь Франции, уступившей после этого первенство в Европе кайзеровской Германии, в которой кайзер не хотел, как и весь немецкий народ (за исключением отщепенцев-социалистов, которых правильно сажали в тюрьму при Бисмарке, согласно «закону о социалистах»), разрушительной для государства свободы слова. Короче, теперь я искренно – одобрям-с!, чтобы ни решило государство. Ведь я, как весь народ, существую для государства, а не оно для меня. При таком условии никакие трампы с ядерной начинкой нам не страшны!

Отныне нас будут справедливо карать за распространение фейковых новостей и за неуважение к властям, притом, как я понял, не только к высшим, но и, например, к участковому полица… пардон, полицейскому. А уж в грубой форме – и подавно!  И хотя я со всеми этими нововведениями, спасающими государство полезных народу миллиардеров и мудрых чиновников, полностью согласен, усомнюсь в одном. Это слово «фейки». Зачем нам нужны слова из языка врага? К тому же у нас есть свои хорошие истинно русские выражения: «клеветнические измышления» или газетные утки. Я думаю, что в этом виноваты наши прекрасные журналюг… то бишь журналисты, которые часто бывают за океаном во вражеском стане и нахватываются там чужого жаргона. А распространился «фейк» по всей Руси великой после того, как под влиянием этих неразборчивых на слово журналистов пресс-секретарь МИДа очаровательная умница Мария Захарова употребила это слово много раз в одном из своих замечательных выступлений. И следом и министр иностранных дел Лавров, и все даже вышестоящие «зафейкали», чтобы показать своё знание языка своего друга-врага. А так – всё хорошо, прекрасная Мария! Законопослушно восхищаюсь!

Кстати, благодаря спасительному подписанию Владимиром Владимировичем этих судьбоносных для России законов, я, сомневаясь в принятии в великий и могучий корявого слова «фейк», похожего на другое предосудительное английское слово «фак», не просто вспомнил истинно русское словосочетание «клеветнические измышления», но и с теплом на сердце ощутил ностальгию по Советскому Союзу, вернее, не по всему нему, а по уютной тюрьме Ростовского КГБ и особенно допросам в кабинете следователя капитана Галкина, начиная с ночи 3 декабря 1962 года, когда меня арестовали по доносу тогдашней жены и нашли у меня дома три особо опасных, подрывающий советский строй стихотворения и о дорогом Никите Сергеевиче Хрущёве. Посадила меня таким образом моя деревенского происхождения жена из благих для себя намерений: ей досталась моя ростовская квартира в центре города.

Что же крамольного было в моих стихотворениях? Дело в том, что до июня 1962 года я с глубокой симпатией относился к Хрущёву, несмотря на некоторое отсутствие у него культуры. В первую очередь, я был ему благодарен за разоблачение культа личности (считай – кровавой диктатуры) Сталина и массовую реабилитацию живых и мёртвых жертв тирана, сознательно уничтожившего в 1934-53 годах (особенно в 1937-38) всю ленинскую гвардию в партии и высший и средний состав в Красной армии, отчего мы чуть не проиграли войну, то есть всех истинных большевиков, которые боролись с царизмом, воевали в гражданскую войну, жили скромно и искренно верили в коммунистическое будущее и стремились его построить – бесклассовое общество, состоящее из совершенно свободных равных и образованных людей, управляющих роботами, благодаря чему проклятый тяжкий труд рабочего, даже хорошо оплачиваемого, больше не понадобится. Но в одно мгновение я возненавидел Хрущёва и вот почему.

В начале июня по Ростову разнёсся слух о неслыханной бойне – расстреле войсками семитысячной демонстрации рабочих электровозостроительного завода в Новочеркасске в 42 километрах от Ростова в сторону Москвы. Причём я лично услышал не слух, а прямой рассказ молодого шофёра грузовика, не могущего всё ещё прийти в себя от пережитого. Шофёр приехал на заправку на АЗС в Рабочем городке. Я работал автозаправщиком и учился в пединституте на факультете иностранных языков, перейдя на третьем курсе по материальной нужде на заочное отделение. Шофёр рассказал, что он последним вырвался недавно из Новочеркасска: позади войска закрыли въезд и выезд из города. Он рассказал фактически почти всё то, что было подтверждено расследованием Прокуратуры РСФСР в 1990 году, когда были реабилитированы убитые, казнённые и живые новочеркасские рабочие, отбывшие в концлагерях по 12-15 лет. И я, живший во время новочеркасской кровавой бани в Ростове, был реабилитирован в марте 1990 года – как раз 29 лет тому назад.

Лишь отдельные несущественные детали в рассказе шофёра не подтвердились. Но, как говорится, у страха глаза велики. Он рассказал, что рабочим завода, начиная с января 1962 года и до июня, директор ежемесячно  стал снижать расценки, в результате чего люди с семьями стали голодать в самом прямом смысле. Секретарю обкома Бондаренко такая деятельность директора нравилась, так как он мог докладывать Хрущёву об экономии средств в области. Рабочие заволновались, прекратили работу и пошли в обеденный перерыв в столовой к столику директора. Они сказали ему, что им остаётся на обед по три рубля. Тогда он с видом царского капиталиста ответил им: «Не хватает на обед – ешьте пирожки с ливером!»

Оскорблённые рабочие, которым в течение десятилетий пропаганда внушала, что рабочий класс – гегемон в советском обществе, вспомнили, как в таких случаях поступали их отцы и деды во время стачек при царе, схватили директора, усадили его в тачку и вывезли за ворота завода. Сейчас в факте вывоза на тачке исследователи сомневаются, но признают, что директор был с позором выгнан с завода.

Тем временем для привлечения внимания к своему бедственному положению рабочие приварили колёса паровоза к рельсам на главной железнодорожной магистрали Москва-Ростов. В результате поезда по этой линии не смогли ходить. Самым мудрым, что придумали в окружении Хрущёва, было решение не сообщить гражданам страны о забастовке (Как же так! Рабочий класс против своего обуржуазившегося авангарда!..) и пусть даже объяснить это происками остатками реакционного донского казачества (Новочеркасск – бывшая казацкая столица Дона), а скрыть от всего СССР такое безоружное восстание целого города. К слову, подобное не могло прийти в голову Ленину и его соратникам, которые в 1921 году не скрывали от трудящихся того, что в Тамбовской губернии происходит вооружённое крестьянское восстание, а в Кронштадте – восстание моряков, набранных на флот из крестьян взамен революционных балтийцев, погибших на фронтах гражданской войны. И там, и там крестьяне были недовольны продовольственной развёрсткой, и большевики, подавив восстания, ввели продовольственный налог и НЭП, улучшившие жизнь в стране.

Итак, после новочеркасского расстрела в Ростове без объявления было введено военное положение. Когда я на улице подошёл к двум приятелям, тут же два автоматчика направились к нам и стали разгонять, так как больше двух собираться было негласно запрещено. Я возмутился, но ребята велели мне не спорить и объяснили, что эти меры – из-за Новочеркасска. Естественно, несмотря на создание незримой стены высотой до неба вокруг Новочеркасска, вся Россия вскоре узнала об этой расправе новой советской номенклатурной буржуазии с рабочими от станка. Моя напарница на автозаправке обратила моё внимание на то, что мимо нас по железной дороге гоняют туда и сюда электровоз с двумя(!) вагонами, чтобы ростовчанам казалось, что поезда по трассе ходят, «как всегда»!

Но вернёмся к забастовщикам. Они колонной с красными знамёнами и портретами Ленина дошли до небольшой речки, впадающей в Дон. Мост через неё блокировали танки. Но они не трогались с места и танкисты не высовывались. Дело в том (об этом я узнал спустя годы), что командующий танковыми войсками Северо-Кавказского округа Герой Советского Союза генерал Шапошников (награждён за бои под Прохоровкой на Курской дуге) получил приказ от своего начальника, командующего этим округом, Героя Советского Союза генерала Иссы Плиева (осетина) приказ давить «противника», то есть рабочих, танками и поражать огнём орудий. Шапошников отобрал у танкистов патроны и снаряды и велел стоять неподвижно на мосту. А Плиеву он сообщил: «Противника перед собой не вижу». В дальнейшем он был уволен, стал писать в разные институты и другие центры молодёжи «клеветнические измышления», то есть правду о новочеркасском побоище. Хитромудрые чекисты во всех(!) домоуправлениях миллионного города Ростова сравнили почерки жильцов, писавших заявления по разным причинам. И к своему изумлению обнаружили, что «подрывал Советскую власть» своими «клеветническими измышлениями» генерал Герой Советского Союза. Его поместили в психушку, убедились, что он вменяем, но судить всё же не стали: как же, Герой Советского Союза да ещё и генерал!.. Только из любимой партии исключили. Тоже реабилитирован в 1990 году. Ему было тогда 80 лет.

А тем временем рабочие, видя, что танкисты в своих не стреляют, приободрились и перелезли прямо по броне через мост. А иные перешли речку вброд. Снова построились в колонну и двинулись к горкому партии, чтобы поговорить с Анастасом Микояном, присланным Хрущёвым подавлять волнение работяг. Но Микоян побоялся оставаться в здании горкома и засел с Фролом Козловым (был такой член ЦК) на территории танковой части под прикрытием стальных машин. Для того, чтобы он там расположился со свитой,  его поместили в здании солдатской санчасти, а всех больных солдат, включая стационарных, выгнали в казармы как «выздоровевших». Рабочие об этом не знали и попытались прорваться в горком. Тогда солдаты, якобы нерусские, из которых преимущественно составлялись карательные внутренние войска (а, может быть, и русские) открыли огонь на поражение.

Наповал были убиты 23 человека, а ещё один умер в больнице. Тело его матери не выдали. Ранены были 30 человек. Площадь перед горкомом покрылась человеческими кровью и мозгами. Во время стрельбы с деревьев в ближайшем к площади парке посыпались ребятишки, которые залезли туда наблюдать за происходящим. Люди решили, что их срезало пулями и бросились вперёд. Но солдаты дали залп поверх голов, и толпа отхлынула. Шофёр, рассказывавший мне об этом, как потом весь наш город, думали, что мальчишки были убиты. Но одним из соскочивших с деревьев был четырнадцатилетний будущий генерал Лебедь. О том, что среди ребят были убитые, он нигде не сообщал.

Всю эту мясорубку снимали на плёнку кинокамерами кагебешники. Таким образом они засняли наиболее активных участников забастовки и вскоре арестовали их. Десяткам, если не сотням людей дали до 15 лет за «массовые беспорядки». Когда меня зимой выводили в прогулочный дворик для одного человека, поскольку я сидел в одиночке, я прочитал на бетонных стенах надписи. Некоторые были соскоблены тюремщиками. Но были и разборчивые. Например: «Мне дали 11 лет. Петров. А мне 14. Иванов. Мы из Новочеркасска». Судила рабочих выездная военная коллегия Верховного суда СССР во главе со Смирновым. Так что приговоры обжаловать было уже негде. Семерых рабочих расстреляли в Новочеркасской расстрельной тюрьме (она «обслуживала» весь юг России). Причём эти рабочие не были руководителями забастовки или убийцами. Их показательно расстреляли для опорочивания всей забастовки. Дело в том, что у этих семерых в прошлом были судимости, а по советским правилам демонизации человека, попавшего под суд, считалось чуть ли не доказательством его нынешнего «преступления», которое ещё не доказано, упоминание, что этот человек когда-то отсидел, допустим, три года за хулиганство по пьянке. В 1990 году их тоже посмертно реабилитировали и нашли их могилы на кладбищах разных городов области межу могилами обычных (законопослушных!) покойников и перезахоронили в Новочеркасске.

И вот на допросе 3 декабря 1962 года, который длился почти всю ночь (спать мне не давали, то есть применяли пытку, хотя политических арестованных после ХХ съезда уже не били, а в ответ на мой протест следователь капитан Галкин сказал, что мне дадут отоспаться днём, что было враньём), я стал закрывать глаза и не отвечать на вопросы. Тогда сыщик Мокеев, выслеживавший меня и участвовавший в моём аресте, стал по горизонтали проводить своими когтями по моим векам. Потом подошёл следователь Галкин и заявил мне, что я подозреваюсь (внимание!) «в распространении клеветнических измышлений (по теперешнему фейков!!!) с целью подрыва Советской власти». Именно подрыва, а не свержения, потому что, мол, Советская власть настолько укрепилась, что уничтожить её невозможно (сами же номенклатурщики вкупе с кагебистами и свергли эту власть в 1991 году!). Галкин открыл книжку – новый, 1961 года Уголовный кодекс РСФСР, который нигде нельзя было купить и даже узнать, что появился новый кодекс!

Я сказал Галкину, что Хрущёв недавно публично заявил (для внешнего потребления!), что у нас в уголовном кодексе больше нет статьи 58 пункт 10 «Антисоветская пропаганда и агитация», так как советское общество настолько идейное, что оно тотчас же окружит болтуна стеной критики, и он замолчит. Как я позже убедился, стена эта была частоколом с колючей проволокой и запретными пропаханными зонами, как на границах. Галкин подтвердил, что статьи под таким номером действительно больше нет. Она перекочевала в новый уголовный кодекс РСФСР под номером 70. Вот так! И все другие статьи сменили свои номера. Выйдя на волю в 1965 году, я обнаружил, что не только граждане, но и многие адвокаты ничего не знали об этой «новой» статье. Разница была лишь в том, что по сталинской статье 58 пункт 10 давали всем подряд до десяти лет, а по хрущёвской статье максимальным наказанием было семь лет концлагерей строго режима и пять лет ссылки (обычно на лесоповал в морозную Карелию) или без неё.

При такой недоступности для обычных граждан нового Уголовного кодекса, Галкин с наглой и пошлой (самому смешно!) улыбкой заявил мне, что незнание уголовного кодекса не освобождает гражданина от ответственности за совершённое преступление.

В 1982 году в Подмосковье прямо на работе меня схватили и привезли в КГБ тоже по доносу уже второй жены (недовольной тем, что при разводе суд оставил дочку мне) за чтение  четырьмя годами ранее «Архипелага Гулага». Я сказал, что нигде не сказано, что читать Солженицына, например, из любопытства – преступление. Тогда подполковник КГБ достал папку и показал мне документ. Это было, как он сам сказал, секретное(!) постановление Президиума Верховного Совета СССР о судебном преследовании за чтение «Архипелага Гулага». Я удивился: «Но как же я могу знать об этом постановлении, если оно секретное?» С меня взяли подписку, что я больше не буду читать эту нехорошую книгу и отпустили спустя часа три, глубокой ночью. И смех, и грех!

Что до Галкина, то он не только не дал мне новый кодекс в руки, но вообще ладонями закрывал те части страницы, содержание которых я, по его мнению, не должен был знать. А там было как раз написано, что если субъективно подследственный убеждён, что действовал в интересах Советской власти, и не осознавал, что выступал против неё, то он не может быть признан виновным.

Не зная этого закона, я чисто логически пришёл к тому же выводу и изложил его, но Галкин только посмеялся, как чёрт в погонах. Затем он стал сам писать мои показания, хотя я легко писал не только по-русски, но и по-немецки. Кстати, немецкий он знал и тщательно перечитал все мои институтские тетрадки на немецком: нет ли в них где-нибудь на задней обложке изнутри крамолы.

Когда я стал читать его писанину, я пришёл в ужас и возмущение. Я говорил «во время забастовки», а он писал «во время массовых беспорядков». Я говорил «расстрел рабочей демонстрации», а он писал «мероприятие властей»(!!!). Я говорил «рабочие», а он писал «уголовно-бандитствующие элементы\", которых я, мол, защищал. (Так написано и в моём приговоре, который у меня хранится: мне его вернули вместе со стихами после реабилитации. Причём в ростовском КГБ их не хотели отдавать. Кагебешник с деревенским украинским акцентом прямо сказал мне: «А как же мы без вещдоков сможем в скором будущем отменить все эти реабилитации?!» Он был уверен, что начинавшийся развал СССР, начатый Андроповым и продолженный Примаковым с помощью их марионеток Горбачёва и Ельцина, это просто временное недоразумение. Я пожаловался в Прокуратуру РСФСР, и прокуроры заставили КГБ вернуть мне мою «интеллектуальную собственность».)

Кстати, Галкин показал мне в кодексе перед перечнем политических преступлений (он, забавляясь, сказал, что вообще у нас никаких политических преступлений нет: все – уголовные!)  следующий подзаголовок: «Особо опасные государственные преступления». И ещё я успел заметить, что тяжкие преступления (включая убийства) не политического характера называются не так страшно: «Особо опасные преступления». Но не государственные. Значит слово «государственные» заменяло слово политические. Ведь у нас не было политзаключённых! И я понял, что я самый ужасный преступник!.. Я сказал, что Конституция СССР даёт нам свободу слова. Он захихикал, а сыщик как большой философ разъяснил мне, что «думать у нас не запрещено – говорить нельзя!» И он добавил, что, к сожалению, у нас ещё не изобретён аппарат, читающий мысли(!). Но будет! То есть тогда уж и за мысли будут сажать… Я отказался подписывать такие «мои» показания, сочинённые Галкиным, но он сказал мне нервничая: «Бросьте эту погремушку – свободу слова! А то суд даст Вам большой срок. В суде есть одна женщина-судья. И если она разозлится, то даст Вам на всю катушку: 7 лет и 5 ссылки. А так вы получите всего (!) года четыре».

Я подписал эту галиматью. И правда: судья, довольно порядочный средних лет мужчина, принявший во внимание, что я ударник коммунистического труда (о чём в «обвиниловке» Галкина не было ни слова), дал мне всего два с половиной года. И что интересно: прокурор фактически произнёс защитительную для меня речь, сказав, что он прочитал мои остальные, «сознательные» стихи и уверен, что из меня выйдет большой поэт. И попросил «года три». Полгода мне скостил судья, наверное, с учётом того, что я в одиночке просидел почти полгода.

Вот я и думаю: а ведь здорово, что дорогой Владимир Владимирович подписал законы о карах (правда, пока не таких жестоких, как в СССР) за фейковые новости (так и напрашивается сказать на правильном русском Пушкина и Гоголя – «за клеветнические измышления», могущие потрясти общество и поколебать государство!

Ведь как только за эти измышления (например, что такой-то чиновник – вор!) во время перестройки перестали сажать и неумный народ стал болтать всякую чушь, вера в родную партию исчезла, а без веры любая власть при самом мощном аппарате насилия, рухнет.

Поэтому и нашей дорогой власти надо не стесняться и добавить в этот замечательный закон наказания не слабее, чем были в статьях 58 пункт 10, а потом и в семидесятой.

И замечателен закон об оскорблении власти по всей вертикали – от домуправа до самого того, чьё имя даже неловко поминать всуе. И хватит ворчать и кричать, что исключительно мудрая пенсионная реформа якобы является геноцидом стариков, которые, мол, станут умирать у станков, не дожив до пенсии. А нынешняя голодная диета зачем, когда на пенсию почти ничего не купишь поесть? Такая диета укрепляет и дух, и тело. Старики, которые еле ходили (от лени), теперь будут бегать, как легкоатлеты, по магазинам, ища чего-нибудь подешевле. А какой оптимизм у них будет на душе, когда им удастся благополучно прожить месяц на «макарошках»!

Нет, репрессии обязательно нужны тем, кто нами правит, для нашего же блага и стабильности: для борьбы с внутренними врагами, находящимися на содержании внешних, для выстраивания правильного и несложного образа мыслей у обывателей, для пушек вместо масла, тем более, что масло, как сегодня рассказывали умные справедливо проплаченные учёные, у которых маслятся милые морды, сейчас почти всё является фальсификатом из пальмового масла, как и молоко, сыры, колбасы и прочие вредные продукты, которых надо избегать для сохранения русского народа.
Карать надо, карать всяких Навальных и Удальцовых, почему-то разгуливающих на свободе и смущающих законопослушных не мудрствующих обывателей.

Ещё матушка-царица Екатерина II Великая, столь любимая нынешними властями и преданными им патриотами, устанавливающими ей памятники, за «клеветнические измышления» в сочинении «Путешествие из Петербурга в Москву» разнузданного Радищева о том, что русский народ живёт в нищете, а за оскорбление просвещённой царицы, чья власть подобна чудищу, милостиво повелела казнить клеветника и оскорбителя власти в интересах государства. Нам бы к такой строгости к болтунам вернуться!

Указом Екатерины II Радищев признавался «виновным в преступлении присяги и должности подданного изданием книги… наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и наконец оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской».

Однако так изящно было написано в Указе Благословенной Государыни, являвшемся прямым указанием зависимому от неё суду (а суды как раз должны зависеть от власти, иначе они станут местом, где оправдывают разрушителей государства!) казнить колебателя трона, опасного сеятеля ядовитых семян свободы и посягателя на существование крепостного права, столь благотворного для неразумных русских мужиков. А не изящно, но хлёстко, уступая только Владимиру Владимировичу с его легендарными афоризмами типа «мочить в сортире», Преславная Императрица написала на только что прочитанной ею книге Радищева: «Бунтовщик хуже Пугачёва». И такая мудрость была высказана почти 229 лет тому назад. Ведь действительно: одно крамольное слово опаснее банды террористов для государства, где справедливо благородные богатые живут за счёт работающих на них в поте лица своего человекообразных бедных и нищих, счастливых тем, что баре дерут их любя, снимая с них кнутом только одну шкуру.  Так что все эти требующие свободы и достойной жизни и левые, и либералы, живущие, разумеется, на западные гранты,  бунтовщики, хуже Владимира Ильича… пардон... Пугачёва!

Преданные трону судьи приговорили Радищева к смертной казни, но «по милосердию и для всеобщей радости» казнь была заменена десятилетней ссылкой в Илимский острог. Видимо, Государыня в великой мудрости своей не хотела либерального воя на тлетворном Западе. Ведь она состояла в переписке с великими французскими философами и сумела их убедить, что под солнцем её правления русские крестьяне каждый день едят кур, а, когда куры им надоедят, то принимаются за индейку. Это был гениальный ход Великой Государыни. Ведь и у нас в нынешней России, где 20 миллионов бездельников живут на копейки, щедрые власти строят по мудрому указанию Владимира Владимировича лучшие в мире стадионы, приглашают на всякие Мундиали толпы наивных иностранцев и устраивают им праздник под растущей только в России Развесистой Клюквой. Иные гости, накушавшиеся дармовых «рашн блины», «рашн пироги» и «рашн водка» и обласканные доступными «рашн гёрлз», даже хотят остаться жить у нас навсегда.

Что до тлетворного сочинения Радищева, то весь тираж романа был уничтожен. Книга  оказалась под запретом, который был снят только в 1905 году. А напрасно! Такие книги должны иметь право читать только властители государства Российского от Екатерины Великой до Владимира Владимировича Великолепного, чтобы знать, как надо обращаться с крамольниками.

Вот по всем, перечисленным мной выше причинам, я отныне только «одобрям-с» любые строгости властей и все великие дела нашего любимого правительства и дорогого Владимира Владимировича.

Правда, уже который день, как странным образом исчез из аптек амиодарон, лекарство, без которого я могу прожить лишь несколько дней. И таких ущербных людей в России, позволяющих себе баловаться аритмией сердца, примерно миллион. Ну, что ж, вся эта армия лишних людей, включая меня, несомненно готова умереть без этих таблеток, если это потребуется, ради защиты отечества и укрепления существующей власти. Сразу исчезнет миллион бесполезных нахлебников в стране, что укрепит бюджет. Ведь Русские всегда были готовы умереть «за царя и отечество»! Лишь бы было хорошо нашим олигархам во главе с монархом!


21 марта 2019 г.