В марте 1571 года сорокатысячная орда крымского хана Давлет-Гирея, спалив Коломну, подошла к Москве и взяла столицу Ивана Грозного... В том же году хан, окрыленный победой, потребовал у Грозного, озабоченного трудным ходом Ливонской войны и вершащего свою кровавую опричнину, отдать Казань и Астрахань. В начале 1572 года Иван Васильевич эвакуировал столицу. На сотнях возов из Кремля в Новгород были отправлены казна, архивы, высшая знать, в том числе и семейство царя. Так что напрасно Грозного сравнивают со Сталиным (или наоборот) — Сталин в более грозной ситуации осенью 1941, когда враг рвался к Москве, сохранял стойкость и пресекал панические настроения высшей знати, хотя промышленность, научные и творческие силы эвакуировал...

Летом 1572 года, 430 лет назад, желая подкрепить свои требования силой, Давлет-Гирей двинулся на российскую столицу во главе огромной армии уже из 120 тысяч человек, в том числе 7 тысяч янычар. Снова почти без потерь он преодолел Оку, и его войско несколькими крупными отрядами устремилось к Москве. Единственной силой, прикрывавшей столицу с юга, была 60-тысячная русская армия (в два раза меньше!) во главе с опальным князем Михаилом Воротынским, который разделил судьбу многих выдающихся людей эпохи Грозного: герой взятия Казани, в 1572 году он был со-слан на Белоозеро, а в 1566 году весьма дальновидно прощен — льстецы и инородцы у царского трона не умели воевать за чуждое отечество.

На помощь полководцу пришла тысяча донских казаков с атаманом Мишкой Черкашениным. В отличие от тысячи чиновников, которую вице-премьер Кудрин в июле робко наметил к сокращению, — это была действенная сила! Русские полки поспешно бросились за неприятелем и настигли его у селения Молоди. Причем головные части ханского войска подступали уже к реке Пахре, а задние — тянулись у села Молоди. Конный полк молодого князя Дмитрия Хворостинина, резво преследовавший неприятеля, бесстрашно атаковал крымский арьергард и нанес ему поражение. Опасаясь за свой тыл, хан прервал прорыв к Москве и повернул назад, намереваясь сокрушить основную армию Воротынского. Без ее разгрома правитель Крыма не мог достичь поставленных целей: ведь он задумал уничтожить Русское государство и уже заранее расписал его уделы родственникам и сподвиж-никам. Зачарованный мечтой о покорении Москвы, брошенной Грозным, убежавшим в Новгород, хан изменил вековой тактике орды (набег — отход) и решил вступить в генеральное сражение. Но в открытом бою на своей земле даже уступающая в два раза русская арйия представляла неодолимую силу.

Два дня от Пахры до Молодки — реки, которая хоть и обмелела, но до сих пор опоясывает Молоди, шли маневренные стычки. Хан прощупывал позиции Воротынского, опасаясь подмоги из Москвы. Но 31 июля, убедившись, что русской армии помощи ждать неоткуда, атаковал ее базовый лагерь у речки Рожай. Положение осажденного лагеря стало критическим, в жару прибавлялось раненых, кончалась вода и продовольствие. Наступила кульминация битвы: лагерь и воздвигнутый на телегах укрепленный «гуляй-город» надо

было брать в пехотном строю. И тогда в запале Давлет-Гирей совершил вторую роковую ошибку: велел сойти воинам с коней и вместе с янычарами идти на приступ в пешем строю. Крымские воины не выдержали открытой схватки и дрогнули. Лучшие конники превратились в толпу, многие погибли, так и не сев на коней. Избиение крымчаков продолжалось до полной победы. Среди павших были, что заслуживает уважения, — сын, внук и зять Давлет-Гирея...Ночью 3 августа, собрав остатки поверженного войска, хан начал отход. В теплые края вернулись едва ли 7 тысяч воинов.

Это была последняя крупнейшая битва Руси со «степью». Потеряв почти 100 тысяч войска (из янычар не спасся никто!), Крымское ханство утратило былую мощь и уже не смогло восстановить ее, что и вылилось потом в присоеди-нение Крыма к Российской империи. Исторический прозаик Владимир Куковенко, который, насколько я знаю, живет в Можайске, писал с горечью: «Это сражение стоит в ряду величайших исторических побед русского народа. Его можно без всякой натяжки приравнять и к сражению на Чудском озере, и к Мамаеву побоищу, и к Бородинской битве. Весы истории колебались в тот момент вновь, решался страшный вопрос: быть или не быть Руси... И вот это поле отечественной исторической славы полностью вычеркнуто из нашей памяти На нем нет даже скромного знака, отмечающего подвиг предков, не говоря уж о мемориале или памятнике Воротынскому — русскому национальному герою, чьи заслуги перед Родиной никак не меньше заслуг князя Кутузова. Но вот память о нем предана забвению».

Подвиг Кутузова живет в нашем сознании потому, что Лев Толстой запечатлел его в гениальном романе, а титан советского кино Бондарчук оживил героев романа на экране. В грозные годы по личному указанию Сталина были созданы фильмы, прославляющие Александра Невского и Суворова (почему-то до упомянутого им в знаменитой речи Дмитрия Донского руки и камеры не дошли, а потом даже к 600-летию Куликовской битвы замечательный роман Сергея Бородина не экранизировали). Значит, должна быть прежде всего государственная политика в беспрерывно воюющей, потерявшей тот же Крым стране. Ведь это, казалось бы, так просто: заказать сценарий о Воротынском писателю Куковенко, а производство фильма, может быть, даже захватывающего, многосерийного, телевизионного, — талантливому режиссеру, который возьмет на главную роль того же народного артиста России Бориса Химичева, который замечательно сыграл Юрия Долгорукого. Не нужно дорогостоящих декораций, экспедиций в дальние края — сама природа, складки местности, речка Молодка помнят события 430-летней давности. Только снимай. Просто, благородно и... фанта-стично в нынешней России, проигрывающей по большому счету все битвы при Молодях. Молоди — это значит по-местному — молодая поросль в природе, а ведь можно толко-вать шире — в социальном и духовном смысле.

Александр БОБРОВ.