Диалоги на пороге века

Истинный поэт острее других чувствует и переживает свое время. Истинному поэту дана неостывающая память.

Все это было и есть в душе Егора Исаева. И совсем не случайно две главные поэмы его, лауреата Ленинской премии, Героя Социалистического Труда, названы "Суд памяти" и "Даль памяти". Совестливая память в самом деле строго судит и далеко, высоко зовет...

День рождения у него за неделю до Дня Победы, а на этот раз отметил Егор Александрович свое 75-летие. Дедами стали те мальчишки, которые тогда, в 45-м, добивали врага в его логове! "Мое седое поколенье", -- написал поэт Егор Исаев. Он и сам седой. Но глаза молодые, даже озорные, голос зычный, и столько энергии, страсти во всем его облике... Надо слышать и надо видеть, как читает стихи -- свои и любимых своих поэтов.

Во время этой нашей встречи он прочтет мне новые, недавно им написанные. Однако сперва был у нас большой разговор. Я предложил замечательному поэту-фронтовику высказаться о том, что больше всего волнует его сегодня

Труд - как солнце, но его гасят

Егор ИСАЕВ. Вот с чего начну -- со средств массовой информации. Что это такое? Средства есть, и мощные, технически мощные. Массы налицо. А насчет информации...

Информация -- это изложение фактов, а потом уже какое-то сопровождение, какие-то комментарии. А получается, что для массы людей, для народа, который живет в полях, в городах и которому нужно знать, что происходит в стране, что болит, этого не дают. Между тем в моем представлении информация -- это служба скорой помощи, а не болтовни. Конечно, институт научно-исследовательский -- это великолепно, это очень нужно. Там изучают болезнь, вникают в ее суть и находят средства лечения. Но все-таки служба скорой помощи -- первая служба. Так вот, информация должна это нести -- что болит, где болит и как оказать первую помощь.

Виктор КОЖЕМЯКО. Вы считаете , сегодня такой информации недостаточно?

Е.И. Что-то не очень я ее вижу и слышу!! Особенно на телеэкране. Говорят о демократии. Рассуждают о многоприсутствии народа. Но -- на такой большой народ, на такую большую страну и с такими разными больными проблемами, в том числе с проблемами души и человечности, -- какой-нибудь пяток-десяток одних и тех же голов, которые изо дня в день талдычат нам одно и то же.

А ведь при всем, что с нами произошло за последние страшные годы, мы вконец не расчеловечились. Может быть, мы по-прежнему самый человечный народ на земле? Об этом надо говорить. Через все трудности прошли -- и остались людьми. Мы победили фашизм! Не озлобившись. Такого народа другого, может быть, и нет. Я принадлежу к этому народу, и говорю это с гордостью. Я принадлежу к советскому народу. Народу народов и языку языков! Вот информация должна включать все это, помнить об этом и доводить до сведения, до сознания, особенно молодых.

В.К. Очень важно, согласен. А не доводят и не доносят...

Е.И. Молодые -- это народ, который в будущем, то есть впереди. У которых все впереди. Так вот задача информации -- донести до них правду. Не потерять память! В будущих поколениях.

И что же получается, если брать эту самую электронную информацию? На один школьный класс в тридцать человек обычно приходится несколько учителей. По каждому предмету. А тут на миллионы народа -- один какой-то... Да простят мне, я человек добрый. Но как же это -- на миллионы людей каких-то пять-шесть или пусть десять-двадцать не столько умных, сколько умствующих. И поучающих! И не доносящих настоящую информацию о настоящей жизни.

Да собственно говоря, в своей показной многозначительности, в слово-игре они информацию, стоящую рядом с правдой, -- топят. То есть мы имеем не столько информацию, сколько комментаторство. Ну есть у них образование -- университетское там или академическое, но вое равно -- берут на себя многовато.

В.К. Это если мягко сказать, да?

Е.И. И они привыкли! Они привыкли к мнимому многознайству. А должны бы у стесняться хоть иногда. Такого своего безоговорочного и безоглядного положения. Надо бы порой хоть оглянуться! На совесть, на других людей, которые, может быть, и есть истинно умные.

В.К. И ведь многие темы при этом полностью отсутствуют. Словно проваливаются! Ну, скажем, тема труда.

Е.И. В философии человека труд, я вам скажу, занимает самое первое место. Отнять труд у человека -- это значит отнять его необходимость другим. А как человек может быть без людей?

Человек дальше самого себя во много раз! Дальше дня своего рождения. Он, этот человек, когда его еще не было, уже присутствовал при встрече одного прекрасного лица с другим, не менее прекрасным и мужественным лицом. При луне, при соловье. При красоте. И при некоторой тайне. Потому что тайна в таких встречах просто необходима. Тут присутствует целомудренность. Не похоть просто, а чувство великое.

И вот в этом узелке, в присутствии соловья, невидимого, в присутствии луны, в чувстве красоты, которое наплывает на сердце, и завязывается будущий человек, завязывается новое поколение. И я недаром писал:

Ты не хвались, не выхваляйся - я да я.
Ты в жизнь пошел от соловья.
От предрассветной той звезда,
Что обвенчала с высоты
Девчонку ту и паренька
У молодого родника.
И лишь потом ты молодцом
Пошел от матери с отцом.

Да ты был еще до матери с отцом -- в красоте, которая свела и сделала мать и отца -- семьей. Вот что начало человека! А дальше -- насколько он необходим людям. Личность -- это не индивидуальность. Ведь индивидуальность -- это насколько один человек не похож на другого. Лицом не похож, характером не похож, темпераментом. Энергией слова и мыслью. Ведь мы же не найдем в природе ни одного дерева, чтобы оно было копией другого. Все деревья тянутся к небу вершиной, но у каждого на земле есть свой угол. Вот это и есть индивидуальность. Нам природа подарила это великое качество.

В.К. А личность? Как вы понимаете личность?

Е.И. Это насколько один человек необходим другим. И чем, больше он необходим другим -- своим дедом, своим поступком, своим трудом в конце концов, то есть чем больше его труд необходим другим людям -- труд ума и умных рук -- соседям, односельчанам, одногорожанам, народу, в котором ты родился, -- тем больше личность. Неважно кто ты по профессии -- ученый или, скажем, токарь, токарь тоже продолжается в летящем самолете и в летящей ракете! Вот что такое труд. Вот что такое личность.

Я хотел бы немножко оглянуться и сказать, что в нашем замечательном прошлом мы все-таки несколько перериторизировали это понятие -- труд.

В. К. В каком смысле - "перериторизировали"?

Е.И. А в том, что нередко слишком уходили в риторику. Одно дело -- декларировать, то есть провозглашать, а другое -- исполнять, то есть соответствовать декларации. И мы настолько поверили своей философии, что, веря в нее, как-то нерасчетливо доверили эту философию лозунгу. "Слава труду!" -- написали лозунг, а потом некоторые легли в тени этого лозунга и -- подремывают.

Что же, труду действительно слава! Но это понятие требует такой глубочайшей расшифровки -- как совесть, как честь, как долг. Раскрытия требует, а не только упоминания.

Труд -- это второе солнце. На земле. Которое рождается в человеке. И только человечество живет трудом. Трудом мысли, трудом мускулов, трудом взаимопонимания и взаимоотношений. Так вот, с лозунгом мы действительно несколько переборщили, не утруждая себя раскрытием смысла.

В.К. Ну а сейчас?

Е.И. Я недаром начал с информации. Нет сейчас никакой информации о труде! Вот земля. Она же трудится. Потому что корень соприкасается с землей в каком-то неразгаданном, неизъяснимом поцелуе. Вот где-то корешок, где-то корешочек от корешка, где-то договорился -- совершает поцелуй с землей. Серой, черной. И вдруг... от этого поцелуя идет цветок. Через корень, через ствол, через клетки и клеточки. И вот уже образуется почка -- и цветок объявляет себя! Объявляет свою красоту! Красоту этого соединения, этого труда, этой великой свадебности. Корня и почвы. И вот загораются цветы...

Тут мы могли бы перейти к другому вопросу -- красота и труд. Почему цветы так красивы? Мы говорим, что по законам эстетики человек видит красоту. А я думаю, и природа сама себя видит! Ведь вы посмотрите -- пчела летит к цветку. На красоту! Берет мед, это ее труд.

Я помню, был в Англии, и мне говорят: вот что-то вы у себя к порнографии больно стеснительно относитесь. Да вы, мол, ее разверните. А я отвечаю: так ведь любовь, если это действительно любовь, -- она самое стеснительное чувство. Секс - это по-вашему. А по-нашему -- сначала любовь, а уж потом... С прилавка у вас яблоко, а у нас -- с ветки. Особой красоты.

Так вот, красота и труд рядом идут. Это не декларация. Только вглядитесь в природу, вдумайтесь! И вы увидите нерасторжимую связь А нынче у нас не говорят о красоте труда и о тех, кто красиво трудится. О них не говорят и их не показывают. Не труженики, а воры стали героями времени.

Разрушители правят бал

В.К. По-моему, никогда не было столько лжи, как в последние десять лет и сегодня, никогда слово и дело не расходились в жизни столь разительно.

Е.И. Слово и дело... Слово -- великое. Не я первый об этом говорю. До нас всех сказано: вначале было Слово. Но... вы знаете, какая вещь: у дьявола ведь тоже слово есть. Слово Богами - и слово дьявола. Значит, слово и с дьявольским содержанием бывает. Знаете, я не всегда верю в Церковь, но в Бога верю. И верил всегда. Даже объявляя себя безбожниками, мы были более божественными, чем те, которые объявляли свою веру в Бога. Капитализм -- это антибожественное состояние, это эксплуатация одного другим, это жить за счет другого. Христианству же такое противно!

Вот ведь какой парадокс получился: официально мы вроде бы христианство отвергали, а в душе и на деле были более христианами, чем те, которые провозглашали его.

Итак, бывает слово божественного содержания и дьявольского. Но вот вопрос: а может ли быть совесть дьявольского содержания? Нет! Только у Бога, только от Бога. И вот возникает такой ряд: труд, правда и совесть.

Возвращаясь к информации, я бы некоторым господам, ею занимающимся, сказал: играете в народ, под народ -- ладно. Но только учтите: может, мыться-то при этом и не обязательно, но хоть иногда побриться надо. Чтобы была четкость, чтобы не было запутанности. Ну скажите попроще и попонятнее!

Человек -- он от природы единица заботливая. Думай о других, делай для других. Вот что определяет основную суть человеческого имени, человеческой натуры, творческого его сознания. А если брать сегодняшнюю информацию, которую нам предлагают, в ней ничего этого нет. Как работают поля? Насколько они засорены? Насколько они безработны? То есть безработица полей. Во время войны все работники земли ушли на фронт, потому что на крестьян бронь не распространялась. Крестьяне -- это линия первого огня. Это пехота, танки. Трактористы стали танкистами. Представьте, не было бы у нас трактористов в селе... Первый окоп и первая пуля - крестьянину в шинели, который очень хорошо знает, что такое земля. И любит. Богом тебе приказано любить свою мать. Река должна любить родник. Любовь к родникам и делает речку! А река уходит в море. А море -- в океан.

Теперь же происходит воистину чудовищное. У крестьянина, который трудится на земле и всей душой ее любит, хотят эту землю отнять. Пустить ее на продажу! То есть хозяином уже совсем не тот. кто на ней трудится, а кто денег больше наворовал...

Вы знаете, отменить или унизить труд, или замолчать труд -- это равносильно тому, что отменить Волгу. Или отменить Черное море. Труд -- как океан, как море, как река лежит в образе человека. И это не просто мое какое-то декларативное отношение.

В.К. Но сейчас-то изымают это все, изымают!

Е.И. Сейчас идет не созидание, а разрушение. Как началось пятнадцать лет назад, так и продолжается. А ведь разрушать легче, нежели строить, хотя и для подготовки разрушения нужен ум. Дьявольского. конечно, содержания...

Как-то я спросил своего большого друга Михаила Николаевича Алексеева, одного из уже немногих оставшихся участников Сталинградской битвы, прочитав замечательный его роман-документ "Мой Сталинград": "Миша, а за сколько дней Сталинград был разрушен?" Он отвечает: "За три дня". Я аж ахнул. А он продолжает: "Если уточнения хочешь. то за три волны". - "Каких волны?" -- "Люфтваффе, то есть авиации немецкой".

Оказывается, Сталинград в основном был разрушен еще до боев в самом городе. За три массированных налета - я уж не знаю, по сколько там самолетов было, по пятьсот или по тысяче... Но вот три таких налета - и огромного города нет.

А построить город? Восстановить страну? Сколько у нас в ту войну городов было разрушенных! Минск, Киев, весь Донбасс с его шахтами, Воронеж мой родной... Да разве перечислишь! Я уж не говорю о селах и деревнях...

В.К. Вы Воронеж после освобождения видели?

Е.И. Да, я видел его абсолютно разрушенным. Ужасное зрелище! Представьте себе: город насквозь просматривается. Торосы из бывших домов на бывших улицах - и виден горизонт...

Так вот. за сколько все это можно восстановить? А мы за сколько восстановили? Забыто сегодня. Что-то господа телеинформаторы об этом помалкивают. А ведь это был подвиг, равный военному!

Мы остановили фашизм, отбросили его, освободили себя и все человечество. И сами отстроили страну - в невероятно короткий срок. И тут же подвиг наших женщин в деревне. Федор Абрамов великолепно сказал: "Второй фронт открыли наши женщины". Потому что страна воевала не только передним краем, а всей своей глубиной...

По западным подсчетам, нам для восстановления разрушенного в войну должно было потребоваться никак не меньше двадцати пяти лет. А когда у нас полетел Гагарин? вот какой арифметики хочется от телеинформаторов! От этих умствующих... Вы подсчитайте и скажите. И люди увидят себя в своем подвиге. Народ себя увидит.

В.К. Который сегодня принизили до предела.

Е.И. Еще как принизили... А ведь в 1957-м уже полетел наш спутник. И при этом не надо забывать. что ведь мы были спровоцированы на гонку вооружения.

В.К. Забывается! Увы, слишком многое постарались вышибить из памяти у людей...

Е.И. Как же не вспомнить, что в 1945-м, сбросив атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, Америка предъявила главный ультиматум именно нам. Это для нас атомные бомбы сброшены были. Дескать. подчинитесь! И занимать нам тогда было не у кого...

Опять думаешь о нашей истории и о нашем характере. Мы уступчивые вообще-то. но - до определенного предела. Мы, русичи. И белорусы, и украинцы. Кстати, почему украинцы? Окраина? Нет, это унизительно. Это - русские, которые остались "у края", когда столицу нашу исконную - Киев, мать городов русских, из-за набегов иноплеменников, бивших в ребра постоянно, было решено перенести в места, ставшие Русью Владимирской, а потом Московской...

Мы - народ трех языков. Мы - трехнародный народ. Мы - народ трех культур. Так какое может быть разъединение?

А советский наш народ?!

Земля земель сомноженных народов,
Соборный свод согласных языков.

Это я когда-то написал о Советском Союзе и считаю - правильно написал.

Что значит быть советским

В.К. Вот вы говорили, Егор Александрович, что иногда те самые "телеумствующие" называют вас советским поэтом, чтобы оскорбить. То есть выражают таким образом презрение. А сами вы как относитесь к этому? Как воспринимаете?

Е.И. Как награду. Что такое советская литература, советская поэзия? Великое явление, иначе сказать не могу.

Говорят, писали под пистолетом. Дескать. все можно заставить. Но кто заставил Гастелло совершить его подвиг? А что, командир роты под пистолетом гнал Матросова на вражескую амбразуру? А сколько у нас было Матросовых и Гастелло?! Это говорил характер, это говорили убеждения в человеке. Маресьева что двигало - безного на самолет и в бой?..

В.К. Это все к понятию - советский? Советский характер, советский образ жизни, советские люди, для которых пущено в ход теперь оскорбительно-презрительное - "совки". И поэзия советская...

Е.И. Вы знаете, такой поэзии, вот хотя бы - фронтовой поэзии, как наша, нет другой! Во Второй мировой войне участвовали нации великих литератур. Великая литература Англии. великая литература Франции, Германии, Италии, ну и Соединенных Штатов... И давайте зададимся вопросом: создана ли там такая поэзия во время той грандиозной войны? Где есть еще, скажем. свой "Василий Теркин" -- под именем Том или Ганс? Нет, не может предъявить ни великая немецкая, ни великая английская литература.

Так что же, Твардовский "Василия Теркина" под пистолетом писал? Или Сурков свою "Землянку" -- тоже под пистолетом?

А Исаковский! У меня всегда мурашки по коже бегут, когда я слышу: "С берез не слышен, невесом слетает желтый лист..." Или "Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью..." Не убили, как некоторые иногда произносят, а именно сгубили. потому что убить можно и равного по силе, а сгубить - беззащитного: женщину, ребенка. вот как точен в слове Исаковский!

В.К. Однако столетие этого великого поэта нынче полностью замолчали...

Е.И. И наши фильмы, многие из которых до сих пор вызывают восхищение, созданы под пистолетом? У нас же был великолепный кинематограф! А сегодня? Что вообще создано за последние десять - двенадцать лет?

В.К. Когда люди собираются, даже и не старые, песни в основном поют прежние, советские. Не пишутся хорошие песни в такое бесплодное время!

Е.И. Да, поем русские советские песни. Русское ведь не исключает советское. Наоборот. включает в себя. И, скажем, белорусское, казахское или армянское включает в себя советское тоже. Советский - это как правда, как позывной.

В.К. В корне-то - совет!

Е.И. Вот именно.

В.К. Говорят же: совет да любовь!

Е.И. Вот. вот, опять мы к моему соловью возвращаемся... А они пустили - "совки". Знаете, я вообще не люблю иронистов. Это, знаете ли, порода людей, которые только делают вид, что они умные. Шутка, юмор, сатира - это одно. а вот когда ухмылка, причем по поводу и без повода...

В.К. Постоянная ухмылка уничтожает пафос. А он нам, если вдуматься, сегодня тоже очень нужен. Патриотам, болеющим за родную страну. На пафосе была создана "Вставай. страна огромная!" Иначе мы не поднимемся с колен.

Е.И. Настоящий пафос - это искренность.

В.К. Он поднимает. А ирония - разъедает, принижает. Уничтожает в конце концов. Хорошо. когда плохое уничтожается. Но ирония какого-нибудь "МК" опошляет даже самое святое. И этот все разъедающий тон навязывается, стал уже господствующим в нынешней жизни...

Е.И. Конечно. если возвращаться к советской литературе и в целом к советскому искусству, то они держались не только на пафосе. Там и юмор был (но не который от дьявола, а о т Бога), и лирика. Песни-то лирические какие!

Да и вообще все самое человечное мы брали из мировой культуры. У меня про это - стихотворение "Железный занавес". Если он и был, занавес этот, -- то против отравы. А великая литература Запада была в каждом нашем доме. Когда я выступал в английском парламенте, сказал так: конечно, Шекспир - ваш, а Пушкин - наш, но загляните в домашние библиотеки советских людей, и вы убедитесь, что Шекспир тоже наш!

О чем это говорит? Не только писатели и поэты у нас были великие, но и великий читатель, равного которому, я думаю, не было и нет во всем мире! И что же, советский человек под пистолетом литературу любил? Под пистолетом можно заставить клятву преступить. А ведь заставить любить - невозможно.

В.К. колоссальными тиражами книги выходили.

Е.И. Какие тиражи были в советское время! Я многие годы возглавляю общество книголюбов России. В советские годы это семь миллионов человек! Ну ладно, пусть сколько-то были в этом обществе формально. И все равно миллионы любящих книгу художественную, научную, политическую. Где еще в мире есть что-нибудь подобное?

Помню, на роман Анатолия Иванова "Вечный зов" пришло с мест три миллиона заявок. И мы досадовали в издательстве "Советский писатель", что можем выпустить только двести тысяч...

В.К. На волне такого необыкновенного читательского интереса и рождалась советская литература.

Е.И. Феномен, который еще будут изучать и изучать! Я беру сравнительно небольшой отрезок времени - около двадцати лет и только один, как нынче принято говорить, регион - Сибирь. Сколько же вышло отсюда замечательных писателей! Шукшин, Чивилихин, Распутин, Вампилов, Куваев... Да и Петр Проскурин по существу отсюда. Астафьев, которого я очень любил. Удивляюсь, зачем он вдруг пошел против самого себя - против своей натуры, против собственного таланта! Неужели тщеславие оказалось выше?..

А возьмите наш Север. Личутин там появился - небольшого росточка и таланта огромного. А раньше - Федор Абрамов, который очень сильно свое слово сказал...

Уралец Юрий Бондарев, волжанини Михаил Алексеев. первоклассные поэты - русские, белорусские, украинские, грузинские... Да не обоймешь ее, советскую-то литературу. Один Шолохов - эпоха целая.

Из народа - к народу

В.К. Раз уж об этом зашла речь, давайте вспомним, как входил в литературу советский русский поэт Егор Исаев.

Е.И. Не люблю я о себе говорить. И вообще как-то стыдновато бывает: народ в бедствии, а столько вокруг разных чествований, презентаций, юбилейных тостов...

В свое время, когда состоялся у меня творческий вечер на телевидении, в студии "Останкино", задали мне вопрос: "Кто были первыми вашими учителями в поэзии?" Надо бы блеснуть приближенностью к великим. Ну, конечно, Пушкин; конечно, Лермонтов, Некрасов, Есенин... А я говорю: да воронежские девчата. Вот кто были первые мои учителя.

Они же почти все были поэтами, почти все сочиняли частушки! И не потому, что жанр такой, а потому, что это необходимость. Как необходимость быть красивой, необходимость любить. Вот она любит Петьку - и сочиняет частушки не для кого-нибудь, а для Петьки. Песни она от матери берет. а частушки - свои. От них я и пошел.

Мне говорят из зала: "Ну-ка, а спойте частушки-то". Подловить хотели. А у меня сразу из тех лет:

Я иду - они лежать,
Три майора на лугу.
Тут уж я уж растерялась,
Тут уж я уж не могу.

Зал взорвался от восторга. Продолжаю - теперь это парень поет:

Я, бываю, лёдом, лёдом,
Лёду нету - я водой,
Я, бываю: "Нюрка! Нюрка!"
Нюрки нету - я домой.

Ну, полное ликование...

В.К. Как ваше село называется?

Е.И. Коршево.

В.К. А район?

Е.И. Бобровский. Исконно русская воронежская земля. Суворин в Коршеве родился - знаменитый потом издатель, для Чехова, в частности, много сделавший. Он же крестьянин! Ленин писал: Суворин начал как крестьянин, а кончил как черносотенец... Ну вот. отец его, будучи солдатом, стал полным Георгиевским кавалером, и потому сыновья получили возможность учиться. Один пошел в кадетский корпус, а другой вот - в гимназию. И так далее. Две школы после на свои средства в родных местах построил, об этом тоже забывать нельзя...

Удивительное мое село. Как всегда, мать - удивительная. Удивительные люди! В простоте, ну и в мудрости. Бывало, приеду к матери, и она мне пересказывает про меня: "А чего это он картошку сам роет? А чего к нему начальники не едут? Чего-то мяса не выписывает в колхозе?" Приглядывались.

Да, между прочим, у Воротникова Виталия Ивановича, в свое время члена Политбюро, мать тоже бобровская, а сам он родился в Воронеже. И я ему, моему ровеснику, по-землячески рассказываю иногда, как народ оценивает начальников и руководителей. Вот он в моих глазах был именно руководителем в лучшем смысле - не начальником. Связи с народом не утратил, взглядам своим и сегодня не изменил...

В.К. А как вы-то в поэты вышли?

Е.И. Получилось так. Напечатал я заметку в дивизионной нашей газете "На разгром врага". Видно, чем-то понравилась она. И пришел один лейтенант, спрашивает: "Какое у вас образование?" Говорю: "Девтяь классов".

В.К. А звание какое было?

Е.И. Гвардии младший сержант. С отличием окончил курсы радистов... И вот выходит приказ - перевести меня в редакцию газеты, поручив прием информации. Ночью принимал сводки Совинформбюро и прочее, а днем редактор меня по полкам посылал -- я жизнь-то солдатскую знал хорошо. Стали писать не только статьи, но и стихи. Посылаю в газету 1-го Украинского фронта "За честь Родины". Приезжает потом оттуда полковник, и они забирают меня.

А я уже и в Москве печатаюсь. В "Смене" -- у Долматовского, в "Советском воине" -- у Грибачева. Вот какие были люди! Это тоже относится к понятию - советские. Какой-то там младший сержант, где-то в Автсрии... И они письма мне пишут, советы дают. В газете "За честь Родины" -- встреча с Михаилом Алексеевым. Первые страницы своей повести "Солдаты" он читал мне.

Потом демобилизация. Меня уговаривали окончить курсы военных журналистов во Львове, но... я уже нацелился в Литературный институт. А меня задержали, пока уговаривали. И как я бежал по Москве с Киевского вокзала, как бежал, чтобы успеть! Нет, опоздал. Говорят, приемная комиссия уже распущена. До следующего года.

Спускаюсь я по лестнице совсем унылый - и слышу: "Что опечалился, младшой?" Человек в гимнастерке. Как потом оказалось, был это Юрий Бондарев. Говорю, вот опоздал. "Это не ты опоздал - армия опоздала". Ведет меня обратно в ректорат. Но опять: "Что же, из-за вас комиссию теперь заново собирать? И рекомендаций у вас нет2. А у меня же были письма Долматовского и Грибачева. "Давайте сюда! Чего же вы раньше-то не сказали?.." Так помог определить мою дальнейшую судьбу прекрасный писатель Василий Александрович Смирнов...

В.К. Автор "Открытия мира"?

Е.И. Да. А потом встреча с Паустовским. Тут уже начинается мой "Суд памяти". С образа стрельбища. Забрел я после войны под Веной на заброшенное старое стрельбище. И какое-то страшное возникло чувство! Земля - как не земля. Никогда она не работала. Заросшая. Там не пасли никогда никого. Все пули, все оружие - здесь прошли. А значит - солдаты всех поколений и войн. вплоть до Гитлера. То есть самое массовое предприятие, где учили убивать...

И вот это во мне ходило, как облако в сердце. Не знаю почему, но в институте решил рассказать Паустовскому. Константин Георгиевич выслушал очень внимательно. И очень он меня вдохновил: "Молодой человек. а ведь вы нашли ключ к философии войны вообще! Обязательно пишите. Только прошу вас - пишите прозой".

Вот в этом я его не послушался... Но за поэму "Суд памяти" готов нести ответ перед любым судом - земным и небесным. Не стыжусь называться ее автором.

Как-то Леонтьев, который ведет по телевидению передачу "Однако", ехидно к чему-то прилепил: был, дескать, такой поэт советский - Егор Исаев, который писал партийные поэмы... Хочется спросить: "А ты читал?"

В.К. Уверен, что не читал! Без знаний, без памяти, без совести - такие вот поучают с телеэкрана десятки миллионов людей...