Удивительное дело: чем громче заявления об экономическом росте, наращивании ВВП, укреплении «стабилизационного фонда» и т. п., тем недоступнее становятся для народа органы власти всех уровней, в том числе и Госдума, подступы которой — укрепленнее день ото дня, а охрана все суровей. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот: ежели депутаты уверены, что именно благодаря их бурной законотворческой деятельности достигаются эти экономические успехи, зачем же скрываться от благодарного народа за металлическими и бетонными заграждениями и постами военизированной охраны, вместо того чтобы позволить гражданам выразить своим избранникам искреннюю признательность? Нет, я далека от мысли, что Дума, подобно другим европейским парламентам, распахнет двери для всех желающих (в британском парламенте есть даже специальные гостевые трибуны, где посетители могут наблюдать за ходом дебатов. Открыты для посещения и многие скандинавские законодательные собрания, — как правило, в этих странах реально обеспечены высокие социальные гарантии). Наша же Дума — не в пример оным все более смахивает на осажденный бастион, героические защитники которого предпринимают все усилия, дабы не столкнуться с избравшим его народом. На этом фоне с ностальгией вспоминаются даже российские парламенты первых созывов,— избранные с нарушением демократических норм, под всполохи горящего Верховного Совета, они тем не менее сохраняли некие признаки свободомыслия: в зале заседаний и в кулуарах кипели дебаты, а перед входом толпились просители, митингующие, то есть было хоть и условное, но общение с народом.

В нынешней Думе, состоящей в основном из представителей одной «руководящей и направляющей» партии, царят тишь и покой, более подобающие моргам. И в наказах народных думцы явно не нуждаются, как, впрочем, и в самом народе,— сделать подобное предположение позволяют законы последнего времени, один из которых, о замене существующих льгот денежными компенсациями, вызвал протест в обществе. Вкупе с другими законами: о жилье, о пенсионной реформе, об измнении трудового законодательства — этот закон уже наречен предтечей «социального геноцида». По сути, это есть не что иное, как реализация «плана Моргентау» — был такой министр финансов США, который в 1944 г. предложил план по послевоенному расчленению и децентрализации Германии, что должно было стать «наказанием страны за ее нацистское прошлое». По этому плану целый народ был обречен на невиданные социальные унижения, разгром отечественной промышленности, науки, образования и медицины. План даже начал реализовываться, что нашло отражение в потрясающем фильме Ларса фон Трирра «1945». (Кстати, позднее Генри Моргентау стал председателем Совета директоров Американской корпорации по финансированию и развитию Израиля, которая явно действовала не по его плану). И лишь создание ГДР спасло немцев от исполнения этого живодерского проекта, который был срочно заменен на «план Маршалла», по которому Западная Германия получила огромную помощь от стран Запада, чтобы выиграть в противостоянии с социалистическим блоком. И немцы должны быть благодарны СССР и Сталину, фактически спасшим их народ от истребления.

Теперь, похоже, подзабытый «план Моргентау» вновь на повестке дня, теперь уже в нашей стране, которую, видимо, решили наказать за «коммунистическое прошлое». И нынешняя Дума, сама того не ведая (или ведая, что еще ужаснее!), своими законами фактически выполняет его, лишая людей социальной поддержки и попутно уничтожая остатки государственности. Чем еще объяснить, что столь важные законы, затрагивающие судьбы миллионов людей, целые регионы, принимаются в спешке, без детальной проработки, явно без учета «гласа народного», который, как известно, есть «глас Божий». Малую лепту в исправление этой ситуации попыталась внести и я 2 июля, в день, когда в Думе принимался в первом чтении закон об отмене льгот. В этот день я была в здании на Охотном Ряду, следила за ходом дискуссии по телемониторам, видела, как отчаянно пытались призвать коллег к здравомыслию многие выступавшие депутаты: коммунисты, представители фракции «Родина», независимые депутаты. Оксана Дмитриева напомнила депутатам, что принятие этого пакета, фактически отменяющего 155 федеральных законов и нарушающего 41 статью конституции, проходит под дулами автоматов и за плотными милицейскими кордонами, отгородившими депутатов от народа, которого эти законы, собственно говоря, и касаются. (Прилегающие к Думе улицы были в этот день перекрыты с самого утра, и даже по пропускам разрешили проход в здание только после двух часов дня. Произошло несколько кровавых стычек между манифестантами, протестовавшими против принятия закона, и омоновцами, и кадры, запечатлевшие избиение вооруженными мордоворатами стариков-ветеранов и молоденьких ребят, обошли все информагентства.)

Но ни отчаянные призывы многих депутатов, ни массовые акции протеста, ни очаянный демарш ребят-лимоновцев, пытавшихся разбросать листовки в зале заседаний,— ничто не могло поколебать железобетонного единства «единороссов». С упорством, заслуживающим лучшего применения, они нажимали на кнопки для голосования, отвергая все предложенные поправки и инициативы. На табло вспыхивала одна и та же цифра— одобрям-с, что в конце вызвало хохот даже среди журналистов, и принятие важнейшего социального закона превратилось, по сути, в профанацию, для которой не требовалось присутствия самих депутатов: их вполне могли заменить механизированные муляжи.

Я видела, как за обсуждением наблюдали представители областных законодательных собраний, оказавшиеся в этот день в Думе. «Если закон будет принят в таком виде и на областные бюджеты сбросят всю социлку, мы пропали! Получится как с ваучерами— обещали по две «Волги», но все оказалось блефом», — с возмущением говорит представитель Брянского законодательного собрания. «Я сама мать, у меня двое детей, муж умер несколько лет назад, и теперь я лишусь всех социальных гарантий», — возмущенно вторит ему коллега. Но не только матерей и пенсионеров коснется отмена льгот, — даже у солдат- срочников отнято право на бесплатный проезд в общественном транспорте! (Перед моим мысленным взором вставали эти молоденькие ребята— худенькие, в потертых гимнастерках и стоптанных сапогах. И вот у этих пацанов отнимается копеечная льгота!) И разве только у них? Одно только перечисление отмененных льгот и категорий граждан, их лишающихся, занимает не одну страницу машинописного текста. А ведь за каждой строкой— судьбы миллионов людей, их боль и отчаяние. И вот от имени этих людей я прокричала спикеру и вице-премьеру, с видом триумфаторов вышедшим к прессе после принятия (вернее, продавливания) закона в первом чтении: «Позор! Позор!» Ко мне немедленно устремились охранники, дежурившие тут же. (Эту бы прыть, да в борьбе с реальным терроризмом!) Нет, крепкие парни не стали меня бить, — слишком много пишущей и снимающей братии было вокруг, они лишь жестко потребовали пройти с ними. Но, помятуя о том, что сделали они или их коллеги с Арменом Бениаминовым, я решительно отказалась от этого предложения. Тогда охранники окружили меня плотным кольцом (надо же, какое внимание!) и зявили, что я не смогу покинуть здание без предъявления документов и пропуска. Вскоре явился начальник думской охраны, представившийся Виктором Петровичем, и, проникновенно глядя мне в глаза, пожурил за нарушение думских правил. На мой вопрос, в чем же заключается нарушение, ведь я, будучи избирателем, вроде как обладаю правом на выражение собственного мнения о работе избранного парламента,— он ответствовал, что я мешала выступать важным людям. На что я резонно парировала, что не перебивала их, а выразила протест до того, как они начали отвечать на вопросы журналистов. «Все равно вы нарушили порядок!», — упорно тведил начальник охраны. (Интересно, а если бы я восторженено вопила: «Ура! Слава!», — это тоже трактовалось бы как нарушение «думских правил»?) Один из охранников, молодой голубоглазый парень, с укоризной вопрошал меня: «Ну и зачем вам это нужно было?». «А зачем нашим дедам нужно было идти на фронт в сорок первом?» — задала я ему встречный вопрос. Может, сравнение немного и выспренное, но сейчас, как и тогда, от всех нас зависит судьба страны, и быть в стороне не могу, не имею права. (Кстати, чтобы отвести упреки в каком-то «шкурном» интересе, оговорюсь, что меня отмены социальных льгот никоим образом не коснутся, ибо ими я никогда не пользовалась. Они затронут моих знакомых, близких, но не меня лично. И не о себе думала я в тот момент, а о тех согражданах, которые теперь лишатся последних социальных гарантий). И даже думские охранники доверительно сообщили, что их, как бывших военных, здорово задевает данный закон, и им он тоже не по нутру. Но вместо того, чтобы объединяться с теми, кто протестует против антисоциальных законов, они с остервенением набрасываются на нас, безоружных сограждан, поправ тем самым незыблемый постулат: «Народ и армия— едины!» И пока человек с ружьем не поймет, что он обманут не меньше нас, пока не встанет под наши знамена, мы будем терпеть все новые унижения.

Но не только наивность военных поражает, удивляет недомыслие и самих депутатов. Ведь не век же им пребывать под защитой думских стражников, когда-то в свои округа придется поехать. И тогда от народного гнева не спасут даже вышколенные бритоголовые охранники. Мне не верят,— пусть пушкинские строки перечитают о бунте народном, жестоком и беспощадном. И своим отчаянным призывом я просто пыталась докричаться до них ради их же блага. Но призыв этот, похоже, не был услышан, а расправа была вполне традиционной, — придя в Думу через несколько дней, услышала, как охранник, делавший запрос на мое имя в бюро пропусков (сейчас, чтобы пройти в Думу, надо преодолеть несколько кордонов), получил по рации суровый наказ: «Ее не пускать, не пускать!» И это, признаться, было высшей оценкой моих скромных заслуг.

Что ж, депутаты смогут и дальше игнорировать мнение народа, лишая его права на референдум, на жилье, на социальные гарантии прежних лет, уничтожая тем самым «остатки социализма», как цинично заявил Жириновский. Но однажды наступит предел и придется держать ответ за содеянное. В связи с этим мне вспоминается рассказ замечательного итальянского писателя Дино Буццати «Заколдованный пиджак», где повествуется о том, как некий чиновник на банкете увидел на одном из гостей великолепно скроенный пиджак и поинтересовался, где он заказал столь изысканный предмет мужского туалета. Собеседник охотно дал адрес портного, которого заинтригованный чиновник нашел в ничем не примечательном доме на одной из римских улочек. Портной оказался щуплым старичком с крашеными волосами и какой-то слащавой, навязчивой улыбкой. Он будто ждал этого клиента — быстро подобрал фасон и ткань. И вскоре готовый пиджак был доставлен в офис заказчика. Надев его, чиновник с удивлением нащупал в кармане хрустящую бумажку, которая оказалась купюрой довольно высокого достоинства. Решив, что это, возможно, портной по рассеянности забыл деньги, он вновь запустил руку в карман и с ужасом обнаружил еще одну банкноту, потом еще и еще. Отослав секретаршу, он начал лихорадочно извлекать из таинственного пиджака пачки денег. И лишь совершенно обессилев от этого занятия, он смог наконец подвести итог: 58 миллионов лир. Распихивая деньги, он уже предвкушал, какой сказочной жизнью заживет с обретением дивного пиджака. Но наутро в газете он прочел сообщение о том, что накануне было совершено нападение на инкассаторский фургон, возвращавшийся в банк. Один из налетчиков открыл стрельбу, погиб прохожий. Но самым удивительным было то, что похищенная сумма составляла 58 миллионов лир, ровно столько, сколько выдал пиджак. Поначалу чиновник не придал этому значения, продолжая извлекать все новые и новые пачки денег и узнавая на следующий день из газет о трагических происшествиях: пожарах, ограблениях, во время которых гибли люди и пропадали ровно те суммы, которые он находил в кармане. «Теперь я знал, что за деньгами, которые столь щедро поставлял мне пиджак, стоят преступления, кровь, отчаяние, смерть. Из ада идут ко мне эти деньги. Но насмешливый рассудок отказывался признать даже малую толику моей ответственности за происходящее... Я знал: стоит мне извлечь из кармана деньги, как в мире случится что-нибудь ужасное, приносящее людям скорбь и отчаяние. Но с каждой новой «выручкой» моя совесть становилась все более ущербной и подлой». Так продолжалось до тех пор, пока в доме, в котором внезапно разбогатевший клерк жил долгие годы, не произошло несчастье: пожилая женщина отравилась газом, не вынеся потери пенсии в тридцать тысяч лир, которые накануне перекочевали в карман его пиджака. И тогда он решил уничтожить пиджак, сжечь его вдали от города. Но когда он осуществил задуманное, исчезло все: дорогие машины, дома, счета, одна пыль, ничего, кроме пыли. «Но я знаю, что это еще не все. Рано или поздно непременно раздастся завонок, я пойду открывать дверь и увижу перед собой того, кто с богомерзкой улыбочкой потребует от меня последней уплаты по счету, — портного погибели».

Честное слово, иногда возникает подозрение, а не эти ли таинственные пиджаки надеты на государственных мужах, которые, лишая миллионы сограждан последних источников дохода, перекачивают их жалкие сбережения в бездонные чиновничьи карманы? Но пусть при этом не забывают о неминуемой расплате и цене, которая будет велика, как велика и вина перед их народом. А может, еще не поздно одуматься, Дума?

Елена БАДЯКИНА.