Лейпцигская книжная ярмарка открылась 20 марта, сразу после того, как на весь просвещенный мир обрушилось известие, что чуда не произошло, что тупая кровожадная агрессивность мировых финансовых и политических кланов неудержима, а потому давно ожидаемая война грянула.

Более всего выиграл от трагического совпадения, как ни кощунственно звучит подобный оборот, мэр Москвы, который прилетел на ярмарку, чтобы провести в день открытия презентацию своей новой книги «Возобновление истории. Человечество в ХХI веке и будущее России». Представление книги Юрия Лужкова на стенде правительства Москвы могло бы стать особо заметным событием ярмарки уже лишь потому, что на рассвете именно этого дня войска агрессоров нанесли удар по Ираку, по всему мироустройству. И приехавший на презентацию ветеран германской политики Ганс Дитер Геншер, и сам автор книги, переведенной на немецкий язык, в просторном конгресс-центре собрали внушительную аудиторию, которая ждала ответы на главные вопросы потрясенных и возмущенных европейцев. Опытный Геншер выразил непреклонную, но гибкую антивоенную позицию Германии и представил героя дня.

Речь писателя Лужкова не то чтобы разочаровала, а подтвердила лишний раз, что политическая элита России не смеет или не умеет достойно и быстро реагировать на вызовы времени. От России (а Лужков представлял именно ее, а не городское хозяйство или выбранное издательство) всегда в подобные моменты истории ждут честного и весомого слова, неординарных политических решений и предложений мировому сообществу. Русские суждения могут принимать в штыки, оспаривать, замалчивать, но их по-прежнему ждут, особенно интеллектуалы Запада, Германии. Потому и словоблудие Горбачева они воспринимали на веру, пытались найти глубины гуманизма в предательстве и бесхребетности.

Лужков же старался по накатанному рассказать историю создания книги после 11 сентября 2001 года, вписав в эту же канву и трагедию «Норд-Оста», и продолжал повторять азбучные истины: «Мы должны понимать, что живем в быстроменяющемся мире. И некоторые постулаты, которые были для нас абсолютно очевидными (далеко не для всех нас. — А.Б.) совсем недавно, остались в ХХ веке. Например, утверждение Фрэнсиса Фукуямы о том, что мир стабилизировался, история завершена и обществу не нужно ничего искать, есть образцы демократического устройства, и всем государствам, народам их надо только копировать, следовать тем базисным принципам, которые исповедует одна страна — воспитатель. Довольно быстро мы начали сомневаться. И это не только недоверие к философам или политологам, а реальное восприятие того, что происходит в мире».

В мире случилось страшное — его основы взорваны сверхимперией, которая не обладает опытом, терпимостью и мудростью империи. Начался передел мира, логическое завершение эпохи империалистических войн, а Лужков вдруг начал по заготовленному славить дух капитализма: «Капитализму до последнего времени был свойствен так называемый дух капитализма. И мы даже в России видим тех, кто реализует этот дух капитализма — то есть стремится заполучить ресурсы для того, чтобы обеспечить расширенное производство (кто же это: семья Лужковых? — А.Б.). Это созидательное стремление, которое и дало преимущество капитализму, рынку. Испугавшись революции в России, Европа стала осуществлять баланс между трудом и капиталом. Капитализм стал решать социальные проблемы, то есть до последнего времени этот баланс был работающим. А когда мы получили ситуацию, связанную с торжеством глобализма в экономике, такой разумный баланс был разрушен».

И только-то?! Трагедия общемирового масштаба — логическое завершение стремления к наживе любой ценой, сконцентрированный во взрывы «дух капитализма» — преподносится как «нарушение баланса»? Разочарование от такой осторожности и невнятности было явным. Стали задавать вопросы: «А что же Россия? Как она видит свое будущее?». Лужков удивился: «Я думал, что про Россию — неинтересно...». Да нет, всей Европе интересно, почему, например, не ставится вопрос о необходимости срочного приглашения России в ЕС: ведь ясно, что Европа перед лицом либерального фашизма должна по-настоящему объединяться! Многие мыслящие люди даже в Германии понимают, что на фоне реального передела мира (на всех антивоенных плакатах дата — 1939 год!) возникла насущная необходимость скорейшего объединения, создания славянско-евразийского щита — Россия — Белоруссия — Украина — Казахстан. Ничего этого не было сказано, как и не прозвучало явного, четкого, выражаясь по-лужковски, осуждения агрессора. Речь была заготовлена для другой Европы! Реальную Европу я видел по европейскому ТВ, которое в отличие от российского беспрерывно показывало мощные демонстрации протеста, просто битвы у здания правительств, поддержавших агрессора. Например, схватку молодежи с полицейскими в Мадриде можно сравнить только с избиением стариков и женщин, выселяемых из дома в Барнауле. Мир разительно изменился, а наши строители капитализма замшели в довольстве.

Впрочем, Лужков говорил и бесспорные вещи: «ХХ век дал миру страшное оружие — оружие массового поражения, а в ХХI век мы вступили уже с информацией массового поражения. Нам с вами ни в коем случае нельзя отказываться от тех преимуществ, которые нам дает мировая информационная система знаний, сведений, облегчающих жизнь. Но надо определиться, как сделать так, чтобы многоцветие народов, самобытность культур, традиций не были стандартизированы, не стали объектом примитивного диктата, который приведет к потере нашей самобытности. Эти вызовы, к сожалению, вообще не волнуют тех, кто занимается деланием денег, повторяю: не развитием производства, а деланием денег, но нас, тех, кто думает о будущем, кто ценит свою культуру, почитает книгу, это не может не волновать!».

Увы, многое из того, что довелось услышать на стендах родного Отечества, противоречило не то что самобытности культуры, но и самой культуре, отвращало от чтения глазами. Поскольку я сам представлял экспозицию издательства «Московский писатель», отлучался по делам, кое-кого из выступающих пропустил, но с обсуждения главной темы «Женская проза России» в кафе «Европа» сознательно ушел. Более молодые авторши начали щебетать, как трудно женщине пробиться с книгами, но тут слово взяла Татьяна Толстая и басовито сказала: «Не надо преувеличивать. Порою на это смотрят сквозь пальцы: ну пришла женщина в литературу и ...». А впрямь, подумал я, ну пришли они в литературу, кого-то туда привели даже за руку, но зачем лететь и ехать за тыщу верст, чтобы слушать бабский треп и мат? И удалился, повторяя фразу Толстой.

Но действо переместилось ближе к стенду, и мне невольно приходилось слушать объявление о книге Маши Королевой с прочтением самого завлекательного описания того, как героиня заходит в общественный туалет и начинает под журчание воды мастурбировать. Потом и сама писательница рассказала о своем новом романе «Порно а-ля рус», где другая героиня проходит путь от бедной студентки до мировой порнозвезды. Читала отрывок из своего романа «Дурочка» Светлана Василенко, где беспрерывно встречались глаголы, обозначающие физиологические отправления, которые я не хочу приводить, потому что в отличие от матерных оборотов они даже в частушке менее обыграны. Затем читала с мучающейся переводчицей свою прозу неведомая мне Тина Рин, представляющая журнал «Мир женщины». Взгляните на этот мир: «Ленка любит и умеет оттянуться, расслабиться за рюмкой чая или чашкой водки...» И дальше в таком же духе о попке, откуда ноги растут, и о такой штуке, которая не дает покоя. Наконец, Ольга Славникова начала свое выступление: «Я, несмотря на всю свою элитарность, как раз тот человек...». Сбежал подальше от позора, ей-богу, и аккредитовался как журналист, открестившись от писательского цеха.

Насколько тесно политическая ситуация в мире, высшие государственные и духовные интересы переплетены на таких форумах, тоже показала ярмарка, где уже в предпоследний день работы продавалась с автографами автора книга Анжелики Добруш «Буш на войне», созданная буквально за несколько дней. Вот оперативность, женское чутье и понимание злобы дня! На этом фоне «круглый стол» «Современная женская проза из России» показался просто кухонным междусобойчиком. И дело не в политической весомости, а в легковесности, мелкотравчатости замысла и воплощения: ну, сегодня модно, мол, говорить о женских проблемах, вот и мы добавим своих жидких щей.

В городе ремесленников, мастеров и книжников Лейпциге вековое стремление добросовестных профессионалов встать над рваческими интересами и притязаниями выскочек воспринимается особенно остро. Еще в 1595 году здесь была основана первая гильдия книгопечатников. С тех пор книги разительно изменились по содержанию, внешнему виду, каналам распространения и восприятия, а вот профессиональное содружество книгоиздателей с его цеховыми правилами существует и крепнет. То же можно сказать и о сложном писательском сообществе, тесно связанном с книгопечатным. В нашей стране оно принимало своеобразные идеологические формы, претерпевало потрясения, но цеховые правила никто сверху отменить не может. Профессиональные требования и коллективные суждения хоть меховщиков, хоть литераторов, как и традиции, надо уважать.

В этой связи хочу напомнить, что 2003 год объявлен годом России в Германии, запланирована огромная программа культурных встреч, правительство Германии и федеральные земли выделили на них 19 миллионов евро. Правительство России, как прочитал я в интервью министра культуры Германии Катарины Вайс (хоть она просветила!), осилило со своей стороны 10 миллионов долларов. Три миллиона из нашего скудного бюджета выделено на участие России во Франкфуртской книжной ярмарке, где ждут осенью более 100 российских писателей. Немецкая сторона уже сегодня требует списки, но наше Министерство печати и информации волынит или темнит до последнего.

Дело не только в недовольстве пунктуальных немцев, но и в принципиальных просчетах и профессиональных обидах с нашей стороны. Прежде можно было отмахнуться от недоуменных вопросов по представительству: немецкая сторона, мол, просит прислать таких-то писателей или издательства приглашают своих авторов. Ныне речь идет не о коммерческо-издательской акции, но о представлении многонациональной литературы, а шире — духовного мира России за государственные средства. И тут вкусовые или меркантильные соображения должны потесниться. Выход один: привлечь творческие союзы, какие бы они ни были: Союз писателей России, Российский союз писателей, ПЕН-центр, ну, может быть, Московскую городскую организацию, Союз писателей Москвы, питерские организации в год 300-летия Санкт-Петербурга. Цех наш раздробился, рассорился, но он есть, как бы его ни третировали. Ведь в чем, например, главный принципиальный недостаток разработанного городской Думой проекта Закона города Москвы «О профессиональных творческих деятелях литературы и искусства»? Там поставлена сверхзадача: отодвинуть традиционные творческие союзы от решения, кого же можно признать таким деятелем, свести все к воле чиновников. Такого допускать нельзя, как бы мы ни относились к нынешнему цеховому положению и раздраю.

То же относится и к определению участников культурных встреч за деньги налогоплательщиков, среди которых поклонников традиций — подавляющее большинство. Скажем, немецкая сторона хочет присутствия Донцовой или Сорокина — да ради Бога! — у нее евро больше нашего. А вот, например, какой-то лауреат премии имени Бунина или Твардовского из русской провинции во Франкфурт без государственной помощи ни в жизнь не попадет. Я твердо убежден, что сами же немцы хотят увидеть русскую литературу во всей многогранности и полноте, а вот хочет ли этого ведомство выздоровевшего господина Лесина — не уверен. Пока никаких публичных заявлений и соображений не слышно.

Только в этот приезд решил пойти на Хайнштрассе, где жил почти пять лет Александр Николаевич Радищев, когда учился в Лейпцигском университете, но обещанную путеводителем мемориальную доску на старинной торговой улице не нашел. Рассказал об этом знакомой издательнице, но она разочарования не разделила: «Тут Бах в кирхе святого Томаса похоронен, а ты — Радищев!». Мне стало очень обидно за выходца из богатой дворянской семьи, который был зачислен в Пажеский корпус, получил в Германии блестящее юридическое образование, служил в Сенате, а потом стал начальником Петербургской таможни. «Представляешь, — внушал я ей, — ведь это почет и золотое дно! Жил бы припеваючи, так нет: написал первую революционную оду «Вольность», а потом и вовсе в собственной домашней типографии оттиснул «Путешествие из Петербурга в Москву», за которое его приговорили к смертной казни, но Екатерина (она родилась недалеко от Лейпцига) заменила казнь десятилетней ссылкой. Вот подвиг и неистовая правдивость русского литератора!..»

Под впечатлением этого разговора ехал в Берлин по весенней равнине, думал о книге в отсветах войны, о Восточной и Западной Германии, о русских почвенниках и западниках, которые не виноваты в нынешних искажениях понятий. Ведь сейчас западниками и либералами называют тех, кто хочет безбедно жить в благополучных странах, но не любит, а то и презирает Россию. А такие, как Радищев или Достоевский, ездили всегда свободно, были истинными европейцами, но любовь к Родине и неуемная правдивость не давали им покоя, толкали ради идеи справедливости к эшафоту. Их возносил на гребень духовной волны, диктовал свою волю великий мир русского Слова. И меня, малого мира сего, только он спасает и держит на неласковой земле.

В Германии — реки в разливе,

А дома — еще холода,

Но в русскую землю вросли мы,

И это, увы, навсегда.

Во вздохе

есть доля обмана:

Вросли мы не в почву, а в речь.

Летит полотно автобана,

Сулит непредвиденность встреч.

Германия. Ярмарка. Лейпциг.

Душа продолжает полет.

Лишь слово и ранит, и лечит,

Тиранит и волю дает,

И дарит мне мартовский лучик

Надежды,

что честен ответ:

Где лучше?..

По-прежнему лучше,

Где нас без отечества нет...

Война окончательно перечеркнула смешное заявление Б. Немцова: «Мы хотим жить, как на Западе, а любить и говорить по-русски». Это невыполнимо, потому что ни суровости российского климата, ни состояния умов и подъездов нам не изменить. Поэтому есть только одна сверхзадача, имеющая и личное, и государственное значение, — сохранить нашу Речь, которая несравненно больше, чем просто слова.

Александр БОБРОВ.

Лейпциг — Москва.