Как же решается у нас «Tеорема Ферма»?

Брушлинский, Коршунов, Карпов, Мамедов... 18 фамилий убитых за короткий срок ученых, профессоров российских вузов и отнюдь не рядовых сотрудников академических НИИ называют в фильме его авторы. Многие из них были забиты бейсбольными битами. Убийцы не найдены. Связь преступлений с профессиональной деятельностью убитых не установлена. А глубокомысленный вывод авторов фильма вполне достоин нынешнего российского телевидения: «Почти любое преступление, если оно, конечно, не совершено психически неуравновешенным человеком, имеет определенную цель: обогатиться, устранить конкурента, отомстить. Однако иногда цели бандитов остаются загадкой...»

Поможем ОРТ и следователям разгадать непосильную для них «загадку».

Что было

Для одних наука — богиня, для других — дойная корова. Кажется, так сказал Шиллер. Но не важно, кто так сказал. Важна мысль.

В Москву шестнадцатилетним я один приехал в июле 1954 г. в купленной матерью по такому случаю новой футболке и старых брюках, но с золотой медалью выпускника школы № 94 города Горького. Для медалистов вместо экзаменов полагалось собеседование. В холл, что в цокольном этаже под Большой физической аудиторией физфака МГУ, где проходило собеседование, я вошел в 10 утра, а вышел — около пяти вечера. Все это время я отвечал на вопросы трех незнакомых мне преподавателей и решал предлагавшиеся мне задачи из разных разделов школьной физики и математики. И если бы кто-то из этих преподавателей заикнулся о деньгах, я бы счел его психически ненормальным. Но никто и не заикался. Стране нужны были физики. Для новых научных открытий, создания ракетно-ядерного щита, развития атомной энергетики и других отраслей народного хозяйства. При чем тут деньги мальчишки-абитуриента? Да и было их у меня лишь на скромное недельное пропитание. Тем не менее в том, что поступлю, я был уверен абсолютно. И отнюдь не только по юношеской самонадеянности. В школе у меня были прекрасные учителя, преданные делу народного образования. Помимо школьной программы, я проштудировал и прорешал несколько дополнительных задачников и все три тома физики Ландсберга и дважды побеждал на городских физматолимпиадах, что устраивались в горьковском университете, а только что появившуюся тогда книгу Корсунского «Атомное ядро» выучил почти наизусть. И поступил. Если бы я поступал в любой российский вуз сейчас, вышеперечисленного было бы далеко не достаточно.

Первые десять лет после окончания университета я занимался только исследовательской работой. Какая мзда в НИИ? Там было штатное расписание и зарплата по штатному расписанию. Да и не зарплатой жили. Вот испытание первого в мире плазменного электрореактивного двигателя или запуск очередного ИСЗ были событиями, а зарплата — как данность. Темные были люди: ни сникерсов не знали, ни НДС, ни «черного нала». Хочешь получать больше — защищай диссертацию. Можно спорить о том, хорошо это или плохо, но правила игры были установлены и неукоснительно соблюдались. После защиты кандидатской меня потянуло преподавать. И вот уже 33 года я работаю со студентами и аспирантами. За это время не менее тысячи учащихся прошли через мое сознание. Между студентом и профессором чаще всего лишь Господь Бог. Всяко бывало: и с экзаменов выгонял, и курсовые заставлял переделывать, и нравоучения читал. Но пусть хоть один из этой тысячи посмеет сказать, что я хотя бы раз намекнул на мзду с его стороны. Ну а те пять или шесть студентов, что в разное время в начале 90-х гг. предлагали мзду мне через своих родителей, если посмеют обнаружить себя, пусть заодно и вспомнят, как я на это реагировал. Сие, однако, не означает, что я не видел того, что происходило вокруг.

Брали и в советских вузах. Двумя способами. Первый — это когда высокое вузовское начальство «опекает» и при поступлении, и в процессе обучения отпрысков высокопоставленных родителей, то есть номенклатуры, в надежде на ответное родительское вознаграждение, не обязательно наличными. Второй — репетиторство. Случаи первого рода были единичными и стоили вузовскому начальству, если предавались гласности (например, через парторганизацию), достаточно дорого. Репетиторство было массовым явлением, но, во-первых, поступление в вуз оно не гарантировало, а, во-вторых, занимались им преимущественно ассистенты кафедр, то есть люди не самой высокой квалификации и не самой высокой зарплаты. Среди доцентов, не говоря уже о профессорах, занятие это считалось неприличным. Зарплата последних существенно превышала среднюю за пределами вузов, что позволяло им смотреть и на научные исследования, и на преподавание как на свое призвание, а отнюдь не как на дойную корову. Общественный статус ученого был высок, и терять его никто не хотел.

Но грянули «реформы».

Переходный процесс

Каждый в России переживал его по-своему.

С воцарением Ельцина практически все государственные научно-исследовательские программы были обрушены, государство из науки ушло, а наши, например, космические институты превратились в обслугу (извозчиков аппаратуры) иностранных ученых. Отечественные НИИ и КБ начали пустеть.

В кадрах «Теоремы Ферма для следователей» частенько мелькало высотное здание Президиума РАН, что над Москвой-рекой вблизи Воробьевых гор. В 1994—1995 гг. минимум раз в месяц я бывал в этом здании в кабинете академика-секретаря Отделения физико-технических проблем энергетики РАН Юрия Руденко. Юрий Николаевич был главным редактором журнала Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология», я — его заместителем. Ни до, ни после не приходилось мне работать с человеком более организованным, более преданным науке и одновременно более интеллигентным. Разговоры только о деле. И при всякой встрече — исписанная мелом доска и еще кипа изрисованных формулами и графиками бумажнах листов, остававшихся на столах и подоконниках кабинета. В ноябре 1995 г. академик Руденко умирает в самолете от сердечного приступа. В середине 1996 г. я появляюсь в том же кабинете, занятом новым хозяином. Доски на стене нет, обстановка, как в офисе коммерческой фирмы. Какие там формулы и графики! И голос сугубо фирменный. Разговор лишь о том, как зарабатывать деньги. Российская Академия наук меняла не только руководство, но и содержание своей деятельности. Заполнялась необученными коммерсантами в честолюбивых академических одеждах. Через месяц способ зарабатывать деньги был найден: единственного в редакции «Энергии» доктора и профессора уволили по сокращению штатов. А ему еще и пенсия не полагалась, а все его докторско-профессорские сбережения уже «скушал» г-н Гайдар. И вот тогда первый раз в жизни я почувствовал себя психически неуравновешенным: вместо мела или авторучки захотелось взять в руки — нет, не бейсбольную биту, а обыкновенную русскую дубину. Я еще не знал, что подобные желания будут появляться теперь все чаще. И не только у меня.

Второй раз нечто похожее произошло со мной в 1997 г. при поступлении на психологический факультет МГУ дочери моих знакомых. Ни к психологии, ни к этому факультету я не имею никакого отношения, но, поскольку накануне чуть-чуть позанимался с этой девочкой математикой, пришел «поболеть». У подъезда психфака стояла толпа родителей и шепталась о том, кто кому и сколько дал. И сколько нужно дать, чтобы гарантировать поступление. Математику девочка сдала на «отлично». Психученые срезали ее на последнем экзамене, по биологии. Срезали вопросом по ботанике, которого не было и быть не могло в экзаменационной программе. При всем уважении к растениям кто-нибудь может мне объяснить, какая связь между ними и психологией? Подножка была настолько грубой, что не оставляла сомнений в преднамеренности. Слез с рыданиями взахлеб было море — юные души подобные вещи переживают чрезвычайно болезненно. После чего замыкаются в себе и уже не доверяют никаким общественным институтам. Да и может ли быть иначе? Сейчас эта девочка живет и учится в Лондоне, зарабатывая в туманном Альбионе и на жизнь, и на учебу. Там ей как-то надежнее.

Мой давний знакомый, профессор МГУ, с которым мы не раз бывали вместе на научных конференциях в России и во Франции, задумался о своем будущем еще в начале 90-х. В бюджеты многих зарубежных институтов и университетов закладываются средства на приглашение иностранных ученых. Надо лишь научиться ими пользоваться. И вот уже десяток лет мой знакомый живет более в Японии, чем в России. Да и то сказать: там он получает в месяц 5000 американских долларов, здесь — 3000 рублей. Специалист он действительно международного класса, но ни Россия, ни российские студенты его не видят. Стоит ли объяснять, что многие другие профессора ему завидуют и стремятся воспользоваться его опытом? А нынешние способные российские студенты «подбирают ключи» к зарубежью уже с первого курса обучения в вузе.

В 1998 г. перед защитой дипломных проектов ко мне подошел один из моих студентов и попросил допустить его к защите первым. «Куда-то спешите?» — «Во Внуково прилетает самолет с моим товаром, и если через два часа я там не буду, потеряю такие деньги, на какие мог бы купить десяток вузовских дипломов», — ответил он. Студент этот приезжал на мои лекции на «вольво» и, по его собственному признанию, на перепродаже турецкого ширпотреба зарабатывал раз в сто больше профессора. Диплом МГИРЭА (ТУ) ему, по правде говоря, был до фени, но родители хотели, чтобы он его все-таки получил. Тысячи же других с желанием учиться, но без достаточных средств никуда поступить уже не могли.

Последний раз «вольво» того студента я видел возле того же МГИРЭА. Пронесясь мимо направлявшейся к метро группы преподавателей института, он обдал ее грязью из дорожной лужи.

Переходный процесс завершился.

Что получилось

Почти в миллиард американских долларов оценили авторы «Теоремы Ферма» ежегодную сумму взяток за поступление в российские вузы. Дороже всего, по их данным, стоит поступить в МГУ — от 10 до 30 тыс. долл., в Финансовую академию — до 20 тыс., в Российский медицинский университет — до 15—20 тыс. и т.д. Но мало поступить — платить приходится и в процессе обучения. За каждый зачет (от 50 долл. и выше) и экзамен (от 100 долл. и выше). Соревнование мозгов заменено соревнованием кошельков. Все потенциальные ломоносовы о высшем образовании могут забыть. И это не только в Москве. То же самое мне приходилось слышать от вполне сведущих людей и в Санкт-Петербурге, и в Нижнем Новгороде, и в Волгограде. Подчас подобная информация доставала меня даже за пределами России. В мае прошлого года в испанской Валенсии за обедом в приморском ресторане юная журналистка, корреспондент журнала для богатых дурочек под названием «Cosmopoliten», только что закончившая обучение на журфаке МГУ, выложила полный прейскурант современных цен сего факультета, вырастившего цвет нашей журналистики, включая ее телевизионную часть. Приводить суммы не хочу — какой с юной журналистки спрос?

Не отстают от вузовских начальников и директора НИИ, включая академические. Директорская фраза «Да мне проще помещение сдать, чем с твоей идеей возиться!» стала расхожей. И сдают. Механизм прост как дважды два. При рыночной цене квадратного метра, скажем, в 250 долл., метры сдаются за 70 долл. дружественной или родственной фирме, а уже та реализует их по 250. Прибыль делится.

Однако действие не бывает без противодействия. Это закон не только физики, но и жизни.

Возмездие сбоку

Выдающийся математик и физик-теоретик академик Боголюбов говорил, что, если наука не идет вперед, она ползет вбок.

А чего вы, господа, хотите от профессора или доцента, если его студенты приезжают на его лекции на иномарках, а он — на общественном транспорте, который с каждым днем работает все хуже? Если сам он получает 100 долл., а его бывшие студенты, только-только получив дипломы, менее чем за 300 баксов в месяц работать уже не хотят? И если к тому же он видит, что знания как таковые (не всем, конечно, но многим) его студентам не больно-то и нужны — в нынешней России ценятся совершенно иные качества. И между профессорами и доцентами возникает негласный сговор: вы обобрали и унизили нас — мы через ваших отпрысков будем обирать и унижать вас. Аморально? Несомненно. А оставить пожилых людей без многолетних сбережений было морально? А отдать общенародную собственность в руки проходимцев — морально? А заменить настоящее образование вопросами из «Поля чудес» — морально? А врать каждый день по телевидению об увеличении покупательной способности населения, в то время как миллионы людей по собственным кошелькам ощущают, что это не так? Может быть, это морально? Рыба гниет с головы. И коль скоро голова сгнила, лицемерно печалиться об остальном.

К подобным играм вроде бы начали в России уже привыкать. Берут в мэриях, в милиции, судах, прокуратуре, редакциях, на телевидении — берут и в вузах. Но одного наши профессора и доценты, увлекшиеся своей игрой, все же не учли. А именно того, что не все пока в России стали «новыми русскими». Эти «не все» в нынешнем российском обществе вниманием не пользуются, по телевизору их не показывают, они где-то сбоку и как бы даже не существуют. Но это не совсем так. Ну нет у мальчика денег, чтобы заплатить вступительный взнос в 10 — 30 тыс. баксов. Хоть тресни — но нет! А мальчик-то не без способностей и не без характера. И учиться хочет. И он готовится и сдает экзамены так, что не принять его не-воз-мож-но (в моей практике было немало абитуриентов, которые решали задачи по физике и математике лучше экзаменаторов, так что последние просто боялись с ними связываться). И у мальчика появляется уверенность в себе. Он начинает верить, что правда на свете есть. Однако ученые мздоимцы достают его вскоре уже на студенческой скамье. И что ему делать? Он и так-то выбивается из сил и едва сводит концы с концами (и учится, и на хлеб зарабатывает), а тут за каждый экзамен — минимум по 100 баксов! Это с какой стати? И пожаловаться некому — только хуже будет. Это вам не советские времена. А по телику поют и хохмят, стреляют и душат, твердят про «слабое звено» и издевательски спрашивают, не хотите ли вы стать миллионером. И абсолютно нормальный до того студент становится «психически неуравновешенным». «7 февраля 2002 г. завкафедрой микробиологии Валерий Коршунов собрал со студентов за переэкзаменовку по 300 долларов. Вечером того же дня его насмерть забили битой». Это из той же «Теоремы Ферма для следователей».

В использовании предмета американского происхождения для наказания взяточников в нынешней России можно увидеть нечто даже символическое. Но такое варварство и дикость вполне под стать нынешнему российскому капитализму. Пятнадцать «висяков», то есть нераскрытых преступлений подобного рода, насчитали авторы фильма. Поискали бы получше — насчитали бы побольше. Между тем состояние аффекта в момент преступления обязан учитывать любой суд.

Известен и другой способ уничтожить ученого — это загрузить его не свойственной ему работой. Грешила этим и Советская власть, делая хороших ученых директорами НИИ и заваливая их административными и хозяйственными делами так, что времени на науку уже не оставалось. Но при Советской власти слово «уничтожить» в данном контексте так и понималось — как неразумное ограничение творческих возможностей ученого. В современной России оно приобрело буквальный смысл. Уже по тому, как рыдала на телеэкране сотрудница профессора Брушлинского, даже не зная этого человека, то есть чисто интуитивно, верилось, что профессор был настоящим ученым. Но как руководитель (Института психологии РАН), уступая идущим сверху требованиям самому зарабатывать деньги, он мог заняться и сдачей в аренду помещений, и сомнительными договорами, и поддержкой весьма сомнительных инициатив, включая политические, то есть не свойственными ему функциями, о которых и рассказать-то никому не смел. А значит, постоянно жил под угрозой удара сбоку. И удар был нанесен.

Бойтесь равнодушных

Это предупреждение наверняка помнят все, кто держал в руках роман Бруно Ясинского «Человек меняет кожу». А кожу свою в России за последнее десятилетие поменяли многие.

Скорбный список из 18 убитых ученых — в документальном «детективе» на первом канале общероссийского телевидения. Этого, что же, недостаточно для того, чтобы состоянием российской науки и образования, судьбой российских ученых озаботились Федеральное собрание, правительство и сам президент России, гарант ее конституции? Скольких же надо ухлопать бейсбольными битами, чтобы власть заинтересовалась трагическим «детективом»?

Впрочем, свое отношение к проблеме она, похоже, уже определила. Имя этому отношению — равнодушие.

«В ваших цехах пепси-колу разливать не будем», — «с улыбкою странною» произнес президент России после посещения одного московского космического предприятия. И это показали все центральные телеканалы. Но ни один не показал состоявшийся тогда же разговор президента с руководителем Российского авиационно-космического агентства Юрием Коптевым.

По свидетельству человека, присутствовавшего при этом разговоре, Коптев пожаловался президенту на то, что кадры космического комплекса страны быстро стареют, а молодые специалисты в космическую технику не идут.

— Куда же они деваются? — спросил президент.

— Кто поспособнее, за границу уезжает. Другие в коммерцию подаются. И там, и там они больше зарабатывают.

— Разве это плохо, если молодые люди больше зарабатывают? — ответил президент.

Совсем недавно тот же вопрос был поставлен перед президентом снова. На этот раз оставшимся неизвестным юношей, одним из победителей конкурса школьных сочинений на патриотическую тему, коих президент принимал в своей загородной резиденции. Но президент снова ушел от ответа. Вместо того чтобы объяснить, какое будущее готовит государство Российское идущей в науку молодежи и российской науке в целом, с той же «улыбкою странною» он заговорил о свободе перемещений и признании иностранных дипломов.

Ни журналисты ОРТ, ни следователи никогда не разберутся в теоремах Ферма. Заниматься теорией чисел им уже поздно. И никогда не найдут убийц. Тем более что не больно-то и стараются, команды не было. Но людям, далеким от науки, не стоит бояться ни студентов, ни профессоров. Бойтесь равнодушных. Ибо только при их молчаливом согласии совершаются все предательства и убийства.

Борис ОСАДИН