В Дагестане есть прекрасная старинная песня, там поется о том, как отряд воинов шел мимо села и увидел прекрасную девушку. Воин позвал ее уйти с ним, а она отвечает: у меня отец есть, братья есть как ты смеешь так говорить со мной? Воин не унимается: я отцу коня вороного подарю, братьям — булатные сабли. Нет, отвечает гордая горянка, моя честь дороже для них твоего булата и твоего коня! Честь не продается. Что же стало с моим народом, с нашим российским огромным народом, если мы сломались, если честь уже ничего не стоит, а только «булат и злато» правят нами? Не могу понять, не знаю... Когда нет чести, горе приходит на землю! Чем выше стоит человек в обществе, тем больше у него должно быть чести, Расул Гамзатов сказал: если бы сейчас я писал книгу о Дагестане, я назвал бы ее «Не мой Дагестан». А вся Россия — разве она наша теперь? Кто из простых, честных людей может сказать, что это его Россия? Наша страна была другой.

Помню войну Я тогда ребенком была, жила в горном селе. Люди голодали. Сейчас тоже голодают горные села, но я помню: каждый день приходила в наш дом женщина в белом халате, наверное, она была санитарка, и давала мне с ложечки рыбий жир. И мне, и всем другим детям нашего села. Каждый день — по ложке рыбьего жира. Власть понимала, что в войну трудно всем, что дети недокормлены. Вообще вот так сравниваешь, поражаешься тем временам: февраль 43-го года, фашисты бомбят Грозный, рвуся к бакинской нефти, Хасавюрт уже бомбят, идут бои за Моздок, а в Махачкале открывается книжное издательство! Сегодня оно фактически развалено. Оно издавало в 43-м учебники на языках народсе Дагестана, чтобы мы учились на родном языке! Теперь таких учебников нет, не сыщешь их.

Понимаете, сейчас надо вспоминать хорошее.Трудное, но хорошее. А иначе можно сойти с ума. У меня все стоит пеоед глазами эта женщина 9 мая на улице Ленина в Каспийске, я слышу ее голос, она твердила все время: «На нем кроссовки были, такие маленькие беленькие кроссовки... Понимаете, маленькие беленькие кроссовки...» Она не слышала, о чем ее спрашивают, только повторяла эти слова. Это показали по местному телевидению, а люди попросили больше не показывать! Больно...

Люди все помнят. В Каспийске я не могла гово-рить с ними о политике. Как можно в таком горе? А они сами, простые люди, в один голос: нужен Ста-лин, нужен социализм! Куда бы ни пришел — на улицу, в дома, где горе, — все так говорят сегодня в Дагестане. Горе, горе... Оно в каждом доме, не только там, где убитые и раненые.

Шок всеобщий сейчас в Дагестане.Люди говорят, что в первый день они еще могли плакать, а потом все камнем легло на души, и нет слез. Это еще страшней. Летела в самолете из Махачкалы в Москву — тишина мертвая в салоне, кто-то случайно повысит голос и тут же умолкает. Такого еще не помню.

Да, я не хотела говорить с людьми о политике. Единственное, что я позволила себе, так это привела поговорку: от кривой палки прямой тени не бывает. Они продолжили: от такой политики, которая ведется в нашей стране, не может быть хороших дел, только социализм спасет нас.

Самое страшное, что уже не поймешь, где кончается криминал, где начинается власть. Сращивание криминала и власти не могло не привести к трагедии. Раньше, на первом этапе, когда криминал грабил народ, отнимал все у нас, нажитое, созданное нашими предками и нами, мы отдавали все безропотно. Тогда эти звери молча заглатывали, но хоть не убивали нас в таком числе. Теперь криминал уже воюет внутри себя, делит награбленное, дерется за жирные куски, как стая шакалов. А страдает опять народ. Воровское государство, и законы в нем воровские.

Очень трудно людям, привыкшим нормально жить, думать постоянно, что тебя могут убить. Помню, в советское время к нам приезжала делегация из Испании. Руководителем был министр администрации, есть там такая должность, видимо, аналог нашему главе администрации президента. Должность весомая. С ними было много гостей. Принимали мы, конечно, покавказски. И вдруг ночью они вышли на улицу, уже сами, без нас. Пошли они на берег моря, на городскую площадь, долго гуляли по ночной прекрасной Махачкале. И когда был перед отъездом банкет, министр сказал: «Вы даже не представляете, как хорошо вы живете. Вот дома я хожу, и вокруг меня постоянно охрана. Они стоят рядом постоянно и напоминают тем самым, что меня могут убить. Вот здесь за эти несколько дней я впервые хожу без охраны. Я живу! Думаю о жизни, радуюсь ей». Так что, сказал тогда испанец, вы даже не представляете, как хорошо вы живете... Теперь мы это представляем...

Да, высоким чиновникам все время напоминают охранники, что их могут убить. Но ведь как чаще всего бывает? Недавно у нас было покушение на заместителя главы «Автодора». Я не знаю, в чем там было дело, но убили охранника, убили случайных прохожих на улице. Вот еще убили министра торговли, вместе с ним на улице погибли несколько человек. Взорвали министра финансов — тоже погибло 20 человек, совершенно ни к чему не причастных, прохожих на улице. Меня потрясли тогда кадры хроники: лежит на улице убитая, искалеченная взрывом женщина в разорванной одежде, обнаженная. Это горянка, которая никогда никому не показывала себя, а тут ее показывают по телевизору всем, когда она уже никак не может защитить свою честь, и нет никого рядом, кто бы это сделал.

Ужасно, что убивают, но так же ужасно, что и показывают это. Посмотрите, с чего начинается любая программа: кровь, взрывы, смерть. Недавно в Дагестане пущена в строй новая ГЭС. Естественно. начиналась эта стройка при Советской власти, но вот наконец закончили. Радостное событие, но хоть бы слово о нем сказали. Нет, только нагнетают ужас, будто готовят всех нас к тому, что это и есть наша жизнь, что ничего другого нам ждать невозможно. Поэтому люди и говорят: пусть что угодно, лишь бы войны не было. На встречах люди говорят:

неужели вы ничего сделать не можете с телевидением? Еще они говорят: неужели вы со страной ничего сделать не можете?

Вот сегодня 42 погибших, а те 120, что в больницах лежат, что их ждет в этой жизни? Что с ними, инвалидами, будет? Правда, простые люди у нас очень отзывчивые, хорошие. Когда мы ходили по домам убитых и раненых — а видно же, кто как живет, — спрашивали, что нужно, чем помочь, все говорят: спасибо, нам ничего не нужно. Представители администрации посетили все семьи. Все они говорили: мы понимаем что наше горе — общее для всего Дагестана. И это на самом деле так.

Удивительные люди. Сами, добровольно, без всякой организации собрались у больницы. Сдавали кровь. Уже выступил врач станции переливания крови и сказал, что на сегодня хватит, а они не уходят...

Молодые ребята-старшеклассники меня поразили. Там впереди шла колонна первой городской школы, младшие ребята шли впереди, они и попали под удар. Старшеклассники не испугались, самоорганизовались моментально, бросились выносить и спасать малышей, останавливали машины, везли их в больницы... В какие-то трагические моменты наш советский, российский народ умеет организоваться, а вот когда трагедия растянута на много лет, мы остаемся безвольными, нерешительными.

Подполковник Кравченко посадил сына на плечи и нес его в колонне — обоих убило... Там были ребята из ансамбля патриотической песни «Черные береты», они незадолго до 9 Мая участвовали в конкурсе. Их попросили остаться на праздник. Когда их увозили, Фазу Алиева, обращаясь к далеким `родственникам погибших, сказала; "Простите нас, вы их отправили к нам живых, здоровых, а мы их вам возвращаем в гробах...» Невозможно говорить об этом без слез.

Помимо этой трагедии, боль еще и от того, что такой праздник был. Я же знаю нашу республику, наших людей. Но ведь многие не знают, что такое для Дагестана День Победы. Добровольно уходило на фронт очень много людей, так было и когда возникла война в Чечне. У нас Героев Советского Союза много, хотя народ маленький числом. И при этом получается, что сегодня вот этот наш праздник, который был самым святым, теперь на многие годы омрачен. Кому это объяснишь?

Женщины говорили, что шестнадцать гробов увезут в разные города России из Дагестана, и везде будут говорить о Дагестане с болью и обидой на всю жизнь, само название нашей республики будет отзываться горем в сердцах. Нам больно, что мы вроде виноваты оказались. Вину свою чувствуем. Невольную вину. Мэр города подал в отставку. Он просто почернел от горя в эти дни. Старался и сделал многое. Сразу не оставляли одних людей, которые потеряли близких, знакомые и незнакомые к ним пришли. Сразу же привезли лекарства в больницы, Сулейманстальский район тут же привез лекарства, из Краснодарского края прислали помощь.

Но куда уйдешь от этого, как спрятаться, забыть? Невозможно... Мужчина прошел Афганистан, вернулся живым. А тут... Мать с дочкой шла, девочка на минутку отбежала, и на ее глазах мать убило.

Место, где это произошло, — главная в городе улица Ленина. Это вообще был очень красивый, благоустроенный городок. Он начал строиться в 30-х годах. Город вырос вокруг завода, который делал торпеды для подводных лодок. Два специалиста оттуда погибли на «Курске» в 2000 году — главный конструктор и военный представитель. Сейчас завод уже не тот, нет работы. Депутат из Дагестана Сергей Николаевич Решульский через Госдуму помогает им, что-то делает, чтобы вообще не умер этот завод. Он сам там много лет работал. Спасибо ему.

Каспийск... Это был славный город с такими хорошими трудовыми традициями. Там особые люди. И вот — гибнут! Мало того, что два года назад погибли на «Курске», что в 1996 году дом взорвался. Этого зверям еще мало! Люди говорят, что и одной из этих трагедий нам бы хватило на всех.

Это был такой интернациональный город! Никто не спрашивал, кто какой национальности... И браки смешанные были сплошь и рядом.

Он и строился как рабочий, пролетарский город. Было профтехучилище — не всякий институт мог похвастать такими лабораториями, выпускали высокообразованных, культурных профессионалов. Это была рабочая интеллигенция. Во время Великой Отечественной войны сюда эвакуировали завод с Украины, дружили потом с этим городом, откуда завод, обменивались делегациями, постоянно рождались интересные рабочие инициативы, было много общих праздников. На заводе «Дагдизель» работало очень сильное конструкторское бюро, много технической интеллигенции вообще жило в городе. Поэтому царила особая атмосфера — порядок, добрососедство, доверие людей друг к другу. Необъяснимость, нелогичность того, что происходит, произошло, чудовищна!.. Есть в Каспийске библиотека, как она интересно работает! Директор Таисия Хилаловна переписывается с ма-терями солдат-пограничников, что служат в Каспийске, проводит для них праздники, вечера литературные, женщины к ней ходят за советом. И вот она говорила мне, что сейчас приходят люди в библиотеку, советуются, чем помочь. Она говорит: это люди, у которых у самих ничего нет, но и они предлагают помощь.

...Утром кровь смывали. Но остались все равно следы, люди сами это место огородили, все оно было завалено цветами... И так каждый день — го-ры цветов. И все время один разговор: нужен Ста-лин, нужен порядок в стране. «Демократы» говорят, что во время репрессий был страх. Вот сейчас страх поселился надолго. Люди не выходят из до-мов. Ведь все это время были такие теплые, свет-лые дни — боятся выходить с детьми, боятся отой-ти от дома. Да и дома нет покоя, разве спасешься, когда взрывают и дома?

Я все время думаю: кому и зачем это было нужно? У меня такое чувство, что эту войну в Чечне не хотят кончать. То, что произошло в 1999 году в наших селах Карамахи и Чабанмахи, эта вспышка агрессивного, воинствующего ваххабизма — она тоже неслучайна. Когда в конце 80-х годов Горбачев провозгласил открытость, в наши двери ринулось столько страшного, опасного. А сделать ничего было нельзя: «открытое общество», «общечеловеческие ценности». В спортивных залах под видом тренировок готовили боевиков. В залах, построенных Советской властью для здоровья и развития детей, готовили тех, кто будет убивать! Стали посылать наших парней в Египет, в другие страны якобы изучать ислам. И никто не спросил, чему их там учили на самом деле. Органы безопасности этого не видели? КГБ тогда забрасывали упреками в репрессиях 30-х годов, вот они и молчали...

А когда разразилась трагедия в Карамахи и Чабанмахи, приехал тогда Степашин. Там возникла такая ситуация, которая осталась незамеченной, но она до сих пор меня потрясает. Помните, конечно: убили четверых милиционеров. Приехал властитель, пообщался с этими ваххабистами и сказал: вы тут хорошие ребята, нормальные ребята, мол, не понимаю, чего деретесь? Они ему подарили бурку, саблю. Я все могу понять, но где же логика? Ведь он приехал туда потому, что убили четырех его подчиненных, а он принимает подарки!

Ваххабизм как религия имеет право на существование, он есть и в Саудовской Аравии, и в других странах, но к нам попал, был доставлен именно воинствующий ваххабизм. Его надо было просто не пускать в страну, как это делали коммунисты! Нет же, открыли все двери и для ваххабизма, и для других сект. Как говорил Расул Гамзатов, нельзя открывать те двери, которые не знаешь, как закрыть. У нас даже на демонстрации несли лозунг: «Не хотели коммунистов, получили ваххабистов».

Боюсь, что в очередной раз схватили сегодня тех, кто просто раньше был известен, и все. А если не определят, откуда это идет, кто заказчик, все может повториться вновь. Не стало, наверное, профессионалов в ФСБ. И задача у них другая, видимо.

Хотя бы за то, что друг друга не стреляли, стоило защищать коммунистов. Я сталкивалась неоднократно: именно дети репрессированных защищают Сталина. Отца нашего известного ученого репрессировали. Но сыновей выучили, в числе первых дагестанцев направили в аспирантуру. Теперь он говорит: государство заменило нам родителей. Помню, одна женщина активно за меня агитировала, а невестка ей говорит: мол, ты-то чего агитируешь за коммунистку, у тебя отца репрессировали, женщина же ей отвечает: зато таких бед не было, как сегодня...

Это надо говорить прямо народу. За 10 лет войны в Афганистане Дагестан потерял 127 человек. Конечно, когда считаешь в цифрах человеческие жизни, это цинично. Но всетаки статистика есть статистика. Но за 10 месяцев 1998 года было убито 200! Это не считая войны в Чечне.

Врачи в Каспийске говорят, что пройдет некоторое время, и начнется полоса болезней, вызванных стрессом. Когда идет война, то тогда, по крайней мере, ожидаешь смерти, а тут...

Должна же быть кара! Если ненаказуемо зло, оно повторяется.