Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям,
Поэт, я знаю, суеверен,
Но редко служит он властям.

Федор ТЮТЧЕВ.

Март — по памятным датам, по весеннему дыханию и даже официальным праздникам — весьма литературный месяц, напоминающий о суеверных русских поэтах, не служивших властям, а значит — и золотому тельцу.

Тем нужнее вспоминать нам имена, свершения, творческое и нравственное поведение тех, кто создал и завещал нам необъятный духовный мир. Мало кто знает, что еще в 1999 году ЮНЕСКО на 30-й сессии Генеральной конференции объявило день весеннего равноденствия 21 марта Всемирным днем поэзии. Вы слышали об этом, читатели, вы поняли это по нашим СМИ и торжествам в городах и весях? Я — нет, потому и вношу свой посильный вклад в прозу жизни, в воздух, пропитанный возмущением и гневом от тупой агрессии США и продажности примкнувшей Болгарии, — тоску о поэзии. Пишу с тоскою о поэзии, несмотря на кровавое безумие и насилие, навязанные США всему весеннему миру.

В первый день марта в Сергиевом Посаде поминали бойцов подмосковного ОМОНа, погибших в Чечне в бойне с подмосковным же подольским ОМОНом вследствие преступной халатности, предательства или, что еще страшнее, прямого сговора. Никто из виновных и бездарного командования наказания не понес, более того, поседевший отец одного из бойцов с горечью говорил, что он до сих пор не получил внятного и официального извещения, где, как, во имя чего погиб его сын. А вот мне в наследство досталось письмо за личной выцветающей подписью Михаила Калинина, который находил время выражать соболезнование родителям первых сотен Героев Советского Союза. Так мы должны еще поражаться, как служат и выполняют свой долг перед Россией ребята, выросшие среди бездушия, чистогана, разрушения традиций.

В этот же день в Пскове поминали легендарную 6-ю роту Псковской дивизии ВДВ. Души 84 бойцов-славян, православных воинов, предстали перед небесными хранителями, а 21 — стали Героями России. И вот в этот же святой день скорби и славы показали репортаж из «Президент-отеля» о конференции «Выборы и религия», о странной встрече церковных деятелей с политтехнологами, пиарщиками, собирающимися, как воронье, на предвыборную битву. На трибуну вылез главный кремлевский импресарио Г. Павловский и заявил следующее: «Поскольку у Церкви претензий к президенту нет...». Я так и опешил от цинизма и кощунства. Павловский не понимает, а иерархи не подсказали ему, что Церковь — в переводе с греческого «дом Господень», совокупность всех верующих, а не только социальный институт или синклит служителей. Поэтому вполне допускаю, что у кого-то из конкретных процветающих священнослужителей претензий к Путину нет, но у паствы, у страдающих мирян, наконец, у Церкви как святого Божьего сообщества во имя милосердия и справедливости — претензий бездна!

Но Павловский продолжал гнуть свое: поскольку, мол, претензий нет, деятели разных конфессий должны оказать на выборах помощь партии большинства и способствовать образованию «правительства большинства». Он имел в виду, наверное, то прикормленное Кремлем и сосчитанное им же большинство, которое поддерживает Путина, еще конкретнее — раздуваемую количественно партию «Единая Россия». Коммунисты, которые пока являются по всем политическим меркам и по сути партией страждущего большинства, но не могут влиять на правительство, озабоченное интересами олигархов, могли бы поблагодарить Павловского за неожиданный призыв поддерживать КПРФ. Но тот ведь знает, что говорит. Электронные СМИ получили команду внушить электорату мысль, что большинство россиян — за Путина и «Единую Россию», а Кремль откровенно давит, чтобы священнослужители внушали это православным, мусульманам, буддистам (только верховный раввин России не пришел, поскольку в субботу работать нельзя), — там все иерархи блистали пышными одеждами. Сохранят ли они их незапятнанными, поддадутся ли на прямое давление или останутся верны Божиим заповедям? Пока создается впечатление, что Кремль втягивает Церковь в политические игры, раскалывает ее и дискредитирует. Знаете, нам все внушают: наши политические, демократические институты несовершенны, потому что молоды, им по 10 лет... Русской Православной Церкви — больше 1000 лет, и мы имеем право надеяться на мудрость и правдивость хотя бы одного общественного института.

В решении ЮНЕСКО о праздновании Дня поэзии в марте сказано: «Знаменательно, что движение общества в направлении признания ценностей предков влечет за собой возвращение к устной традиции и признание языка в качестве фактора, способствующего социализации и формированию структуры личности. И это движение способно помочь людям вновь открыть для себя основополагающие ценности. А поскольку Поэзия является искусством, корни которого уходят, как в письменный текст, так и в устную речь, то любые мероприятия в поддержку поэзии благоприятны для активизации международных, межкультурных обменов».

Тяжеловатый стиль официального документа несколько затеняет глубочайшую мысль, особенно насущную для нашей огромной страны, где поэтическое Слово являлось и летописью, и проповедью, и признанием в самом сокровенном. Это — вековое и, надеюсь, на века!

Знаменитое стихотворение Сергея Наровчатова «В те годы», написанное в 1942 году и вошедшее во все антологии фронтовой поэзии, заканчивается пронзительной строфой, исполненной высокого и яростного смысла:

Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
— Россия-мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?!

Да, хорошо учили тогда молодых поэтов в ИФЛИ, если его студент-доброволец, проходил, «скрипя зубами, мимо сожженных сел, казненных городов», и вспоминал почти буквально строки из гимна Василия Тредиаковского «Стихи похвальные России», написанные аж в 1728 году во Франции:

Россия мати! Свет мой безмерный!
Позволь то, чадо прошу твой верный,
Ах, как сидишь ты на троне красно!
Небо российску ты солнце ясно!

Василий Кириллович Тредиаковский родился под южным российским солнцем в Астрахани ровно три века назад, 5 марта 1703 года, и является выдающимся ровесником города на Неве. Как бы в иной европейской столице сумели этот факт обыграть! У нас — дудки.

Отданный отцом-священником в школу католических монахов, Василий сбежал в Москву, где поступил в Славяно-греко-латинскую академию, но вскоре воспользовался петровским окном в Европу, уехал за границу и стал студентом Сорбонны. Возвратился в Петербург он только в 1730 году уже автором многих стихов, в том числе и первого печатного произведения «Песнь, сочинена в Гамбурге к торжественному празднованию коронации... Анны Иоановны», изданной с нотами. В 1733 году он стал профессором Академии наук, а в 1735 году выпустил в свет «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», в котором ратовал за новый «тонический», разделенный на стопы стих, то есть преодолел рутину равносложного, нарочитого силлабического стиха. Сила основоположников современной русской литературы — Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова — заключалась в том, что всякую теорию, даже поэтику Буало, вывезенную из Франции, они применяли к живому русскому языку, к мировоззрению народа.

Автор многочисленных произведений в стихах и прозе, трагедий, теоретических статей, переводчик многотомных исторических трудов — в общем, подлинный столп российской словесности.

Канул ли Тредиаковский в пучине лет? А может быть, воздать должное славному сыну России и установить к 300-летию Петербурга наряду с уродцами Шемякина, памятниками Чижику-пыжику и кошке скромный памятник поэту-академику? Вот какие дерзкие мечты являются в 300-летний юбилей призрачного города белых ночей!

На встрече президента с сибирскими женщинами в Тобольске ему был задан больной вопрос, естественно, обойденный в телерепортажах: «Как остановить насилие, льющееся с экранов?» И Путин не моргнув глазом отвечает о бузине в огороде: «Мы должны противопоставить бульварной, низкопробной продукции качественную». Высшая степень непонимания или демагогии, наплевательского отношения к стону женщин-матерей. Это, знаете ли, похоже на то, как задать высшему государственному лицу, супруга которого вроде бы возглавляет совет по русскому языку: «Когда же перестанут материться на экранах телевизоров, в общественных местах, на думской трибуне?». А тот ответит вкрадчиво: «Надо противопоставить хорошие книги, стихи, песни». Да они давно противопоставлены, но нагло вытеснены с прилавков, из телеэфира совсем другой продукцией! Насилие, порнография, бездуховность, сатанизм несут владельцам СМИ прямой и огромный барыш. Общество и государство должны озаботиться правовой, программной, постоянной заботой о духовном здоровье нации. Между тем Закон о русском языке, жесткие аналоги которого есть во Франции или в Польше, например, пусть и несовершенный, высмеян СМИ и отвергнут Советом Федерации.

Новый закон о СМИ, несмотря на вялые пожелания Путина, не принимается. Более того, Индустриальный комитет, в который входят в основном богатые владельцы СМИ, разработал сырой проект в своих интересах, оттесняя более демократичный вариант Госдумы. Заместитель председателя комитета по информационной политике журналист Борис Резник утверждает: «В проекте Индустриального комитета превалируют интересы денежных мешков... Проект обходит вопрос о демонополизации СМИ, что крайне важно, в нем не поставлен вопрос о прозрачности в деятельности СМИ, он и по духу, и по букве направлен на защиту не журналистов, а собственников». Вот так — с государственными монополиями либералы борются, а тут — как в рот воды набрали. Им нужны антинародные СМИ, их продажность, вседозволенность, угнетение пошлостью и насилием.

А вы говорите: перестановки в силовых ведомствах, неожиданные «рокировочки»... Да тут такое «голубое силовое ведомство» боятся затронуть, что все внешние враги, шпионы и террористы кажутся ягнятами. Ярчайшие примеры: следователи и сотрудники колоний прослеживают прямую зависимость характера преступлений от «Бригады» и прочих криминальных сериалов. Ну а как государственное РТР пыталось обелить Михаила Швыдкого, готового возвратить Германии «за так» перемещенные ценности, — видела вся страна. И что? Президент дал указание разобраться с конкретным случаем, не затрагивая принципов работы министра культуры. А тот уж готов идти в атаку на прокуроров. И так — во всем. Может, и прав резонер Радзиховский, дважды вскричавший в программе «Вести +» о трусливости власти. Только почему-то обращал пафос в прошлое.

Некоторые психологи считают, что в несформировавшемся, недоразвитом или невоспитанном ребенке основной инстинкт — хватательный. Раздай среди малолеток по одинаковой игрушке, обязательно найдется такой, кто захочет заграбастать все, пусть они в руках не умещаются. Так что в чем-то претенциозное название телешоу Сорокиной «Основной инстинкт» — оправданно, хотя зря ее одна из газет с Шерон Стоун попыталась сравнить: актриса — женщина умная и за непосильные роли не берется. А тут нахватали несколько часов в лучшее время на ОРТ, создали огромную команду, вбухали средства и принялись терзать зрителей очередной бесконечной трепотней.

Лучшую и краткую рецензию поместила под фотографией Сорокиной с горящими глазами и победно поднятым кулаком «ЛГ»: «Возвращение Светланы Сорокиной на телеэкран в передаче с абсолютно безвкусным и неподходящим названием «Основной инстинкт» только подчеркнуло, что с серьезной аналитикой на телевидении самая настоящая беда. Нервная, взвинченная, истеричная, предвзятая, поверхностная ведущая словно вынырнула из далекого и уже забытого прошлого, когда блеск глаз и разухабистость манер вполне заменяли ум, знания, ответственность». Даже так называемая на телевизионном сленге «бабская передача» о насилии в семье не удалась. Это надо же сообразить! — вскричать с фальшивым задором: «А давайте проголосуем: кто за пословицу «Бьет — значит, любит»? Может быть, изменились времена, а?». Ну и 93 процента голосуют против народной мудрости, поддавшись на явную глупость: ведь явно женская поговорка — это метафора, заострение мысли о неравнодушии, неожиданном проявлении чувства! Впрочем, многих участниц передачи и бить не хочется. Может, кроме Сорокиной.

Создатели программы безобразно посадили в первый ряд, как на завалинку, крупных женщин, неэстетично сидящих нога за ногу, мужиков в ботинках с улицы, нацеленных в камеру. Ну и, конечно, никто, наверное, не смеет сказать Сорокиной, что ей уже нельзя с такой фигурой вести программу стоя, что надо исключить брючный костюм, да еще при ведении на васильковом фоне, когда яркий клин синеет... не знаешь, как потактичнее сказать, где...

Опекающий программу Эрнст предложил назвать программу примитивней некуда — «Сорокина». Тогда уж проще проще: «Сорока». Ведь эта птица подает весть о любых гостях — желанных и незваных, интересных и скучных, — ей лишь бы трещать да суетиться.

Достоевский любил повторять, что нет ничего фантастичней русской действительности. По рождению, месту жительства, любви и работы я наблюдаю действительность московскую. Это, конечно, посильнее, чем «Девушка и смерть» Гёте, если вспомнить высказывание Сталина по другому поводу.

Купил еженедельник «Подмосковье» — узнать, как поживает область без своего телевидения, без популярных газет, какой в свое время, например, была газета «Ленинское знамя». На обложке — Ия Нинидзе, «небесная ласточка». Я подумал, что она из Тбилиси в Московскую область перебралась. Стал читать и оторопел. Под видом важнейшей новости Подмосковья на первую полосу вынесено начало рассказа о том, как грузинка получила квартиру... в Москве, у Курского вокзала. Совершенно бесплатно! «Спасибо Юрию Михайловичу... Понимаю, что многие москвичи ждут квартиру по двадцать — тридцать лет. Мне повезло». Фантастически повезло, если вообще можно подобрать эпитет!

Иосиф Кобзон сумел передать письмо актрисы, один из мужей которой снимал комнату на Кутузовском, в руки Лужкову, за нее похлопотала петербурженка Ирина Понаровская — и царский подарок мэра обеспечен. Нинидзе рассказывала в интервью о своей трудной судьбе, признаваясь тем не менее, что счастлива в искусстве, что все ей давалось легко и снималась она у таких режиссеров... А у меня глаза вылезали от удивления. Кинозвезда, у которой была «прекрасная грузинская семья» (а это значит как минимум дом в центре Тбилиси), племянница популярной Нани Брегвадзе, невестка прославленной Софико Чаурели по первому мужу, жена состоявшегося политика, который был заместителем губернатора Курской области (Руцкого, наверное, который уж так обласкал материально своих заместителей, что до сих пор разговоры и дела идут!), другой муж — дизайнер, работавший несколько лет в Америке. И весь этот процветающий, звездный, богатый клан не мог купить, обменять матери двух детей квартиру в Москве? Уму непостижимо! Что же стало с гордыми грузинами, есть ли границы паразитирования на бедной России, коли им надо было ждать царского жеста Лужкова, отобравшего бесплатную квартиру у какой-нибудь московской матери? Какой пародийный рынок мы строим и какое право имеет мэр-самодур обвинять советское прошлое, где за такие щедрые подарки за народный счет наказывали?

Журналистка «Подмосковья» по имени Рита без тени сомнения и подобных естественных вопросов предлагает мне порадоваться за подлинно счастливую женщину, получившую неплохой подарок к празднику (еще бы!), а я, даже при уважении к таланту Ии и ее неизбывной тоске по Грузии в центре Москвы, не могу отделаться от чувства возмущения и горечи: какое же общество мы построили и почему такой хозяин в моем родном фантастичном городе?

Вслед за вечно молодым Пушкиным отмечаем мы (увы, тихо и незаметно) 200-летний юбилей его младшего собрата Николая Языкова, который и вовсе остается вечным школяром, поскольку явился основоположником русской студенческой песни. Увяла она, перетекла в рок и блатной шансон, а когда-то гремела подлинной поэзией и заражала задором, верой в будущее:

Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой
Ради сладкого труда,
Ради вольности высокой
Собралися мы сюда.

Какой там «сладкий труд», какая «высокая вольность»! — ныне кажется, что все идеалы и требования российского студенчества, придумавшего в Татьянин день лозунг «Долой самодержавие!», выражены в рекламе «Клинского» и в прозе одной модной свердловчанки — пива и секса...

Но образ неповторимого поэта вечно молод не только потому, что создал он в 20 лет цикл «застольных» (1823), а через шесть лет и вовсе «разгульных» (1829) песен, а еще и благодаря строгой нашей либеральной цензуре хоть в царское, хоть в советское время. Стихи более позднего периода, когда вечный и буйный студент, бесплодно отучившийся семь лет в Дерптском университете, остепенился, проникся идеями московских славянофилов и от воспевания абстрактной вольности обратился к постижению глубинной воли, мысли, верности отеческим заветам, замалчивались, не включались в хрестоматии, даже в солидные издания. Например, в годы своей юности я достал в букинистическом магазине томик Николая Языкова, вышедший в малой серии «Библиотеки поэта» к 155-летию певца в 1958 году. Вроде бы оттепель на дворе, а в книге не было программных стихотворений 40-х годов — «К Чаадаеву» (“Вполне чужда тебе Россия...»), «Константину Аксакову» (“Бойко и почтенно за Русь и наших ты стоишь...») и, конечно, «К ненашим», обращенное, условно говоря, к «западникам»:

Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят...
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с ними
Ни жить, ни петь, ни говорить!

Понятно, что речь шла не о неких прогрессивных европейцах, ибо первый славянофильский журнал, основанный Киреевским, назывался как раз «Европейцем», а направлены были стихи «противу тех, которые хотят доказать, что они имеют не только право, но и обязанность презирать народ русский» (подчеркнуто в письме самим Языковым. — А.Б.). Тезка и друг Николай Гоголь был в восторге от этих стихов («Сам Бог внушил тебе прекрасные и чудесные стихи «К ненашим». Душа твоя была орган, а бряцали по нем другие персты»), а Белинский и Герцен сильно бранились. Можно соглашаться с той или другой стороной, но ведь надо прежде всего публиковать определяющие стихи! Более того, обширное предисловие составителя К. Бухмейера заканчивалось в оттепельном 1958 году вопиющим пассажем: «Поучительна и сама судьба поэта. «Какая это великая истина, — говорил Белинский, — что когда человек весь отдается лжи, его оставляет ум и талант». Слова эти вполне применимы к Языкову». И — финальная точка. Вот что творила с поэзией идеологическая удавка — какие там мнимые страдания Евтушенко из-за спорной строчки! Великого поэта лжецом и бездарью представляли, вытащив слова Белинского, сказанные совсем по другому поводу.

Ныне, при рыночно-либеральной цензуре, к юбилею поэта не вышло вообще ничего: ни западнического, ни славянофильского. В январе 1845 года Языков пишет брату Александру: «Мои новые стихи выйдут в свет не прежде февраля. Печатать будем, кажется, у Семена, не более 600 экз.: в наше время никто почти не читает стихов». А за двадцать лет до этого, в памятном декабре 1825 года, он на гребне печатного и устного успеха предугадал мрачное грядущее и Николаевской, и нашей эпохи:

Я жажду славы и свободы,
А что пророчат мне мечты?
Предвижу царство пустоты
И прозаические годы.

Вот мы и дожили до таких лет, когда прозой стали считаться дамские детективы, а поэзией — матерные «гарики».

Всему человечеству
Заздравный стакан,
Два полных — отечеству
И славе славян!
Свободе божественной,
Лелеющей нас,
Кругом и торжественно
По троице враз!

Да, Языков обладал божественным чувством свободы и в жизни, и в стихе. Родившись 16 марта 1803 года в семье богатого симбирского помещика, он стал наследником значительного состояния, мог свободно с 11 лет учиться в Петербурге, безуспешно нащупывая инженерную стезю подобно старшим братьям, потом поступил на философский факультет в Дерпте, из которого уехал «свободно бездипломным». Печататься начал с 16 лет (“Послание к Кулибину»), еще в Петербурге юным Языковым заинтересовался опытный и ловкий издатель А.Ф. Воейков, предсказав тому блестящее будущее.

В тяжелом для всякого свободолюбца 1826 году он знакомится с Пушкиным по инициативе последнего, посещает Тригорское и Михайловское. Помню, Семен Степанович Гейченко, восстановив баньку к очередному Пушкинскому празднику, показывая гостям новодел в тени вековых деревьев, сказал добродушно: «Да, попили они тут, поговорили — Александр Сергеевич с Николаем Михайловичем...». Особо ждала приезда Языкова Арина Родионовна, он был ее любимцем и после смерти не раз воскрешал няню в прекрасных строках:

Любила слушать наши хоры,
Живые звуки чуждых стран,
Речей напоры и отпоры
И звон стакана о стакан!

С 1829 по 1833 год Языков живет в Москве, проникается тогдашним ее русским духом, пишет немыслимые в наши дни строки:

Сюда! На дело песнопений,
Поэты наши! Для стихов
В Москве ищите русских слов,
Своенародных вдохновений!

Попробуй сегодня сыщи... Между делом Языков служит в Межевой канцелярии, кое-как занимается бесконечной российской земельной реформой, но больше пропадает в нынешнем Хоромном тупике, в салоне Авдотьи Елагиной — племянницы Жуковского и матери Ивана и Петра Киреевских. Пушкин, Баратынский, Вяземский, Аксаковы, Погодин, Полевой, Шевырев превратили этот салон в центр славянофильства и подлинно патриотической литературы. В отличие от салона Волконской об этом уникальном явлении тогдашней Москвы мало что пишут или так, как одна либеральная газета, назвавшая салон «рассадником славянофильства».

В разгар московской жизни у Языкова появляются признаки тяжелой болезни, он лечится в приволжской деревне — на родине, потом пять лет за границей, но при временном улучшении возвращается в 1843 году в Москву, где ввергается в литературную борьбу, пишет самые острые и полемичные свои произведения.

В конце 1846 года Языков ушел из жизни, вошел в полосу полузабвения, но в начале бурного ХХ века его воскресили и возвысили Блок, Белый, Пастернак. И сегодня у вольного песнопевца есть достойные последователи. Увы, издательскую политику и направленность электронных СМИ диктуют не они. Потому и вышел 200-летний юбилей таким...

Отмечание 50-летия смерти Сталина длилось на сатанинском ТВ полмесяца, ну, все осквернители праха и христианских заветов приложились. Наконец, в Чистый понедельник Великого поста пришел черед и Владимиру Познеру облить грязью и великую историческую личность, и наших предков, и всех нас. Весьма бледно, как обычно в последнее время, выглядели защитники державы и святого наследия. Наталья Нарочницкая, которая, начиная с роли секунданта Никиты Михалкова, выступает вроде бы за неразрывность русской истории, за освящение власти Православием, но принимается в тенденциозных, гробокопательских программах с испуганными глазами подыгрывать то Соловьеву, сокрушая Сталина, то Познеру, утверждая, что Ленин — куда хуже. Новые приглашения на ТВ обеспечены.

Сергей Кара-Мурза вообще больше робко молчал и растерянно улыбался, хотя и впрямь с таким оголтелым ведущим тихому умному профессору трудно полемизировать, даже встрять в разговор не удавалось. Зато сразу после записи программы «Времена» он весьма убедительно и эмоционально выступал в прямом эфире радио «Резонанс», но этих-то радиослушателей убеждать и перебарывать не надо! Почему-то все политические ристалища и публичные дискуссии оппозиция, привыкшая действовать в подполье и на протестной волне, в последнее время — увы — безнадежно проигрывает...

Чувствуя себя на коне, философ И. Чубайс (брат «ваучера») вдруг стал выступать защитником тысячелетней истории России («Ну что по сравнению с ней 70 лет Советской власти?»), как будто из тысячелетней истории Франции можно изъять наполеоновские походы или Пятую республику де Голля: ну что там 10—15 лет? — вообще миг. А Познер в конце программы, чувствуя полную безнаказанность и ковбойство в духе Фила Донахью, которого он нам представил героем нашего времени, разразился иезуитским монологом, призвав на помощь «гениального драматурга Шварца» и его пьесу «Дракон», которая за десятилетие либерального выжигания «тоталитаризма» стала затасканным знаменем. Но из всей пьесы он выбирает самый подлый монолог дракона про своих слуг, про их души, которые грязные, выжженные, какие-то еще и, конечно, мертвые. «Такие же души были у наших отцов, да и у нас самих», — выливает Познер ушат грязи в Чистый понедельник (как, интересно, чувствовала себя подчеркнуто православная Нарочницкая?). Может быть, у его отца — пропагандиста-перебежчика — душа была выжженная и мертвая, у моего отца — юного поручика, участвовавшего в Брусиловском прорыве, и отца Героя Советского Союза — нет!

Уверен, что миллионы вздрогнули, возмутились у экранов, если не потеряли окончательно разум и чувство достоинства. Но у патриотической оппозиции нет сегодня не только эфирных возможностей, но, видимо страсти и напора, таланта и убедительности, чтобы вступить в схватку с губителями и очернителями душ.

В конце марта 1998 года, когда о готовящемся дефолте знали только строители государственных пирамид вместе с теми, кто нагреет потом руки на беде страны, ясновидящая Раиса Сумерина попробовала заглянуть сквозь сумерки в будущее. Специально сохранил вырезку из «Советской России» с ее публичными предсказаниями. Она, в частности, предрекла, что летом Черномырдина ждет неудача, и его действительно не утвердили на должность премьера — не уговорил, речистый: «Я, кстати, все прошел. И я вот это скажу, понимая, куда мы зашли, как убежденный сторонник, что другого курса быть не может». Еще без труда угадала, что у «Бориса Немцова дела будут обстоять не слишком хорошо», возможно даже, что его «понизят в должности», но в Москве он останется. Так оно и случилось — получил отставку, весело вышел к шахтерам у Горбатого моста с бутылкой, но прошел в Думу и снова не вылезает из экранов, тусовок, загранкомандировок. По-моему, очень доволен и состоятелен после дефолта.

Предсказывая события предстоящих в 2000 году президентских выборов, Сумерина сказала, что «возможно, следующим президентом России будет женщина из близкого окружения Бориса Ельцина, которую не столько выберут, сколько выдвинут». Прямо как будто ей Березовский с Юмашевым поведали о своей бредовой идее двигать в президенты Татьяну Дьяченко (куда уж ближе!), но тут у Ельцина хватило волчьего чутья понять, что под крылом дочки комфортно не доживешь всей семьей, и тогда выдвинули полковника из службы госбезопасности, который по-женски благодарно обеспечил «преемственность» и личную безопасность.

Весьма к месту вспоминается анекдот, который нам с армейскими друзьями начальник штаба еще в армии рассказал. Приходит полковник в свою ракетную часть, а в коридоре уборщица говорит, брякая ведром: «Ну что, товарищ полковник, переезжать будем?». — «Ну ты чего, тетя Рая, нет такой информации, да и часть стоит на своем месте в ракетном поясе страны... Откуда ты это взяла?» — «Да на базаре с утра говорят». Ночью «Голос Америки» и впрямь передает: «Такая-то ракетная часть готовится к дислокации в связи...». Полковник с утра пораньше бежит в штаб, из Генштаба — ни словечка, находит уборщицу и умоляет: «Тетя Рая, сходи на базар, узнай хоть, куда переводят...».

Вот и думаешь: жива ли здорова Раиса Сумерина, может, снова ее послушать, внести какую-то ясность в безумную, не поддающуюся логике политическую жизнь? Ясно лишь, насколько прав был юбиляр года Федор Тютчев: «Всякое ослабление умственной жизни в обществе незбежно влечет за собой усиление материальных наклонностей и гнусно-эгоистических инстинктов». Наши великие поэты — духовные светочи противостоят этому как могут и пытаются докричаться из прошлого.