“Борьба за чистоту, за смысловую точность, за остроту языка есть борьба за оружие культуры”

(М. Горький).

НА ТЕЛЕТРИБУНЕ — почетный гражданин города Одессы Жванецкий М. Он самозабвенно потешает зал историями с так называемыми РАКАМИ. Да извинит меня взыскательный читатель, но, может быть, вместе со мною и изумится: Жванецкого с его пошлостями, улыбками и аплодисментами встречают и провожают зрители-слушатели, он удостоен поощрения самого президента и даже воров, похитивших его забугорный лимузин. Впрочем, благодарная милиция с изумительной быстротой нашла сей транспорт и благоговейно возвратила его владельцу.

Неужели сам почетный одессит, лауреат премий не чувствует, что его остроты скверно пахнут? Неужели его собратья по перу, коих развелось множество, не стыдятся перед памятью великого сатирика Салтыкова-Щедрина, Зощенко и других истинных сатириков и юмористов, умевших дарить людям улыбки без пахучих “острот”?

Походя бросая срамное, его ревнители ссылаются не на хмельной опыт сапожника или шофера, застрявшего в застарелой колдобине, а на вершинный авторитет русской словесности — самого Пушкина. “Пушкин не был бы великим русским поэтом, не будь он великим русским матерщинником”,— заголовочно вопила газета “Караван-рос” в юбилейные дни двухсотлетия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. Вопила вроде бы не голословно: автор “исследования” А. Сидоров приводил примеры, якобы показывающие сквернословие поэта, называл стихи, из которых издатели выбросили крепкие слова, тем самым “обокрав” Пушкина. “Исследователь” сокрушался аршинным заголовком “Пушкин, которого мы потеряли”, подчеркивал: “Любовь великого поэта к русскому мату — это проявление любви к русскому языку и народу”. Утверждая это, автор намеренно умалчивает, что в названных им стихах Пушкин ни разу печатно, публично не выругался. В Полном собрании сочинений (издательство “Наука”, 1979 г.) читаем о тех стихотворениях: “Сводня грустно за столом...” и “Рефутация г-на Баранжера” не предназначались к печати; “Мансурову” при жизни поэта не публиковалось; “От всенощной вечор идя домой” — сообщено в воспоминаниях Пущина как стихотворение Пушкина; “27 мая 1819” — стихи сохранились в записи П.П. Каверина; “Брови царь нахмуря...” — стихи, сообщенные Пушкиным Дельвигу в письме... как “приращение к куплетам Эристова”. Что такое эти куплеты, в точности неизвестно”.

Единственное из названных Сидоровым стихотворений было напечатано, это — “Телега жизни”. В письме Вяземскому Пушкин писал: “Знаешь ли ты мою “Телегу жизни”?.. Можно напечатать, пропустив русский титул”. Заметьте, как сказано аккуратно: вместо зазорных слов — “русский титул”.

Матерщинником выставил Пушкина и Раскин Иосиф в своем хулиганском издании, о котором ниже пойдет речь. Раскину не понравилось, как напечатано письмо Пушкина приятелю Соболевскому: нецензурное слово заменено точками. Раскин “исправил”, не стыдясь, что вторгается в личную переписку поэта. Неужто не заметил, как не любил Пушкин, что кто-то заглядывает в его письма?! Напомню строки из писем жене: “Тайна семейных отношений проникнута скверным и бесчестным образом...”; “Я не писал тебе потому, что свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе”.

Да ведь и ныне неприлично злонамеренно вторгаться в личную переписку!

В названии книги Иосифа Раскина — целая диссертация, приведу ее полностью: “Энциклопедия хулиганствующего ортодокса. Опыт словаря с анекдотами, частушками, поэзией, плагиатом и элементами распустяйского пустобольства”. Издательство “Грамма”, 1996 г. 480 страниц. Издание второе. Тираж 10000 экземпляров.

Раскину сделалось больно, что в печати стало появляться несметное количество изуродованных, обшарпанных анекдотов, то есть без мата: “Возникло неистребимое желание спасти, оставить на бумаге все те образцы юмора человеческого, которые мне, да и не только мне, помогали жить и выжить...”

Вот ведь как! Без мата, оказывается, и выжить невозможно. В качестве первого, самого убедительного довода автор предисловия воспроизводит фразу уехавшего в Америку Гены Гильмана — двоюродного брата, якобы крупного ученого, выдающегося преферансиста, лауреата Государственной премии, прекрасного математика, своего соавтора,— фразу, с которой тот обратился к теще Раскина: “Хася Хаимовна! Дорогая вы моя! Еще год такой жизни, и вы сами будете прекрасно говорить “е... твою мать!”

Точно воспроизводить напечатанное Раскиным не решаюсь. Удивительно, однако: неужели на такое способен нормальный человек?

Матеря Мать, Раскин ссылается на украшенный многими эпитетами авторитет Гены Гильмана. Сошлюсь и я на авторитет — не меньший, чем ставшего американцем Гены, на мнение А.М. Горького: “Странно и противно слышать, когда человек, рожденный женщиной и соками ее вспоенный, грязнит, попирает мать свою, отрицая за нею все, кроме похоти, низводит ее до скотины бессмысленной”.

В толстенной книге — почти полтысячи страниц! — сотни раз повторяются грязные матерные слова.

Изданию предпослана статья А. Арканова, считающего, что язык без мата ущербен: “Л.Н. Толстой, если не ошибаюсь, в своем творчестве лишь однажды употребил слово “г...”, да и то через “г” с точками. Лев Николаевич — великий писатель и “зеркало русской революции”. Юз Алешковский, если не ошибаюсь, в своем творчестве раза два обошелся без мата. Алешковский — замечательный писатель и зеркало русского “разговорного” языка”.

Не дорос Лев Толстой до Юза Алешковского!..

В энциклопедии Раскина соавторами являются не только Гильман и Алешковский, но и В. Владин, З. Паперный, Е. Эткинд, А. Гурвич, Б. Брайнин, М. Жванецкий, П. Герман, В. Аксенов и еще многие другие. Они, по мнению издательства, вместе с Раскиным и отражают во всей полноте и многообразии “стихию русского Духа”.

Всем видам “любви”, извращенному сексу отдали щедрую дань Иосиф Раскин и его подельники, не осталось забытым ни одно похабное слово. Порой, однако, кажется, что слова эти взяты не из первоисточника — от сапожника или ломового извозчика, а от незадачливого сочинителя, изнывающего от безделья.

Матерный язык — похабный, непристойно мерзкий, таков приговор В.И. Даля. Похабство, мерзкую брань (Даль) не пускали в свои произведения Толстой, Тургенев, Некрасов, Лесков, Чехов.

У Раскина свое понятие о нынешней словесно-сти: “Современный русский язык — это Пастернак, Мандельштам, Юлий Даниель или Александр Гинзбург”. Удивляюсь, как не попал в перечень “зеркальный” Юз Алешковский?.. Естественно, М. Шолохову, Л. Леонову, Ю. Бондареву, В. Распутину, В. Белову, А. Твардовскому места не нашлось.

“Высоко почитаемый (Раскиным) и миллионами читателей” автор вступительной статьи А. Арканов назвал это издание “в какой-то степени энциклопедией нашей жизни”. Подобной оценки удостаивалась только одна книга: “Онегина” можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением” (В.Г. Белинский).

Правда, разница в оценках все-таки есть: у Белинского — русской, у Арканова — “нашей жизни”, возможно, ограниченной рамками приятельскими.

Боясь, как бы мат не исчез бесследно, Раскин решил “оставить на бумаге” его образцы, не понимая, что остается лишь переписчиком, десятки раз повторяя уже бывшие в печати изречения Жванецкого, Брайнина, Губермана и других, мною перечисленных выше. Идет целенаправленная пропаганда мата.

Вспомню еще раз А.М. Горького, его цитатой хочется и закончить эту статью: “А детей — хотя бы это были Толстой, Достоевский и вообще так называемые великие люди — Вы, Мать, имеете законное право отшлепать, если они дурят безобразно”.

Пока дурящих отшлепать некому...

Иван СМИРНОВ.

г. Ярославль.