В предыдущей статье («Советская Россия», 04.06.05) мы подвергли критическому разбору идеологию партии «Родина» как мелкобуржуазную и не имеющую отношения к социалистическому учению, хотя и оперирующую его терминологией. Вместе с тем эта идеология есть выражение распространенных иллюзий, питаемых мелкой буржуазией относительно современных социально-экономических отношений и своего в них положения. А преодолеть иллюзии одной теоретической критикой невозможно. Они могут быть изжиты только в реальной практике борьбы за решение общенародных и общедемократических задач. В этой борьбе мелкая буржуазия города и деревни может и должна быть союзником пролетариата, коммунистов.

В ПОСЛЕДНИЕ годы идет активное политическое позиционирование мелкой буржуазии. Если сравнить, например, думские выборы 1999 года с региональными выборами 2004-2005 годов, то за пять лет ее политическое представительство в лице таких партий, как «Родина», «обновленная» Аграрная, Пенсионеров, Народная, выросло в пять раз — с 6 до 30 процентов от числа голосующих. Это, впрочем, еще не значит, что в следующей Думе они могут рассчитывать на аналогичный результат, однако указывает на вполне определенную тенденцию. И эту тенденцию не объяснить никакими искусственными причинами, никакими политтехнологическими уловками Кремля по созданию «президентских спецназов», «партий-обманок» и т.п. Объективно вопрос стоит не о том, являются ли упомянутые партии кремлевскими проектами. Это, конечно, очень важно в текущей повседневной тактике. Но стратегически важен в первую очередь вопрос о том, удовлетворяют ли эти партии какую-либо общественно-политическую потребность.

Ответ следует дать положительный: да, удовлетворяют — спрос рождает предложение. Достижение кремлевских политтехнологов в том и заключается, что они этот политический спрос выявили и стали небезуспешно работать над его удовлетворением. Бюрократия сделала весомую заявку на удержание мелкой буржуазии под своим идейно-политическим контролем. По сути, это и есть один из центральных моментов современной политической борьбы: борьба между бюрократами, либералами и коммунистами за руководство мелкой буржуазией.

Как всегда и везде, мелкая буржуазия колеблется. И сейчас она повернула от бонапартизма к демократии и социализму. Надолго ли, прочно ли? Это во многом зависит от того, как построят коммунисты свои с ней союзнические отношения.

Принцип союзнических отношений в рамках народно-патриотического движения, который КПРФ провозглашала неоднократно, гласит: мы ищем союза не с «партиями-головастиками», а с реальными силами, обладающими реальными социальными (в т.ч. электоральными), материальными и организационными ресурсами. Однако, как только такие силы выходят на политическую арену, в партийной среде раздаются тревожные голоса: у них «не наша» идеология, у них подозрительные лидеры, они копают под нас, отбирают наши голоса на выборах! Все это, в общем, верно. Но если так, то зачем говорить о желательности иметь союзников? Нужно понять, что союзник — всегда самостоятельный субъект, всегда конкурент. Союзник — всегда попутчик, который, дойдя до некоторого рубежа, обязательно превратится в соперника. То есть любой союзник всегда ненадежен по определению. А если он не конкурент и попутчик, то это уже не союзник, а обыкновенный прихвостень, с вожделением заглядывающий в партийную кассу.

Эта проблема имеет очень давнюю историю, начиная еще со II съезда РСДРП. Предложенная меньшевиком Потресовым и принятая тем съездом резолюция об отношении к либеральным партиям практически отсекала пролетариат и его партию от всех потенциальных союзников. В ней, в частности, говорилось о том, что союз возможен лишь при условии, что «либеральные и либерально-демократические течения должны ясно и недвусмысленно заявить, что в своей борьбе с самодержавным правительством они становятся решительно на сторону российской социал-демократии». Нелепость! — возражал Ленин. Если бы либералы даже и заявили нечто подобное, мы ни в коем случае не должны им верить, ибо либерал не может решительно стать на сторону социал-демократа. В переложении на современную ситуацию это значит: если ныне Рогозин скажет, что он «решительно» становится на сторону КПРФ, мы ему не должны верить.

Потресов выдвигал также условием союза то, что эти течения «не выставят в своих программах требований, идущих вразрез с интересами рабочего класса и демократии вообще или затемняющих их сознание». Опять нелепость! — возражал Ленин. Даже эсеры выставляют требования, идущие вразрез с интересами рабочего класса и затемняющие его сознание. Но из этого следует необходимость разоблачать ограниченность и недостаточность освободительного движения буржуазии, но отнюдь не недопустимость временных соглашений.

Но что же дальше? Куда на деле ведет твердокаменная резолюция Потресова? У меньшевиков твердокаменность кончилась тем, что в стремлении достигнуть полного единства либеральных и социал-демократических требований меньшевики обкорнали свои собственные лозунги до либерального, буржуазно-демократического уровня.

Так что надо определяться — либо у коммунистов должны быть союзники, либо они только нежелательные соперники или просто лишняя обуза для партийного бюджета. Решить этот вопрос невозможно, если исходить из формальных идеологических и политических абстракций. Главное не в том, что думают о себе классы и лидеры их политических организаций, а в том, что они делают, объективно вынуждены делать. Необходимо опираться на объективный анализ социального положения классов и социальных слоев. Для этого необходимо проследить хотя бы в общих чертах генезис нашей мелкой буржуазии.

НОВЕЙШАЯ экономическая история России зримо распадается на два почти равных по длительности периода: до дефолта и после дефолта. С 1992 по 1998 год в стране не происходило ничего в смысле хоть сколько-нибудь внятного экономического процесса. Отдаленно и очень приблизительно его можно сравнить с эпохой «первоначального накопления» капитала. Не было в том обществе ни настоящих эксплуататоров, ни настоящих эксплуатируемых в научном, экономическом значении этих слов. А было повальное мародерство, в котором — и это следует особо подчеркнуть! — активно участвовали не только верхи, но и низы. Широкомасштабный грабеж общенародной собственности немногими «шустриками» был бы невозможен, если бы власть не узаконила и не поощрила мелкомасштабный грабеж той же собственности многими «мямликами». Кто-то присвоил нефтяную трубу, а кто-то — валявшийся во дворе медный водопроводный вентиль, сдал его в приемный пункт и выручку пропил, как и полученный на халяву ваучер. Поэтому в оценке событий необходимо обязательно учитывать роль не только первых, но и вторых. Иначе ничего в происшедшем понять невозможно.

Это была «экономика» грабежа и проедания. Она и создала в стране широчайший слой мелких и мельчайших собственников. Таков парадокс: людей ограбили, но одновременно тем самым превратили в собственников — по их экономическому положению и их психологии. В нищих, но собственников, в «обманутых вкладчиков». В те годы многие левые теоретики говорили о том, что идет пролетаризация населения. Это была ошибка, которую следует честно признать. «Пролетаризация» оказалась гораздо более похожей на обуржуазивание, а в своих крайних формах вылилась в деклассирование и люмпенизацию немалой части населения.

Когда проедать стало нечего, произошел дефолт-98. Только после него началось более или менее «правильное» функционирование капиталистического способа производства, более или менее «правильное» извлечение прибавочной стоимости. Это выразилось не только в постепенном восстановлении некоторых отраслей производства, но и в формировании присущих капитализму классов и классовых отношений.

Поэтому и в идеологическом плане оба периода также существенно отличаются друг от друга. До дефолта идейно-политические предпочтения населения коренились исключительно в недавнем советском прошлом. Кто-то жил своими социалистическими воспоминаниями, кто-то — диссидентскими, а кто-то, и их было, к сожалению, большинство, — обывательскими. После же дефолта на позиции граждан все большее и большее влияние оказывает их социально-экономическое, классовое положение.

«Мямлики» ненавидят «шустриков» всеми фибрами души. Но «шустрики» резонно возражают «мямликам»: сами вы, господа-товарищи, виноваты, что вовремя не подсуетились, пить надо было меньше! И «мямлики» с этим, в общем, согласны: да уж, сами виноваты! Однако нашелся, наконец, и за нас радетель. Вот он, батюшка наш, защитник униженных и оскорбленных — товарищ Путин! Он олигархов экспроприирует — авось и нам что-нибудь перепадет. Весь успешный путинский пиар, вся «народная любовь» к Путину представляет собой в сухом остатке не что иное, как обыкновенную зависть и ненависть мелкой собственности к крупной.

Бонапартизм как социально-историческое явление в принципе опирается на мелкого разрозненного частного собственника, выступая его представителем и покровителем. Но это в теории, на уровне надежд, официальных президентских деклараций. На практике же, на массовом низовом уровне бюрократия как целое выступает отнюдь не покровителем, а прямым грабителем мелкого собственника. И масштабы коррупции на федеральном уровне меркнут в сравнении с коррупцией на уровне местном, низовом. Подумаешь, отобрали у Ходорковского «Юганскнефтегаз»! Какие-то там 10-12 миллиардов долларов. Совокупный же годовой объем «мелких» коррупционных поборов минимум раз в 5-6 больше.

Бонапартистское государство борется с крупным капиталом и преступностью ровно в той мере, в какой оно видит в них своих конкурентов по грабежу народа.

Отсюда вопиющее противоречие между поклонением мелких буржуа Верховному Бюрократу и их же повседневными столкновениями с его подручными. Для идеологического купирования таких противоречий и придумана давным-давно сказка о добром царе и злых боярах. В этом свете задачу оппозиционной агитации можно сформулировать одной фразой: «Разъяснять прямую связь Путина с бюрократией». Программа же и конкретные шаги «Родины» эту связь елико возможно затеняют. Постоянные призывы к Путину «встать на сторону народа», «порвать со своим окружением» политически ничем не отличаются от той петиции, которую несли питерские рабочие царю 9 января 1905 года.

Царь стоит над классами — внушали русскому крестьянину сотни лет. И пока крестьянин верил, все было о’кей. Как только крестьянин перестал этому верить, как только он убедился, что царь — такой же помещик, как и все прочие, к тому же самый главный и богатый, от царского самодержавия в считанные дни ничего не осталось.

В РОССИИ сформированы сегодня основы капитализма и, соответственно, все его противоречия сразу полезли наружу. Причем получилось общество, экономически и политически очень похожее на российское общество 1905-1917 годов, которое безуспешно пытались спасти столыпинской реформой между первой и второй русскими революциями.

Два объективных фактора обусловливают большую неустойчивость нынешних российских экономических, социальных и политических порядков.

1. Мелкобуржуазность большинства населения. В начале прошлого века у Столыпина не получилось разрешить земельный вопрос, сохранив господство царской бюрократии и не ущемляя интересов помещиков. Замысел заключался в том, чтобы пролетаризировать основную мелкобуржуазную крестьянскую массу, выделив из нее тонкий слой «крепких хозяев», капиталистических фермеров. Однако крестьянство не стало дожидаться «естественного» исхода событий — потребовало и взяло себе всю землю. Так и сегодня мелкая буржуазия постепенно и мучительно пролетаризируется, но по всему видно, что и здесь до «естественного» дело не дойдет. Мелкий буржуа уже требует национализации природных богатств и восстановления социальных гарантий.

2. Разделенность политического и экономического господства. Политически господствует один класс — бонапартистская бюрократия, а экономически — другой, крупная буржуазия. Причем оба сидят на шее у народа. Между ними идет непрерывное перетягивание каната. Были времена, когда олигархи диктовали бюрократии свои условия. Особенно во время президентских выборов 1996 года. После них они собрали богатую жатву. Однако с приходом Путина нечто изменилось. Те из олигархов, кто претендовал на полноту политической власти, либо в бегах (Гусинский, Березовский), либо сидят (Ходорковский). Но борьба вовсе не закончена. Как бы ни были сегодня политически слабы либеральные партии, либерализм в целом остается силен экономически.

Современная объективная задача общественного развития России, в решении которой заинтересованы по разным причинам все без исключения классы, заключается в ликвидации господства бюрократии как класса. К чести теоретиков «Родины» будет сказано, что они это понимают. Как формулирует, например, М. Делягин, «смыслом революции станет уничтожение класса «новых феодалов», силовой и коммерческой олигархии: эти слои должны быть возвращены в свое естественное состояние — офицеров специальных и правоохранительных органов и крупных предпринимателей». Из того, что в этом заинтересованы все, Делягин делает вывод, что свержение «новых феодалов» станет результатом соединения разнородных сил, которые однако «будут действовать в едином идеологическом поле, созданном синтезом патриотических, социальных и либеральных ценностей».

А вот это, как нам кажется, неверно. Мелкие буржуа не любят противоречий и говорят об «идеологическом синтезе» патриотов, коммунистов и либералов. Коммунисты же говорят о борьбе разных общественных тенденций, путей решения этой «общей для всех» задачи. Да, она будет непременно решена так или иначе. То есть каждым классом по-своему. И именно в этом «так или иначе» и заключена основная проблема, вокруг этого пункта разворачивается реальная, а не мишурная классовая борьба. Именно здесь пролегают разграничительные линии между либералами, мелкобуржуазной демократией и пролетарской демократией (коммунистами).

С точки зрения марксистско-ленинской теории исторического процесса, любое классовое государство исторически прогрессивнее и перспективнее, чем государство бонапартистское, в котором государственный аппарат не подчинен контролю какого бы то ни было класса. Но все дело в том, что это за класс.

На худой конец, даже открытое господство крупного капитала лучше подернутого флером «православия, самодержавия и народности» господства алчного чиновника. Лучше для чего? Для прояснения народного сознания, для выработки классового самосознания пролетариата, для развития классовой борьбы с буржуазией. В этом смысле ельцинская Россия, в которой власть на 90 процентов принадлежала олигархии, лучше путинской России, в которой власть на 100 процентов принадлежит бывшим «чекистам».

Но отсюда вовсе не следует, что коммунисты, народно-патриотическая оппозиция должны поддерживать усилия олигархов по восстановлению своего господства над госаппаратом, то есть потенциальную «оранжевую революцию». Последние события показывают, что перед лицом угрозы другой — красной — революции олигархи и бюрократы срочно ищут компромисс. Но найдут ли? Они искали его еще в эпоху столыпинской земельной реформы, но так ничего и не получилось. На Украине и в Киргизии события также находятся на этапе шаткого компромисса противоборствующих группировок. Условием допущения Ющенко к власти стала весьма путаная конституционная реформа, разделившая власть между президентом и парламентом. Условием ухода Акаева стало подтверждение легитимности вновь избранного парламента, состоящего сплошь из акаевцев. В России же власть, не дожидаясь революции, сама предложила олигархам компромисс на своих условиях. Формула его такова: лояльность бизнеса Путину и его «чекистам» в обмен на сохранение собственности и личной свободы. Правда, налоговой амнистии не будет даже в отношении лояльных (бабки, ребята, все равно придется заплатить!), зато обещана фактическая приватизационная амнистия.

Вопрос, повторю, не в том, будет ли свергнут бонапартизм. Это уже не предмет для дискуссий. На дворе не средневековье, а постиндустриальная эпоха, на фоне которой «воевода на кормлении» — дикий анахронизм, который будет неминуемо смыт потоком событий, ибо переделка воеводы в современного менеджера — задача заведомо невыполнимая. Главный же вопрос состоит в том, кто, как и в чьих интересах обуздает государственную бюрократию. Коммунисты должны не просто бороться с бонапартизмом вообще, но в первую очередь за наиболее соответствующий интересам трудящихся масс путь ликвидации бонапартизма и вести по нему весь народ. Каков же этот путь?

ТЕОРЕТИЧЕСКИ возможны три варианта антибюрократического переворота: криминальный, либеральный и демократический — народный. Возможны также сочетания разных вариантов: первого со вторым и второго с третьим. Есть также дельцы, проповедующие сочетание криминального варианта с демократическим: Жириновский, красноярские «Наши» (не путать с кремлевскими), екатеринбургский «Уралмаш» и т.п.

Во всех этих мыслимых и немыслимых вариантах возникает вопрос о том, располагают ли претенденты на свержение бюрократии (или на полюбовное соглашение с бюрократией) реальными организационными структурами, способными принять на себя бремя государственного управления. Да, располагают!

Так, у криминалитета имеются особые отряды вооруженных людей, разделившие между собой территорию страны (области, районы, города, поселки, деревни), взимающие дань на своем участке и «защищающие» данников от налетов чужих. Кстати, структура и функции современного рэкета точно соответствуют классическим признакам эксплуататорского государства.

У олигархов также имеются разветвленные структуры, готовые взять на себя функции государственного управления. Это менеджмент финансово-промышленных групп и крупных вертикально интегрированных корпораций. В советские времена их аналогом были так называемые градообразующие предприятия. И все знали, что гендиректор завода — настоящий глава и хозяин города, а предисполкома — его исполнительный секретарь.

А вот есть ли нечто подобное у народа — у пролетариата и мелкой буржуазии города и деревни?

Рогозин решает этот вопрос легко и просто. «Начатые Путиным и активно поддержанные партией «Родина» реформы, предусматривающие укрепление «вертикали» власти потенциально способны оздоровить климат. Но изменить воровскую природу российской бюрократии и ей не по зубам. Здесь нужны меры покруче». Какие же меры? «Самым сложным и скандальным, но при этом неотложным делом станут «идеологический» отбор кадров и чистка кадрового аппарата. Здесь мы намерены опираться на кадровый потенциал нашей партии, способной выдвинуть на занятие ключевых должностей в органы государственной власти и местного самоуправления тысячи патриотов».

Итак, вышколенным профессиональным аппаратам бюрократии, организованной преступности и олигархии Рогозин легкомысленно противопоставляет просто... «патриотов», отобранных по «идеологическому» принципу. Не жидковато ли? Ведь речь идет о взятии власти народом! О взятии очень жестком, при котором максимум, что можно будет сделать для бюрократии, — это обуздать ее, подчинить своим интересам, поставить себе на службу. Как, например, Советская власть подчинила себе буржуазных спецов. И прекрасно сказал о них Ленин: мы заплатим им хорошие деньги, но мы не дадим им кушать, если они не будут исполнять политическую волю народа. Точно так же рассуждает (должен рассуждать, если он понимает свои интересы) любой класс, претендующий на власть и политическое руководство. Так рассуждает, например, тот же Березовский, являющийся сегодня самым последовательным выразителем интересов крупного капитала, и в этом отношении у него следует учиться.

Народу для взятия власти необходимы не «просто патриоты». Опираться на превосходные человеческие качества, говорил Ленин, — вещь в политике совсем несерьезная. Народу необходима организация. Эта объективная потребность в органах народовластия и установка на их создание выражена в трех лозунгах, выдвинутых КПРФ осенью прошлого года: «Самоорганизация народа», «Самоуправление народа», «Самозащита народа». «Для победы революции необходимо формирование нового центра власти, новой государственности, альтернативной нынешнему бюрократическому режиму. Эта новая государственность может родиться только снизу — в творчестве масс, подобно рождению Советов в 1905 и 1917 годах. Способствовать рождению новой государственности, звать народ к самоорганизации, самоуправлению и самозащите — ключевая задача коммунистов сегодня» (Из доклада Президиума ЦК на Пленуме ЦК КПРФ 26 октября 2004 года).

Конечно, это было сформулировано еще очень общо, не предрешая конкретных форм. Они, как свидетельствует опыт многих революций, могут быть выдвинуты только жизнью, историческим творчеством масс. И уже выдвинуты. Первый комитет народной самозащиты был создан еще в ноябре — в Пскове. Об этом сегодня забывают те мелкобуржуазные оппозиционеры, кто свои собственные промахи, недосмотры и просчеты облыжно приписывают не кому иному, как... КПРФ. Мол, партия «не ожидала» (восстания льготников), «не решилась» (восстание возглавить), «не смогла» (разбудить новые слои населения) и т.д. и т.п.

Наоборот, события начала года партия встретила в полном не только практическом, но и теоретическом всеоружии. И не просто встретила, но подготовила и организовала их. Еще летом, когда Госдума принимала монетизационный закон, по призыву партии прошли первые акции протеста в Охотном ряду. И только свора семигинских мосек помешала провести протест с еще большим размахом. Именно КПРФ проделала всю практическую подготовительную работу в преддверии январского «восстания льготников». Когда же монетизационный закон вступил в силу, первые январские акции протеста, осады местных администраций и перекрытия дорог были совершены митингами, собранными по официальным заявкам региональных комитетов КПРФ. И только затем к акциям стали присоединяться представители других партий и движений. Комитеты самозащиты не без трудностей, не без борьбы и противоречий, но стали превращаться в межпартийные органы.

В данный момент массовое протестное движение переживает естественный циклический спад. Очередная волна еще обязательно поднимется. А пока нужно хорошо усвоить опыт первой волны. Опыт поистине бесценный: самой жизнью выдвинута новая форма объединения оппозиционных сил.

НОВАЯ оппозиционная коалиция не должна быть и, очевидно, не будет похожа на организации недавнего прошлого: Фронт национального спасения или Народно-патриотический союз. ФНС объединял известных политиков, выступавших в личном качестве, хотя некоторые из них номинально возглавляли какие-то партии и движения. НПСР объединял уже организации, среди которых были реальные, прежде всего КПРФ, но большинство существовало только на бумаге.

Годы политической борьбы научили, что такие коалиции не могут и не должны быть соединением разных партий в одну общую политическую организацию, исповедующую некую усредненную «идеологию патриотизма». Партии всегда должны быть самостоятельными! Есть другие, вполне проверенные временем, эффективные формы соединения.

Необходимо объединение не политическое, а деловое. Союз «институтов гражданского общества», выражаясь языком демократических реформ, или Союз Советов депутатов трудящихся, выражаясь языком революции.

Логика формирования народной власти была проработана Лениным еще в 1905 году: силы революции и контрреволюции приблизительно уравновешиваются. Старая власть разлагается и отравляет страну трупным ядом. Разложению требуется противопоставить организацию революционных сил. Снизу повсеместно возникают рабочие, крестьянские, солдатские организации, но они разрозненны. Требуется объединение всех революционных сил. Недостает общероссийского политического центра. Совет рабочих депутатов должен стать зародышем такого центра. Общероссийский политический центр в лице Советов свергает царизм и берет в свои руки государственную власть.

В 1917 году партии революционной пролетарской демократии (большевики) и мелкобуржуазной демократии (меньшевики и эсеры) никак политически не объединялись, хотя наивных призывов к единству звучало более чем предостаточно. Но тем не менее эти партии оказались с первых же дней революции объединенными на чисто деловой, практической почве в органе, в Советах рабочих и солдатских депутатов.

В них не требовалось искать «среднюю линию», способную объединить во что бы то ни стало «всех патриотов» (тогда речь шла о «всех социалистах»). Там требовалось делать дело и доказывать свою дееспособность, а уж массы сами разбирались, какая пропорция большевиков, меньшевиков и эсеров в Советах соответствует их (масс) коренным интересам. И к октябрю 17-го разобрались окончательно.

Первоначально Советы взяли в свои руки лишь часть государственной власти, разделив ее с временным правительством. Отсюда и политическая структура ленинского лозунга: не просто «Власть — Советам!», а именно «Вся власть — Советам!» То есть Советы уже располагают определенной властью — именно: какой-то частью общегосударственной власти, и должны теперь взять всю власть целиком. То есть условием политической верности и работоспособности лозунга является ситуация двоевластия.

У нынешних народных комитетов самозащиты никакой, даже полувласти в руках пока нет. Что же нужно делать для того, чтобы они обрели доверие людей, а вместе с ним и реальное влияние? Нужно в числе прочего дать верные лозунги общенародной борьбы, развеять мелкобуржуазные иллюзии о ее содержании и сущности, о возможности компромисса с правящими классами. Здесь решающее слово должны сказать коммунисты.

Как писал Ленин в 1905 году, «социал-демократия боролась и борется с полным правом против буржуазно-демократического злоупотребления словом народ. Она требует, чтобы этим словом не прикрывалось непонимание классовых антагонизмов внутри народа. Она настаивает безусловно на необходимости полной классовой самостоятельности партии пролетариата. Но она разлагает «народ» на «классы» не для того, чтобы передовой класс замыкался в себе, ограничивал себя узенькой меркой. А для того, чтобы передовой класс, не страдая от половинчатости, неустойчивости, нерешительности промежуточных классов, тем с большей энергией, тем с большим энтузиазмом боролся за дело всего народа, во главе всего народа».

Дело всего народа выражено сегодня в 17 вопросах референдума. В еще более концентрированном виде оно может быть выражено в трех лозунгах.

Экономический: Национализация природных богатств и стратегических производств.

Социальный: Восстановление социальных гарантий.

Политический: Ликвидация бюрократии как класса — демократизация власти.

Это еще не социализм. Это лозунги мирной народно-демократической революции. Но это уже преддверие социализма.

Александр ФРОЛОВ.