В этот предновогодний вечер у меня в доме допоздна продолжалась уборка. На улице было уже темно, когда я вышел за ворота, чтобы закрыть окна своего дома. Покончив с этим занятием, я уже собрался зайти в ограду, как услышал: «Сосед, здравствуй! Ты торопишься? Давай, покурим минутку».

Напротив моего дома стоял сосед Павел Иванович, бывший шахтер, а сейчас пенсионер. Одет он был, как всегда, одет в видавшее многое, то ли куртку, то ли в армейский бушлат. Человек, никогда не унывающий, ниже среднего роста, всегда подвижный, он донес до меня два полных ведра угля со стороны железной дороги и теперь, передыхая, стоял, прикуривая сигарету.

Несколько кусочков угля выпало из одного ведра. Он нагнулся, подобрал их, любовно отряхнул от приставшего к ним снега и аккуратно положил в стоящее рядом ведро.

— Дорогой он, этот уголек-то. Сколько за него уже людей погибло? Да и сейчас гибнет один шахтер на миллион добычи. Уголь, он тяжело дается. Даже и здесь, на поверхности, на железной дороге, он забирает людские жизни. Я знаю несколько случаев, когда женщины для себя пытались скинуть уголь из вагона, но одна упала, сломала позвоночник, вторую переехали колесами вагона.

Павел Иванович затянулся, пустил струю дыма и вздохнул:

— Да и охрана еще гоняет. По осени, Толя такой был, так вот, они его избили. Поломали ребра, отбили все внутри. Похоронили бедного. Сейчас избили даже своего, железнодорожника. Мне тоже маленько дубинкой попало. Ох и долго болело! Такие дела, сосед.

А без него ведь никак нельзя, не обойдешься. Чтобы его купить, надо три с половиной тысячи рублей оплатить за машину. Где взять такие деньги? Пенсия всего 2 028 рублей. Я больше сорока лет отработал в шахте. Довелось работать и на «Двухаршинке», на коленях. Раньше, при Советской власти, всем шахтерам-пенсионерам давали бесплатный уголь на отопление, компенсировали оплату за отопление в коммунальных квартирах. Сейчас в России правит «демократия». Приняли закон о социальной защите шахтеров, да только никто его и не собирается исполнять. Деньги вперед — после будет уголек.

Мы живем в Сибири, на улице мороз до минус сорока, а то будет и еще ниже. Кто теперь, кроме самого пенсионера, побеспокоится о его житье-бытье?

Шахты, говорят, убыточные. Обанкротили, продали. Сейчас хозяева получают прибыль. А мы, бывшие рабочие этих шахт, угля не получаем. Где справедливость?

За разговором дошли до его дома.

— Может, стакан чая или по сто грамм? У меня есть, зайдешь на минуту? Есть время?

Я согласился зайти на чай. На входе во двор нас встретила лаем собака.

— Заходи, не бойся, — продолжал он, — это маленькая осталась. Раньше их было две. Летом пасу чужих коров, а они мне помогают. Сейчас одна сдохла. Наверное, от «обильного» кормления. Тут самому-то едва хватает. Раньше пас на лошади. На лошади оно, понятно, много легче. Но лошадь украли цыгане, а кто — милиция не нашла. Так вот, теперь приходится пасти пешим порядком. Но ничего, я еще крепкий, справляюсь.

Мы прошли через сени сразу в небольшую кухню. Обстановка скромная. Сняв верхнюю одежду, повесили на прибитую к стене вешалку. Сели за кухонный стол.

Хозяин взял из резного буфета два бокала и, бросив в них одноразовые пакетики чая, залил кипятком.

— Есть простая заварка, — пояснил он, — но хочу угостить этим. Оцени на вкус.

— Чего к чаю? Сахар или конфет? — спросил Павел Иванович.

Я сказал, что лучше будет конфет. Из того же шкафа он достал вазочку с конфетами и поставил ее на стол.

— Пока у тебя есть время, хочу высказать, о чем думаю.

Что такое прожиточный минимум? — продолжал он начатый разговор. — Это меня раньше вообще никогда не интересовало. Получал свои 120 рублей пенсии, потом заработал 176. На них мог съездить поправить свое здоровье. Ездили вместе с женой. У нее была зарплата 60 рублей, но нам тогда этого всего хватало. Теперь пенсию «повысили», стало «много». Целых 2028 рублей. Как много! Из стажа выбросили время службы в армии. Раньше это включать было можно. Нам понятно, что теперь денег у государства на всех пенсионеров не хватает. Поприватизировали, порастащили, разворовали. Правительству самому теперь не хватает денег. Мы, как гири, на ногах у него. Вот на нас, горемычных, и экономят.

Так, представитель правых сил, демократов, Хакамада заявила, что лучше было бы, если бы мы, все пенсионеры, умерли. Таким путем решаются и дальше планируют решать демократы все наши проблемы. Самый лучший выход для обеих сторон.

Да что там говорить о нас! Мы простые рабочие, когда и такие, прежде известные в свое время начальники, почетные шахтеры, орденоносцы, как А.С. Когай, Ф.Н. Косенков, получают по 2100 — 2200 рублей!

Две дочери работают, а третья не может найти работу. Приходится помогать ей и внуку.

Знаю, ты постоянно занимаешься политикой. Я тебя за это уважаю. За то, что ты что-то пытаешься сделать для людей. Спасибо. Но только никак не могу я понять политики нашего государства Российского. В чью пользу оно палку гнет?

Шахтеры поддержали первого президента России Б.Н. Ельцина. А что получили?

Старому президенту Б.Н. Ельцину положили годовое содержание в 20 млн. рублей. Как ему не стыдно! Это при нашей-то общенациональной бедности! Скольким пенсионерам-шахтерам можно было бы помочь углем и повысить получаемую пенсию? Пенсия, которую начислили сейчас, не позволяет компенсировать тот труд и здоровье, что мы уже отдали. Не хватает денег ни на зубы, ни на санаторий, ни на курорт. Профилакторий шахтеров закрыли.

Медсанчасть шахтеров урезали. Остался только дневной стационар. В моем понятии, наверное, это скоро будет скамейка на улице, где доктор ведет прием днем. Сверху на плакате надпись: только на дневное время. Вечером доктор встал, собрал свой тонометр, и рабочее место свободно. Без всяких затрат.

Президент Путин смотрится и говорит красиво. Да только не стало сильно легко жить от этого. В городе не появилось ни одного нового предприятия, добивают большое последнее предприятие. Это камвольно-суконный комбинат. Сейчас в нем едва-едва жизнь теплится, дочка маленько денег получает. Если продадут, что там будет и что после этого с ней будет?

Вот сейчас прошли выборы. Даже здесь умудрилось государство вбить клин в наши семейные отношения. Я голосовал за коммунистов, за КПРФ, а жена проголосовала за «Родину». Тоже хорошо говорит и смотрится С.Ю. Глазьев. Постоянно показывают его по телевизору. Так часто, что становится очень подозрительной такая частота.

Почему, к примеру, не показывать почаще временами того же Г.А.Зюганова? Очень тонкая, исподтишка, ведется политика проникновения в наши умы. Я так думаю.

Такая политика уже всем надоела до того, что и голосовать-то идти не хочется. Не верят люди в справедливость подсчетов результатов этих самых выборов. Там, говорят они, уже все за нас решили.

Не перебивая разговорившегося хозяина, я его внимательно слушал.

— Раньше говорили, — продолжал свою речь сосед, — нас не надо агитировать за Советскую власть. Но непорядочные оказались правители да президенты.

Сейчас власть всяко поносит коммунистов. Значит, я их так понимаю: она боится ихнего прихода.

Я мыслю так: народ должен сам понять, что только за КПРФ и необходимо было проголосовать, если еще хоть немного уважает себя. И теперь, выбирая президента, не ошибись!

На горячей печке весело засвистел закипевший чайник. Павел Иванович неторопливо встал из-за стола, взял его без прихватки, долил кипятка в остывающие чашки. Сел и снова продолжил начатый разговор.

— Наш город небольшой. Мы, шахтеры, все знаем друг друга. Знают нас и другие жители города.

Так, недавно встретил я тоже пенсионера, бывшего взрывника. Он поинтересовался, не завалялось ли где пары пачек «материала»? Это так зовут в шахте взрывчатку. Мы его раньше использовали в хозяйстве: то на удобрение в огороде, то, кто поедет в тайгу за кедровым орехом, брали с собой. Хорошая штука. Еще прихватывали кусок транспортерной ленты. Прислоняли к кедру ленту, патрон сверху — бах, и дерево целое, и шишки сняты. Аккуратно работали.

Обсудили с ним, что уголь стал недоступен. Посмеялись: а что, если, как в Чечне, говорит, рвануть вагон-два? Пусть под Новый год люди вдосталь наберутся угля. Как думаешь?

Соседи, да и вообще в городе около пяти тысяч бывших шахтеров сидят без полагающегося им угля.

Кто-то застучал в ворота, залилась снова лаем на улице собачонка. Следом постучали уже в окошко.

— Это сосед Михаил подает сигнал, — пояснил хозяин.

— Значит, поставили вагоны с углем близко. За углем пошли соседские ребятишки, надо успевать идти. Они молодые, накидают. Крупный соберут, а мелочь подберем мы. На вагон залезть уже не хватает здоровья.

Он засмеялся, а потом шутливо добавил:

— А, может, это уголь для нас, бывших шахтеров-пенсионеров, теперь подали? Не знают только они, бедолаги, что рельсы-то к моему дому не подходят. Но что ж, придется тогда самому за ним идти. Пойдем, и тебя провожу.

Мы быстро допили остывающий чай и вышли на улицу. По направлению нашего движения гремели уходящие вперед санки и ведра. Улица жила своей ночной жизнью.

Я подумал, что как такового разговора у нас не получилось. Человек выговорился. Все сказанное им шло от души. Но только понятно ли это стало остальным россиянам?

Около моего дома мы расстались. Прощаясь, Павел Иванович протянул мне руку и спросил:

— Писать будешь? Напиши, как я все говорил тебе. Нам нечего скрывать. Я не агитирую. А если кто не верит — пусть приедет в наш Черногорск, посмотрит сам. Раньше город был кочегаркой Красноярского края, потом давал наполнение в шестьдесят процентов бюджета Хакасии. А теперь?..

Он отчаянно махнул рукой, подхватил загремевшие ведра и торопливо направился вслед за всеми.

Владимир ПИЛИПЧУК.

Черногорск