Буржуазное общество, провозгласившее равенство всех людей от природы, натолкнуло лучшие умы на размышление о причинах неравенства людей в их труде и соответственно в общественной иерархии.
Л.Н.Толстой:
«Разделение труда есть условие жизни организмов и человеческих обществ; но что в этих человеческих обществах считать органическим разделением труда? И сколько бы наука ни изучала разделение труда в клеточках глистов, все эти наблюдения не заставят человека признать правильным разделение труда такое, которое не признают таковым его разум и совесть. Как бы убедительны ни были доказательства разделения труда клеточек в наблюдаемых организмах, человек, если он ещё не лишился рассудка, всё-таки скажет, что ткать всю жизнь ситцы человеку не должно и что это не есть разделение труда, а есть угнетение людей. Спенсер и проч. говорят, что есть целые населения ткачей, и потому ткацкая деятельность есть органическое разделение труда; но, говоря это, они говорят точь-в-точь то же, что говорит богослов: есть власть, и потому она от бога, какая бы она ни была. Есть ткачи - значит, таково разделение труда. Ведь хорошо было бы говорить так, если бы власть и населения ткачей делались сами собою, а мы знаем, что они делаются не сами собой, а мы их делаем».
(Л.Толстой. Так что же нам делать?)

Идеалист Толстой высказывает справедливое нравственное негодование, возмущаясь тем, что «научная наука» (в данном случае позитивизм), как и люди из «достаточных классов», считают разделение труда вечным и само собою разумеющимся, оправдывая угнетение и даже не замечая его. Но полагает, что достаточно изменить сознание людей, убедить их, чтобы они перестали «пользоваться трудом своих братьев», и классовое деление исчезнет.
Согласно материалистическому воззрению, разделение труда принадлежит самой материальной жизни общества. Каждый застаёт те производственные отношения, которые сложились до него, принимает как данность и включается в них, и таким образом   отношения снова и снова воспроизводятся и изменяются самими людьми.  Это повседневный объективный процесс жизни общества. То есть разделение труда в обществе – далеко не то же самое, что «разделение труда в клеточках глистов» или в живом организме. Существуя объективно, оно производится людьми и постоянно изменяется от эпохи к эпохе.

Мануфактура как способ угнетения

 Эпоха капиталистического производства началась с мануфактуры.  Придя на смену объединению ремесленников в цехи, характерному для феодализма, мануфактура имеет своей основой  новое разделение труда.
Если ремесленник выполнял (и умел выполнять) все операции по производству данного продукта, был что называется мастером своего дела, хотя в условиях цеха и вынужден был подчиняться известным ограничениям, то в мануфактуре работник утрачивает всякую самостоятельность, становится органом, частью производственного механизма. Зато совершенствуется в  своей частичной операции. «В то время как простая кооперация оставляет способ труда отдельных лиц в общем и целом неизменным, мануфактура революционизирует его снизу доверху и поражает индивидуальную рабочую силу в самом её корне» (Маркс). И, значит, надежно превращает работника в наемного рабочего, подчиняет его капиталу:

«Если первоначально рабочий продает рабочую силу капиталу потому, что у него нет материальных средств для производства товара, то теперь сама его индивидуальная рабочая сила не может быть использована до тех пор, пока она не запродана капиталу. Она способна функционировать лишь в связи с другими, а эта связь осуществляется лишь после продажи, в мастерской капиталиста... на мануфактурного рабочего разделение труда накладывает печать собственности капитала» (К. Маркс. Капитал. Т.1.)

Особенность мануфактурного производства в том, что рабочий помимо своей воли привязан к своей частичной операции в изготовлении какого-то одного продукта и лишен всякой возможности перемены труда. Человек подчинен этой односторонности до такой степени, что, случалось, людей специально калечили, чтобы приспособить их тело  к выполнению данной функции. Человек становился живыми более или менее искусным элементом данного производственного процесса, но вне его ни на какую работу больше не годился. Никакими другими умениями не обладал. Попутно развиваются и дифференцируются и рабочие инструменты – свой для каждого действия. Всё это ведет к повышению производительности труда совокупного механизма, состоящего из людей.
 Уже Адам Смит рассматривал капиталистическое производство (а он его наблюдал именно в форме мануфактурного производства) без всяких иллюзий относительно положения рабочего. Быть рабочим - несчастье, но производство требует, чтобы часть общества была принесена ему в жертву:

"Человек, вся жизнь которого проходит в выполнении немногих простых операций... не имеет случая и необходимости изощрять свои умственные способности или упражнять свою сообразительность... становится таким тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо... Его ловкость и умение в его специальной профессии представляются, таким образом, приобретенными за счет его умственных, социальных и военных качеств. Но в каждом развитом цивилизованном обществе в такое именно состояние должны неизбежно впадать трудящиеся бедняки (the labouring poor), т.е. основная масса народа". (А.Смит).

Маркс продолжает:
 «Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ними сила. Этот процесс отделения начинается в простой кооперации, где капиталист по отношению к отдельному рабочему представляет единство и волю общественного трудового организма. Он развивается далее в мануфактуре, которая уродует рабочего, превращая его в частичного рабочего. Он завершается в крупной промышленности, которая отделяет науку, как самостоятельную потенцию производства, от труда и заставляет её служить капиталу».

Таким образом, в самом базисе, в материальном производстве, соответственно выполняемым функциям происходит деление его участников на три большие группы: производительные рабочие (однообразный физический труд), управленцы (капитал и его представители), носители знания(инженерно-технический персонал).

Подчеркиваю: речь здесь исключительно о производительном труде, о тех, кто участвует в   производстве и воспроизводстве капитала.

Машинное производство

Итак, каждый шаг вперед в развитии капиталистического производства, с одной стороны, развивает, совершенствует производительную силу труда, с другой - создает всё новые объективные условия для "цивилизованной и утонченной эксплуатации" (Маркс). Мануфактурное производство всё ещё слишком зависит от самого рабочего, от его искусства, даже от его настроения.   И тем самым оставляет рабочему некий минимум личной свободы.

"Такова слабость человеческой природы", - замечает один из буржуазных экономистов, - "чем рабочий искуснее, тем он своевольнее, тем труднее подчинить его дисциплине... тем больший вред приносит он своими капризами совокупному механизму".

Не забудем: этот совокупный механизм состоит из живых людей, вооруженных рабочими инструментами, и каждый из этих индивидов выполняет частичную операцию. Операция крохотная, но при усталости, дурном самочувствии или настроении работника тормозится весь производственный процесс. И поставить на его место другого не всегда возможно, так как для каждой операции нужно особое умение.

 Мануфактурное производство требует большого количества рабочих. Так, например, мануфактура иголок (её пример приводит Маркс) устроена так, что проволока последовательно проходит через руки от 72 до 92 рабочих, прежде чем получается готовая иголка. А это значит, что сбой в работе может возникать на каждом шагу. Неудивительно, что мануфактура не получила большого распространения, не могла ни охватить всё общественное производство, ни преобразовать его до основания. Но она представляла собой первый этап развития капиталистического способа производства, пробивающего себе дорогу в недрах феодализма.
 
Переворот осуществило машинное производство как способ наиболее адекватный капиталистической форме.  
Маркс не просто исследовал определенные исторические  способы капиталистического производства. Он открыл его всеобщие законы, то есть законы, охватывающие всё его развитие - от его начала до его конца. Точно так же и машинное производство Маркс рассматривает не только как  историческое явление, порожденное промышленной революцией XVIII века, но и как капиталистическое производство в его всеобщей, завершённой форме. И сколько бы ни толковали   теперешние экономисты о "постиндустриальном" обществе, "информационном " и.п. - такое общество всё-таки имеет своим фундаментом материальное производство, господствующим средством которого является описанная Марксом автоматическая система машин. Только нынешние, технически несравненно более совершенные автоматические системы машин куда более соответствуют «своему понятию», чем во времена Маркса. Поэтому и все тенденции, касающиеся разделения труда и способов подчинения рабочих капиталу, открытые и описанные Марксом, также развились ныне в полную силу.

«Когда рабочая машина выполняет все движения, необходимые для обработки сырого материала, без содействия человека и нуждается лишь в контроле со стороны рабочего, мы имеем перед собой автоматическую систему машин, которая, однако, способна к постоянному усовершенствованию в деталях...
В расчлененной системе рабочих машин, получающих своё движение через посредство передаточных механизмов от одного центрального автомата, машинное производство приобретает свой наиболее развитый вид. На место отдельной машины приходит это механическое чудовище, тело которого занимает целые фабричные здания и демоническая сила которого, сначала скрытая в почти торжественно-размеренных движениях его исполинских членов, прорывается в лихорадочно бешеной пляске его бесчисленных собственно рабочих органов» (Капитал. Т.1).

Если иметь в виду, что «центральный автомат» - это двигатель, основанный на использовании той или иной природной силы (во времена Маркса всего лишь силы пара), представленное здесь «механическое чудовище» вполне современно. Вполне наблюдаемо за каждой заводской проходной. Распространенное ныне конвейерное сборочное производство представляет собой особую спецификацию того же машинного производства с ещё более изощренными способами эксплуатации рабочих. Только представьте себе миллионы китайских рабочих, занятых последовательной сборкой наших излюбленных гаджетов, – миллионы и миллионы усаженных рядами рабочих пчел, создающих поразительно «умные» предметы и не имеющих ни малейшего представления о том, как и почему они работают. И вынужденных надевать памперсы, не имея возможности отойти от рабочего места. Такое, пожалуй, и Марксу не снилось.

И представьте себе всю колоссальную миллионнотонную массу взаимосвязанных материально-технических средств (включая их компьютерные, роботизированные и живые «элементы»), безостановочно перемалывающих, перемешивающих,  перерабатывающих материю нашей планеты в новые и новые технические средства, в строительные материалы, средства транспорта и связи,  в средства ведения войны и   истребления людей,  в  средства удовлетворения всяческих ненасытных потребностей и увеселений и т.д., и т.д. до бесконечности… И в конечном счете – в мусор, в отравляющие планету отходы… Есть над чем задуматься.

Но самое главное: громадное, непрерывно движущееся, клокочущее, содрогающееся, грохочущее – живущее собственной жизнью, пожирающее, отравляющее, воняющее и т.д. вещественное тело современного производства вместе с его живыми придатками и есть не что иное, как капитал. Именно здесь и таким способом его производят.

Эксплуатация в машинном производстве

Рассмотрим кратко некоторые следствия капиталистического применения машин. То есть как именно этот способ производства угнетает рабочий люд.
Если в мануфактуре рабочий заставляет орудие служить себе, теперь он сам служит машине, должен следовать за её движением. В мануфактуре рабочие, хотя и помимо своей воли, сами составляют единый производственный механизм. В машинном производстве вещественный самодвижущийся производственный организм сам существует  наряду с рабочими и противостоит им как данность.  Теперь уже не совокупный рабочий механизм выступает действующим субъектом производства, а бездушный автомат, к которому присоединены и которому подчинены рабочие.  
Далее. Теперь  не человек, а машина сама действует рабочим инструментом. Вместо индивидуального мастерства от рабочего отныне требуется простая механическая сноровка, доступная всякому нормальному человеку, в том числе женщинам и подросткам. Так абстрактный труд, составляющий субстанцию стоимости, становится «практически истинным», т.е. наглядной повседневной реальностью. Иными словами, труд при машине лишен всякого содержания, представляя собой голую затрату человеческой рабочей силы. Человек отныне живёт только тогда, когда не работает. И работает исключительно ради того, чтобы жить.
 Но в этом же заключается и «революционная сторона фабрики» - тот сдвиг в разделении труда, который делает возможным   коренной переворот в способе производства. Тот самый, что навсегда уничтожит наёмный труд.  

Машина так же мало является экономической категорией, как и бык, который тащит плуг. Она может стать и, будем надеяться, станет средством освобождения человечества и от тягот бессмысленного труда, и от господства над людьми неподвластных их контролю общественных сил.  Но это если будет совершен революционный переворот. А при капитализме  машина с самого начала явилась условием дальнейшего усиления эксплуатации наёмных рабочих и усугубления последствий этой эксплуатации.
Так, упрощение совершаемых рабочим операций привело к понижению стоимости рабочей силы и широкому применению женского и детского труда. Последний был позднее ограничен фабричными законами, поскольку многочасовой бессодержательный изматывающий труд вёл к необратимой физической и умственной деградации детей. А поначалу:

«Плетью удерживали там детей за работой; дети сделались предметом торговли, и о доставке их заключали контракты с сиротскими домами. Все законы относительно рабочего ученичества были отменены, так как, употребляя выражение г-на Прудона, не было уже более надобности в синтетических рабочих». (К.Маркс. Нищета философии).

 Стоимость рабочей силы делится отныне на всех членов семьи, то есть сумма необходимых жизненных средств, которую прежде получал в виде заработной платы глава семьи, добывается теперь трудом всех её членов. Рабочий, с горечью замечает Маркс, продаёт уже не только свою рабочую силу, но и жену, и детей – становится работорговцем.  При этом распадаются семейные узы, дом становится местом краткого сна, женщины не имеют времени и сил на домашние заботы, происходит «противоестественное отчуждение матерей от своих детей»; малыши предоставлены сами себе или заботам чужих людей. Картина, как видим, мало изменилась с тех пор – разве что детей не опаивают опиумом, чтобы спали. Зато им, случается, дают димедрол или заклеивают скотчем рты в  детских учреждениях.

Машина, как известно, «железная», она неутомима и может работать безостановочно. Скорость движения, например, конвейера ограничивается только физическими возможностями рабочих, и потому интенсификация труда обычно доводится до предела. И нет ничего более отупляющего и изматывающего, чем в течение всего рабочего дня на пределе возможностей совершать одни и те же заученные движения и сосредоточивать внимание на повторяющихся действиях машины. Это к сведению псевдоинтеллигенции, презирающей рабочих за их неразвитость, чуть ли не предопределенную природой. Между тем,- пишет Маркс, иллюстрируя классическое понимание Адама Смита, – «Первоначальное различие между носильщиком и философом менее значительно, чем между дворняжкой и борзой. Пропасть между ними вырыта разделением труда». (Нищета философии).

«Быдло» - вот распространенное определение заевшихся мещан для рабочего люда. И обычный обывательский довод: что мешало субъекту А или субъекту Б подняться вверх по социальной лестнице!
 Да, отдельное лицо может случайно справиться с обстоятельствами, хотя для детей рабочих в нынешней России это почти что за пределами возможного.  Но даже если тому или иному лицу удаётся подняться по социальной лестнице, это не отменяет того общего положения дел, что всё «цивилизованное общество» по-прежнему держится на  эксплуатации огромного массива наёмных рабочих. На том же основывается и возможность для интеллигенции заниматься содержательным трудом и в той или иной мере развивать свой ум и творческие способности. А также паразитирует и немыслимое число всяческих бездельников, расплодившихся опять-таки именно на базисе машинного производства, обеспечившего гигантскую производительность труда наёмных рабочих. Однако не изменившего ни их (рабочих) классового положения, ни в сущности и условий их существования.  Им по-прежнему доступен лишь необходимый минимум жизненных средств, да и тот постоянно находится под угрозой утраты.
Как бы ни убеждала современная «наука», что эксплуатация давно преодолена, как бы ни приглаживала, ни приспосабливала к нуждам буржуазии «устаревшего» Маркса, его анализ сохраняет полную силу:

«Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и духовной деятельности. Даже облегчение труда становится средством пытки, потому что машина освобождает не рабочего от труда, а его труд от всякого содержания. Всякому капиталистическому производству, поскольку оно есть не только процесс труда, но в то же время и процесс возрастания капитала, присуще то обстоятельство, что не рабочий применяет условие труда, а наоборот, условие труда применяет рабочего, но только с развитием машины это извращенное отношение получает технически осязаемую реальность. Вследствие своего превращения в автомат средство труда во время самого процесса труда противостоит рабочему как капитал, как мертвый труд, который подчиняет себе живую рабочую силу и высасывает её» (Маркс. Капитал. Т.1).

Как-то мне пришлось разговаривать с работницей, у которой отсутствовал большой палец на правой руке. На вопрос, как она его потеряла, ответила просто и поразительно точно: «Завод откусил». Вот она – сермяжная правда рабочего человека, вполне сознающего, что завод – противостоящее ему чудовище, высасывающее силы, калечащее и убивающее.

 Не будем развивать тему производственного травматизма. Те же шахтеры, работающие в тяжелейших и опасных условиях и за зарплату несопоставимую с доходами управленца, чиновника или "заработком" какой-нибудь вульгарной "звезды" шоу-бизнеса, гибнут на производстве сотнями и всё же вынуждены вновь и вновь спускаться под землю, чтобы не умереть с голоду. И это повседневная реальность нашей "цивилизации". Шахта - тот же капитал, что и завод.  И только путем эксплуатации, доходящей до убийства рабочих, она может давать прибыль.

Применение машин толкает их собственника к возможно большему удлинению рабочего дня. Суть в том, что с развитием машинного производства меняется органическое строение капитала. Всё большая его часть существует в такой форме, которая, с одной стороны, может постоянно применяться для увеличения стоимости, колоссально увеличивая производительность труда, с другой – теряет и потребительную и меновую стоимость, как только прерывается  контакт технических средств (постоянного капитала) с живым трудом.

 Вот как цинично рассуждает один из хлопчатобумажных магнатов начала 19 века:

«Когда земледелец бросает свой заступ, он делает бесполезным на это время капитал в 18 пенсов. Когда один из наших людей» (рабочих) «оставляет фабрику, он делает бесполезным капитал, который стоил 100 000 фунтов стерлингов».

Маркс:
«…машина  опрокидывает все моральные и естественные пределы рабочего дня…  самое мощное средство для сокращения рабочего времени превращается в вернейшее средство для того, чтобы все время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, находящееся в распоряжении капитала для увеличения его стоимости.» (Маркс. Капитал. Т.1.)

Борьба рабочих за сокращение рабочего дня до 8 часов заняла более столетия. Но как только сопротивление рабочих падает, капитал тут же берет реванш, всеми правдами и неправдами увеличивая рабочий день. Так, магнат г-н Прохоров не так давно  стремился создать ещё одну буржуазную партию, чтобы протиснуться в Думу и провести закон о 60-часовой рабочей неделе якобы для удобства самих рабочих! Впрочем, с антинародными законами Дума и без Прохорова справляется. Да что говорить. Всевозможные способы удлинения рабочего дня – наша повседневная реальность.  Не желаешь перерабатывать – ступай вон.

Борьба рабочих с предпринимателями за 8-часовой рабочий день хотя и завершилась относительным успехом (если профсоюзы выполняют свою роль), зато предприниматели учредили систему смен, лишающую рабочих полноценного ночного отдыха. И она вовсю применяется и там, где технология позволяет на время останавливать производственный процесс.  Но этого не допускают капиталисты, потому как им нужна прибыль любой ценой.

Самым тяжким следствием  машинного производства явилась безработица.  «Населения ткачей», о которых с горечью и сочувствием писал Л.Толстой, претерпели страшную трагедию, когда их ручной труд был вытеснен машинным. Возрастание капитала отныне стало происходить за счет резкого повышения производительности труда, а это сделало огромное число ручных ткачей безработными и обрекло на гибель.

 «Бедствию этому едва ли найдется аналогия в истории торговли, - писал генерал-губернатор Ост-Индии, когда туда были ввезены английские хлопчатобумажные машины. – Равнины Индии белеют костями хлопкоткачей».

Точно так же были обречены на гибель и английские ручные ткачи, вымиравшие голодной смертью в течение нескольких десятилетий по мере введения машинного производства. Таким образом, машина если не буквально откусывает рабочему голову или руку, то убивает его, лишая куска хлеба. И ничего удивительного, что сопротивление рабочих поначалу принимало форму агрессии против машин. И лишь впоследствии   стали бороться не против ни в чем не повинного мёртвого средства труда, а против его капиталистического применения, против эксплуатации рабочих посредством машин. Но и поныне выступают по большей части не против эксплуатации как таковой, то есть не против капиталистического способа производства, а против невыносимой, чрезмерной эксплуатации.

Безработица и «лишнее» население

Безработица отнюдь не является случайным или преходящим моментом, свойственным периоду становления машинного производства или периодам кризисов. Она, так сказать, имманентна, т.е. внутренне присуща, капиталистическому производству, коль скоро оно зиждется на всё возрастающем применении технических средств и их совершенствовании.  А это значит, что в органическом строении капитала, при всех колебаниях и отступлениях, в общем, происходит ныне уже колоссальный рост той его части, что составляет стоимость средств производства (постоянный капитал), а переменный (сумма заработной платы) относительно уменьшается. Проще говоря, живой труд вытесняется с производства. Но это прогрессивное явление, которое   уже теперь могло бы обеспечить всему обществу массу свободного времени (свободного от изнурительного, монотонного, бессодержательного труда), однако при нынешнем общественном устройстве является бедствием и для резервного (безработного) населения, и для общества в целом. И далеко не только в том смысле, что государство и общество должны тратиться на пособия, на поддержание существования массы спивающегося, сидящего на наркотиках, дичающего от нищеты и безделья населения, откуда рекрутируется преступность и т.п. Бездомные, беспризорные, дошедшие до крайней степени морального и физического падения – все отсюда. И со всеми социальными язвами ведется «борьба».  Этим озабочены массы чиновников, членов комитетов, журналистов, участников душещипательных ток-шоу. Гордоны и малаховы зарабатывают на народном бедствии свой отнюдь не скудный «хлеб». Множатся организации, фонды, правительственные обещания, интеллигентские стенания. Как же - у нас «цивилизованное общество»!

С другой стороны, наличие резервного населения, а также приток несчастных мигрантов, позволяет снизить зарплату ниже самого лукавого прожиточного минимума, свести её до мизерного процента от стоимости рабочей силы. А это, в свою очередь, отбивает у молодых всякое желание идти на производство, ибо, при всех заигрываниях сытых дяденек и тётенек, убеждающих в «престижности рабочих профессий», всякий знает, что на производстве, выражаясь по Марксу, твою шкуру будут дубить, причем за жалкие гроши.

Здесь нет возможности рассматривать капиталистическое производство во всех подробностях и взаимосвязях.  Я совершенно не касаюсь отраслей (и понятия) непроизводительного труда и неисчислимого множества бессмысленных, вредных, порой чудовищных «деятельностей», то есть способов, какими излишнее население находит себе применение в условиях рынка. И обретает особые профессии: воров, сутенеров, изобретателей нелепых «видов искусства», «звёзд» шоу-бизнеса и их многоразличной обслуги, проституток и т.д., и т.п.
Но, как и вообще в науке, коль скоро закономерные взаимосвязи открыты, прослежены и описаны, нам следует понять их и использовать как метод дальнейшего постижения действительности.

Тупик капиталистического производства

В противоположность буржуазным экономистам, которые и поныне выдвигают давно разоблаченные доводы, что, дескать, капитал всей своей неодушевленной массой вещества (машины, строения и т.п.) сам по себе «самовозрастает» (не замечают грубейшей мистики такого представления), Маркс доказал, что единственным источником роста капитала и, следовательно, всего общественного богатства в его капиталистической форме является прибавочная стоимость, создаваемая живым трудом рабочих. А коль скоро живой труд вытесняется машинами, капитал вроде бы должен в конечном счете зачахнуть и умереть. Он, конечно, проявляет признаки нездоровья, сотрясается кризисами, топчется на месте, вздувается гнилыми пузырями финансовых афер и чудовищных государственных долгов, но живёхонек и скорее угробит человечество, чем сам собою сгинет с лица земли.
Так как же происходит, что при уменьшении числа занятых рабочих не исчезает прибыль капиталиста? Тут несколько посредствующих звеньев и сдерживающих факторов. Во-первых, благодаря росту производительности труда увеличивается норма прибавочной стоимости. Производя огромную массу товара одним нажатием какого-нибудь рычага, рабочий воспроизводит стоимость своей рабочей силы (тем более свою низкую зарплату) в исчезающе малый промежуток времени. То есть, производя огромное богатство, сам он обходится капиталисту всё дешевле. А это означает, что и меньшее число рабочих может создавать бОльшую прибавочную стоимость. Но не только в этом дело.
Предпринимателей, а значит, и нынешних апологетов-экономистов интересует не прибавочная стоимость, а прибыль.   Норма прибыли исчисляется отношением прибавочной стоимости ко всему капиталу (а не только к переменному) и тем затушевывается источник прибыли, которая для отдельного капиталиста вообще утрачивает всякую связь с трудом его рабочих, ибо путем многоступенчатых преобразований становится средней нормой прибыли, а индивидуальная всегда то выше, то ниже её в зависимости от конкуренции, условий сбыта, корпоративных сговоров, связей, покровительств, спекуляций,   мошенничеств и  всех прочих  атрибутов нормального «бизнеса». И с этой точки зрения, можно не только забыть о всякой эксплуатации, но мыслить рабочих и предпринимателей партнерами, совместно достигающими результата, при главенствующей роли, конечно, капиталистов.
Но как бы то ни было, для всего совокупного капитала существует тенденция падения средней нормы прибыли, которая имеет многообразные следствия, в полной мере проявившиеся лишь теперь. Вот как формулирует эту тенденцию Маркс:

«Так как масса применяемого живого труда постоянно уменьшается по сравнению с массой приводимого им в движение овеществленного труда, с массой производительно потребляемых средств производства, то отношение той части этого живого труда, которая не оплачена и овеществлена в прибавочной стоимости, к стоимостной величине всего вложенного капитала должно постоянно уменьшаться. Но это отношение массы прибавочной стоимости к стоимости всего вложенного капитала образует норму прибыли, которая должна поэтому постоянно падать.» (Соч. т.25,ч.I, с. 233).

В стремлении переломить эту тенденцию капитал вынужден безудержно расширять производство, потому как другого способа наращивать прибыль или хотя бы удерживать её на данном уровне не остаётся.   И потому капитал превращается в ненасытного зверя, во всё возрастающем масштабе пожирающего природу, перерабатывая её в немыслимое количество товаров, всеми правдами и неправдами навязываемых покупателям.   Продуцирующего таким образом фантасмагорическое «общество потребления», бессознательно несущееся к своей гибели. Это и есть наш всеми наблюдаемый безумный, безумный, безумный мир.

Честный паразитизм капитала

Но что вообще означает всё возрастающее применение науки и техники в качестве производительных сил капитала?   Не больше и не меньше как безвозмездное присвоение капиталом всеобщей производительной силы общества и даже человечества.
Возьмём для начала простую кооперацию труда. Предположим, группа рабочих перемещает на некоторое расстояние груду кирпичей. Если каждый из них по отдельности будет перетаскивать кирпичи, будет иметь место простая сумма индивидуальных производительных сил. Но стоит группе организоваться в цепочку, производительность труда возрастёт, работа будет произведена быстрее или в большем объеме за данный промежуток времени. Таков эффект совокупной производительной силы, которая с полным правом присваивается капиталом, но ни в коем случае не рабочими, ибо каждый в отдельности получит стоимость своей рабочей силы и ни на что большее не вправе претендовать. И это вполне честно. Совокупная производительная сила каждому рабочему в отдельности не принадлежит; она ведь создана всеми сообща  при определенной организации труда. А организацию труда обеспечил капитал. Законы рынка таким образом ничуть не нарушаются.  С точки зрения рынка здесь всё справедливо.

Точно так же и в мануфактурном производстве капитал с полным правом присваивает производительную силу, возникающую из разделения труда. И в том и в другом случае дополнительная производительная сила ничего не стоит капиталисту, просто падает с небес.
 То же самое касается и машинного производства, где   присвоение капиталом всеобщей производительной силы становится поистине чудовищным.  Открытые в течение всей человеческой истории законы природы, воплощенные в разнообразных технических устройствах и производственных процессах, работают на капиталиста даром. Будучи однажды открыты, законы физики, химии, биологии и т.д. не имеют собственника, являются всеобщим интеллектуальным достоянием. К слову, нынешние потуги ввести юридические нормы, надежно ограждающие «интеллектуальную собственность» от «разграбления», вызвали бы, наверное, полное недоумение у величайших учёных прошлых веков.
Конечно, каждое новое и новейшее техническое устройство, как и сопряженные с ним научные исследования, требуют капитальных затрат и входят затем в состав всё возрастающей массы овеществленного труда, постоянного капитала. Но это не отменяет того обстоятельства, что вся масса овеществленного труда (производственные мощности) есть не что иное, как специфическая часть природы, воплотившая человеческое знание, преобразованная умом и руками человека, и тем не менее работающая не на благо человека и общества, а на производство стоимости, на сохранение и приумножение капитала. Нарастает вопиющее противоречие: всеобщая производительная сила   общества и человечества присваивается капиталом в соответствии с тем же «естественным» законом рынка, по которому капиталист присваивает совокупную производительную силу группы рабочих. Однако ни понимание этого противоречия, ни нравственное негодование ничего не могут изменить. И найдется бесчисленное множество искренне возмущенных: что может быть справедливее законов рынка! Авансировав капитал, собственник должен получить прибыль. И никому нет дела, что в этот самый капитал уже вложен разум и труд поколений, начиная с безвестного изобретателя колеса.


Необходимость переворота в способе производства

Непрерывный, всё расширяющийся, безумный процесс капиталистического производства с необходимостью сам на себе затягивает удавку:

«С одной стороны, капитал вызывает к жизни все силы науки и природы, точно так же, как и силы общественной комбинации и социального общения, - для того, чтобы созидание богатства сделать независимым (относительно) от затраченного на это созидание рабочего времени. С другой стороны, капитал хочет эти созданные таким путём колоссальные общественные силы измерять рабочим временем и втиснуть их в пределы, необходимые для того, чтобы уже созданную стоимость сохранить в качестве стоимости». (К. Маркс. Т.46, ч.II, с.212).

Чем мощнее всеобщая производительная сила, тем меньшую роль в производстве играет непосредственный живой труд рабочих и общественно-необходимое время, образующее субстанцию стоимости. И Маркс резюмирует: «рушится производство, основанное на меновой стоимости, и с самого непосредственного процесса материального производства совлекается форма скудости и антагонистичности». Это значит, что производительные силы подспудно стремятся вырваться на простор из оков меновой стоимости, то есть рыночных отношений. Это значит, люди буквально перед лицом гибели должны присвоить, поставить себе на службу, подчинить разумному общественному контролю  созданные человечеством могучие силы и средства – как материально-технические, так и стихийно сложившиеся общественные отношения. И сделать это можно лишь преобразовав весь способ производства.

Неуправляемая, подавляющая мощь этих материальных сил в их капиталистической ипостаси как раз и воспринимается массами как господствующий над всеми   Рок, Бог, как сверхъестественная сила. Картина на нынешний день фантасмагорическая: каждый, как может, борется против целого мира за своё существование и молит «Бога» пощадить именно его и его близких, а тем временем бездушный и бесчеловечный «Бог» (капитал), сталкивая массы людей в антагонистических противоречиях, наполняя их души агрессией, злобой, отчаянием, истребляет десятки и сотни тысяч. Истребляет и тем, что выбрасывает массы людей и целые народы на обочины существования, и путём всё более глобальных природных и техногенных катастроф, и   беспардонным военным подавлением усилий отдельных стран и правительств защитить национальные богатства от всемогущего мирового рынка. К слову, всеобщая истребительная сила достигла такого развития, что, например, беспилотники, наносившие «точечные» удары по Триполи, управлялись военспецами, находившимися на военной базе в районе Лас-Вегаса. А удар крылатыми ракетами по террористам, воюющим в Сирии, был нанесен с акватории Каспийского моря.
Что сказал бы по этому поводу Энгельс, отмечавший, что при высоком развитии военной техники победа вооруженного восстания едва ли возможна.

«Если изменились условия для войны между народами, то не меньше изменились они и для классовой борьбы».
Поскольку капитал объективно всё более враждебен всему обществу и человечеству, Энгельс мыслил будущие революции как привлечение всех задавленных  угнетением трудящихся масс на сторону рабочего класса и относительно мирный переход власти от буржуазии к пролетариату. Что, конечно, возможно только при условии его организации в передовую политическую партию, хорошо представляющую себе, какой именно переворот в способе производства должен осуществить пролетариат. В чём именно состоит его «историческая миссия». Какой «освобождающий мир подвиг» ему нужно совершить.

Сам по себе капитал не может вдруг перестать быть самим собой, сбросить с себя рыночные оковы и уже в качестве просто материального богатства превратиться в общественное достояние. Капитал – ведь это самодвижение вещей, которому вольно или невольно подчиняются люди. Последуют (и уже следуют!) под его давлением   и в небытие, если не сумеют организоваться, объединиться и поставить, наконец, отношения с головы на ноги. То есть надо так преобразовать отношения, чтобы не связи вещей, не объективный, ни от чьей воли не зависящий «ход вещей» (не зря же мы так говорим) определял судьбу человека и общества, а всё как раз наоборот. Чтобы люди сделались хозяевами и мира вещей, и собственной судьбы. То есть, выражаясь тривиально, перейти к общественной собственности. Привести производственные отношения в соответствие с производительными силами.