Сегодня коммунисты и все левые прощаются с Виктором Ивановичем Анпиловым, последним красным революционером, с которым мы в прошлом несколько лет дружили. Сейчас в России много людей, которые называют себя коммунистами, но настоящих марксистов среди них мало. Это или ревизионисты типа вождей КПРФ, называющих белогвардействующего патриарха «святейшим» (Зюганов), у партии которых от коммунизма осталось только название да красное знамя, потому что только за этим гордым названием и драгоценным для советских людей знаменем готовы они идти (без этих красных символов у КПРФ не будет электората!), или это вроде бы ортодоксальные марксисты-ленинцы, но притом сталинисты, хотя эти два понятия несовместны. Сталин уничтожил большевиков-ленинцев, заменив их мелкобуржуазными «красными» чиновниками-функционерами, что в конечном счёте привело к развалу СССР. Но почти все нынешние люди, считающее себя коммунистами, поставлены буржуазным режимом ощетинившегося оружием капитала в стойло правил буржуазной демократии, когда левым можно и дозволено якобы прийти к власти только путём легальных выборов, что исключено, так как буржуазная демократия – это декорация диктатуры буржуазии, которая в любой стране в случае опасности, грозящей её власти, применяет настоящее фашистское насилие.

Виктор Иванович Анпилов всегда понимал эту сущность буржуазной демократии. Убеждения у него были смешанные: это был настоящий советский патриот, отлично знавший марксизм, но вместе с тем считал Сталина продолжателем дела Ленина. Но если в КПРФ считают, что Сталин уничтожил за дело нехороших ортодоксальных большевиков, которые, мол, разрушали «святыни» и истинно русские традиции, то Виктор Иванович просто не верил в масштабы сталинских репрессий, так как о них рассказал Хрущёв, как известно, полностью себя дискредитировавший (да и мне пришлось сидеть в Дубровлаге – остатке Гулага из-за Хрущёва). Он не был фанатиком и охотно выслушивал мои доводы в беседах о Большом терроре и оставался моим самым настоящим другом. Важно, что он не чернил жертвы сталинизма, как это делают в КПРФ и около.

Но главное – то, что Виктор Иванович был настоящим революционером, какими были большевики-ленинцы и он искренне верил, что только революционным путём возможно свергнуть иго капитализма. Другого такого истинного бесстрашного революционера я в послесоветский период не встречал и не встречаю. Если хотя бы часть многомиллионной раздутой КПСС состояла из таких людей, как Анпилов, они бы не допустили мирной сдачи власти буржуазии по приказу одного человека – предателя и агента Запада Горбачёва, а убрали бы и сурово наказали самого Горбачёва и его банду.

Мы с Виктором Ивановичем заочно познакомились после 1997 года. Я тогда порвал всякие отношения с бумажной газетой Чикина «Советская Россия», в которой, живя в политэмиграции в Нью-Йорке, я умудрялся еженедельно публиковать свои огромные статьи как против Ельцина и российского бандитского капитализма, так и против американского, «цивилизованного». Дважды я был объявлен автором года этой газеты, мои статьи охотно читали по всей России, но когда в июне 1997 года, в день шестидесятилетия расстрела верхушки Красной армии – Маршала Тухачевского и семи высших командармов (генералов) в «Советской России» появилась статья некоего «полковника Галайко», который сам, торжествуя, утверждал, что новые следователи из «патриотов» пытали арестованных большевиков якобы не по приказу Сталина, а из ненависти к ним за то, что те подавляли буржуазию, попов и кулаков, я отказался сотрудничать с этой белогвардейской газетой под прикрытием советского названия.

Вскоре я связался по телефону с одним из помощников Виктора Ивановича – Виктором Михайловичем Овчинниковым, который сумел передать мне три факсимильные (с текстами, переснятыми из «Советской России» вместе с иллюстрациями художника Животова) сборника моих статей, которые он и двое других членов левой организации «Трудовая Россия», возглавляемой Виктором Ивановичем, издали по собственной инициативе, пользуясь тем, что работали в издательстве. Овчинников предложил мне писать статьи для их газеты «Молния», за что я охотно взялся. Я мог в них свободно выражать свои взгляды без антимарксистских «правок», которыми занимался «патриот» Чикин.

Однажды Овчинников мне позвонил и сказал, что со мною будет говорить сам Виктор Иванович Анпилов и спросил, могу ли я записать нашу с ним беседу. Я ответил, что в Америке всё возможно: у меня есть такой аппарат высокого качества. Когда Виктор Иванович начал говорить, то я почувствовал торжественность в его голосе, то есть он относился ко мне, популярному в то время у левых читателей журналисту, с  таким же особым почтением, как я к нему, настоящему революционеру и легендарной личности. Беседа растянулась примерно на сорок минут. С тех пор я несколько раз записал его беседы со мною. Все эти кассеты я надёжно храню.

Виктор Иванович рассказывал мне о положении в России и в среде нескольких коммунистических партий, каждая из которых считала себя истинной, рассказал, какие темы особенно интересуют читателей «Молнии».

В феврале 1997 года я был заочно принят в Союз писателей России, в его Московское отделение, а летом того же года по моему приглашению ко мне в Нью-Йорк приехал в гости Виктор Михайлович Овчинников. Он, как один из бывших редакторов издательства «Правда», предложил мне издать вторую книгу моих стихов (первая вышла в СССР в 1987 году). Я передал в подарок Виктору Ивановичу и всей «Трудовой России» праздничного вида Красное Знамя с золотистыми кистями, портретом Ленина в круге надписи золотыми буквами и с бахромой по краям. Это знамя я за пару лет до того фактически спас от унизительного приобретения каким-нибудь американцем в качестве «трофея», взятого у «побеждённого коммунизма». Однажды у меня почти под носом один итальянец, хозяин ресторана для педерастов (есть и такие!) купил в антикварном магазинчике одного нашего знакомого из Киева красное знамя за 100 долларов. Дома, он, певец-любитель с настоящим тенором, застелил им рояль. Как-то в ресторане он для таких же нетрадиционных, как и он, настоящим оперным голосом спел «La donna é mobile» («Сердце красавиц»). Я там оказался, потому что моя известная жена-художница расписывала банкетный зал. Я переживал, что знамя не досталось мне. Кстати, у того антиквара продавалась и куча советских орденов, возможно, похищенных или купленных у умиравших от голода бывших советских фронтовиков, защитивших нашу Родину от фашистов. Что ж, теперь власти новой России эту Родину продавали вместе с народом, его героями и их орденами...

И вдруг мы с женой зашли в только что открывшийся новый такой же магазинчик. И там оказалось в продаже праздничное Красное Знамя! Хозяин ещё не освоился с ценами и запросил с нас всего… 50 долларов! Я чуть не сболтнул от удивления, что оно в другом месте стоило 100 долларов, но жена толкнула меня локтем в бок и быстренько купила реликвию. Когда об этом узнал наш прежний антиквар, он с нашего разрешения передал через кого-то тому продавцу, что он страшно продешевил. Тогда тот бедняга прислал к нам человека с просьбой вернуть знамя за целых 70 долларов (тогда бы торгаш заработал на нём хотя бы 30 долларов). Но я встал в самую советскую патриотическую позу и заявил торжественно: «Знаменем Родины не торгую!»

7 ноября 1995 года мы переезжали в Нью-Йорке на бОльшую квартиру. Все вещи перевозили грузовиком, но знамя на древке я предпочёл нести в руках, тем более, что расстояние было в несколько небольших кварталов. Со мною пошла и моя 11-летняя дочка, везя в игрушечной детской коляске свои куклы. В такой праздничный день я не смог нести знамя нашей революции свёрнутым, и я развернул его, так что оно затрепыхалось на ветру. Мы шли, американцы со спокойным интересом смотрели на знамя, и только какая-то бывшая советская еврейка забежала вперёд и повернулась ко мне лицом, на котором было написано: «Вы что, с ума сошли?» Но я ей сказал почему-то громким милиционерским голосом: «А ну, гражданка, посторонитесь!» И её как ветром сдуло… Мы шли под любопытными взглядами американцев между частных трёхэтажных домов, над каждым из которых по американскому обычаю висели их полосатые флаги. Сшитые из узких полосок, они невольно морщинились, а моё знамя было ровное и яркое. И вдруг ветер дунул так, что оно охватило меня с головой и повело вперёд, словно наша советская Родина.

После этого знамя стояло у меня дома в красном углу, хотя ему явно хотелось реять над головами людей. И я был рад, когда представилась возможность вернуть его нашим людям труда…

С тех пор это знамя стояло в кабинете Виктора Ивановича за его креслом. На фоне алого полотнища сделано несколько его фотографий. Они есть у меня, есть они и в интернете, например, вот эта.

И меня на фоне этого знамени вместе с редактором «Молнии» доктором исторических наук тов. В.И. Козенковой тоже сфотографировали. Это произошло в феврале-марте 2001 года, когда я впервые решился осторожно на один месяц появиться в Москве. Но какая там конспирация! Виктор Иванович и вся «Трудовая Россия» устроили мне такой приём и всячески популяризировали меня, что, наверное, оберегало меня больше, чем тихое полуконспиративное пребывание на Родине. Когда я прошёл паспортный и таможенный контроль в «Шереметьево», я опешил: ко мне кинулся с объятьями радостный Виктор Иванович, а за его спиной стояла целая небольшая демонстрация из комсомольцев с Удальцовым, которые тогда были частью «Трудовой России», Овчинников и некоторые другие члены «Трудовой России» постарше. Комсомольцы держали красные плакаты с приветственными надписями. На одном из них было написано: «К НАМ ПРИЕХАЛ ПИСАТЕЛЬ-КОММУНИСТ КОНСТАНТИН ФЁДОРОВИЧ КОВАЛЁВ!», что привело меня в полное смущение.  Всё это время нас фотографировали профессиональные фотографы «Трудовой России» Алла Ивановна и Эмиль Иванович Аверины. Одна такая фотография хранится у меня.

На улице нас ждали автомобили, и меня повезли ко мне домой, где нас уже ждал «пир горой». Виктор Иванович сказал обо мне добрые слова как о верном товарище. А потом неизвестный мне тогда молодой красавец с красивыми волосами (теперь он стрижётся коротко, словно ожидая очередной посадки бульдогами демократии) Сергей Удальцов, стоя за моим плечом, произнёс потрясающую речь обо мне. Я готов был свалиться со стула. Это был месяц счастья для меня на родной земле. 

Вскоре я пришёл незаметно на митинг «Трудовой России» перед Музеем Ленина, то есть рядом с Красной площадью. Тогда демократия ещё не достигла своих карательных высот, каких она достигла на радость буржуазии при нынешнем обожаемом бессменном мочителе в сортире, и разные партии по расписанию в присутствии шеренги милиции во главе с подполковником могли проводить там и в других местах центра Москвы свои митинги. Полковник аккуратно записывал фамилии выступавших…

Но остаться незамеченным мне не удалось. Увидев меня, Виктор Иванович громко объявил: «Сейчас слово предоставляется нашему писателю коммунисту Константину Ковалёву, приехавшему из Америки». Люди громко зааплодировали, а я пришёл в ужас: ведь я не знал, что мне сделают предложение, от которого уже нельзя было отказаться, то есть произнести речь. К тому же я к ней не готовился и не знал, что я буду говорить. А из толпы меня уже снимали на видеокамеры, в том числе и супруги Аверины…

Я подошёл к микрофону и заговорил. К моему удивлению, я говорил складно, по существу, сам не зная, откуда берутся у меня такие слова. Потом Аверины подарили мне видеокассету с копией моего выступления, которую я тоже храню. Я никогда прежде не произносил речей и поэтому удивился, что говорил без единой запинки, с правильной жестикуляцией и воодушевлённо. Виктор Иванович крепко пожал мне руку.

Позднее я подумал, что когда человек не врёт, а говорит то, что думает, ничего не боясь, он всегда говорит хорошо, хотя не учился у цицеронов.

Но и это не всё, что сделал тогда Виктор Иванович для меня и для общего дела. Он сообщил мне, что заказал большой зал в Центральном Доме Литераторов, где состоится встреча моих читателей со мной. Я, естественно, разволновался. В ЦДЛ зал был набит битком. Сначала был дан небольшой революционный концерт наших комсомольцев, очень и очень зажигательный. А потом представили меня. Пришлось рассказывать всю свою биографию и особенно о том, что происходит в Америке, высказывать свои мнения по ряду политических вопросов. А после официальной части мне пришлось давать автографы на моей книге стихов, которую Виктор Иванович с моего согласия раздал товарищам бесплатно. Образовалась очередь, так как я не смог себе позволить просто расписываться на титульной странице, а спрашивал у каждого очередного его имя и отчество и делал небольшую дарственную надпись, чему люди были благодарны.

Уехав в Америку, я узнал, что за моей квартирой плохо присматривают, и попросил Виктора Ивановича делать это, тем более, что после усиливавшегося давления растущей и крепнущей демократии жена Виктора Ивановича, прежде его активная помощница, поставила вопрос ребром, наверное, потому, что её прародительница Ева сама была сотворена из ребра!  Но без шуток следует сказать, что, оберегая свой женский покой, она, по словам Виктора Ивановича, дала понять: или она, или революция! Виктор Иванович предпочел «изменить» ей с Революцией, чем изменить Революции. Поэтому ему негде стало жить, и он ночевал, как я узнал, у себя в кабинете, в обширном подвальном помещении «Трудовой России». Так что Виктор Иванович жил несколько лет в моей квартире, чем я очень горжусь. Соседи по лестничной клетке узнали его и приветливо с ним общались.

По-моему, даже враги чувствовали его обаяние. Два года назад со мною поругался сосед со второго этажа и при появлении представителей ЖЭУ заорал, что у меня здесь в прошлом жил без регистрации «коммуняка» Анпилов. Я спокойно сказал, что это естественно, так как я тоже «коммуняка». Представители ЖЭУ пропустили мимо ушей донос этого мелкого, но крупногабаритного  буржуйчика: Виктор Иванович был всем известен и уважаем.

В апреле 2004 года при дипломатичном и прагматичном изменении кремлёвской немилости на «милость» к эмигрантам из России (они же тоже «электорат»!) я приехал на два-три месяца в Москву без всякой опаски. Виктор Иванович вызвался помочь мне с обустройством.  Компьютер я сюда переслал ранее из Америки, а телевизора не было. Он на своей машине объездил со мною множество магазинов Москвы, пока мы не нашли надёжный, не китайский, а бельгийский «Филипс». Когда мы приехали с телевизором к нашему подъезду, Виктор Иванович категорически не позволил мне как сердечнику, перенесшему в Америке операцию на сердце, а позже инфаркт, тащить с ним огромный телевизор из машины по небольшой лестнице в лифт, а из лифта в квартиру. Тут рядом оказался мой сосед из соседней квартиры Евгений, богатырских размеров добряк, и они вдвоём доставили телевизор в комнату и установили на специальный столик.  Мне было неудобно, так как Виктор Иванович был ростом ниже меня и прилагал много сил, таща эту ношу.

Скоро наступило Первое мая 2004 года, и «Трудовая Россия» вышла на санкционированную демонстрацию. Впереди на приличном «идейном» удалении выстроилась партия ревизионистов и социал-предателей – КПРФ. Зюганов не согласился, чтобы «Трудовая Россия» красных смутьянов и бунтовщиков пристроилась сзади к большей по размеру колонне его партии и замарала бы этим её «чистоту», заключающуюся в абсолютно антимарксистских, антиленинских принципах, как например «Россия ещё одну революцию не выдержит» (слова Зюганова, боящегося, что БУРЖУАЗНАЯ Россия ещё одну революцию не выдержит!) или необходимость при зюгановском «социализме» без диктатуры пролетариата соблюдать «баланс интересов труда и капитала» (то есть овец и волков!), или сохранение частной собственности на средства производства.

Виктор Иванович знал, что мне трудно быстро маршировать, и поэтому он поставил меня в самую голову колонны между двух богатырского сложения молодых мужчин с красными флагами, и колонна медленно двинулась вперёд. Позади нашей тройки шёл боевой отряд комсомольцев, таких симпатичных юношей и девушек, а сзади ехала закрытая агитационная машина, из громкоговорителя которой раздавались первомайские призывы. Власти согласовали с Виктором Ивановичем маршрут движения нашей колонны. Мы имели право, как и КПРФ, дойти до Октябрьской площади к памятнику Ленину. Меня поражало, что на стенах домов названия улиц были написаны по-английски и по-русски. Я тогда пошутил, что по-английски написано, видимо, для того, чтобы в случае захвата Москвы американскими танками, танкисты не заблудились в огромном городе и благополучно вышли к Кремлю(!). Боковые улицы у перекрёстков были перегорожены огромными военными грузовиками, в которых сидели солдаты с автоматами Калашникова.

Колонну законопослушной КПРФ пропустили  к Октябрьской площади, а нашу – не исключено, что по просьбе чистенькой КПРФ – остановили. В метрах двадцати перед нами плотной стеной стояли каратели с нетерпеливыми овчарками и бойцы-спортсмены в спортивных костюмах в позе Владимира Владимировича, в которой он готовится вступить в борьбу дзюдо на татами. И это против безоружной мирной праздничной санкционированной демонстрации! Виктору Ивановичу без объяснения причины сказали, что дальше хода нет. Рядом был подземный переход со входом в метро, с высоким каменным ограждением. Виктор Иванович взобрался на двухметровую высоту ограждения и отчаянно и гневно произнёс боевую речь. Он ругал всё подряд: и правительство, и власть капитала, и всех его прислужников, употребляя иногда грубые выражения, но ничего не цензурного. Он пообещал нашим классовым врагам, что придёт время, и они ответят за все свои злодейства. Свернув знамёна и плакаты, все поехали к штабу, чтобы там отвести душу.

У меня дома мы с Виктором Ивановичем часто готовили себе кушанья, особенно свиные отбивные. Виктор Иванович предпочитал спиртному, как Чапаев, хороший крепкий чай. Как известно, он внешне был похож на простого человека из рабочего класса. Поэтому я был поражён, когда из бесед с ним узнал, что он работал переводчиком на Кубе, а потом на советском радио для испаноязычных стран, то есть в совершенстве владел испанским. Я сам бойко говорю по-испански (мой главный язык немецкий), но узнав, с каким мастером я имею дело, я не решился в беседе с ним перейти на испанский. Более того, он прекрасно знал испанскую литературу и литературу вообще, и великолепно наизусть читал стихи моего любимого великого испанского поэта-коммуниста Федерико Гарсии Лорки, убитого испанскими фашистами сразу же в начале франкистского мятежа.

И вообще у Анпилова были энциклопедические знания, которыми он не хвастался.

Когда я получил вместо советского «молоткасто-серпастого» паспорта (я добился, чтобы мне его оставили «на сохранение») российский с царским двуглавым орлом, я написал об этом стихотворение. Виктору Ивановичу оно не просто понравилось: он не только опубликовал его в «Молнии», но и собрал большое количество товарищей из «Трудовой России» в зале нашего полуподвального штаба, и я прочитал наизусть это стихотворение, которое было принято присутствующими с большим одобрением.

За чаем Виктор Иванович рассказывал мне о своей борьбе, которую он называл НАШЕЙ борьбой: именно так назвал он свою книгу, экземпляр которой он мне подарил с дарственной надписью.

От него я узнал, что 1 мая 1993 года ему удалось, несмотря на запрет, «явочным порядком» прийти с товарищами по борьбе на Красную площадь и провести праздничную демонстрацию. Благодаря опубликованной ныне в интернете фотографии я узнал, что Анпилов, идя в первом ряду, нес, улыбаясь, на плече маленького мальчика. Власти испугались, что Анпилов и в День Победы устроит что-то подобное. Поэтому накануне его похитили «неизвестные» и избили так, словно хотели убить. Уж искалечить его они хотели точно. То есть власть осуществляла «демократию в действии». Но Виктор Иванович, к счастью, оказался живучим и продолжил борьбу.

А 4 октября 1993 года Ельцин в нарушение Конституции РСФСР решил разогнать Верховный Совет РФ, заявив, что «конституция устарела» (так сперва нужно было провести референдум по принятию новой конституции!). Как известно, после разгрома Белого Дома и ареста или разгона депутатов высшего органа законодательной власти, Ельцин навязал народу безальтернативную нынешнюю конституцию, запретив даже обсуждать свой новый проект «конституции», фактически дававшую ему права Николая Второго, которому позволялось при несогласии с Думой разгонять её своим указом. Куцая конституция Ельцина сохраняется и при Путине, потому что она его устраивает, давая ему фактические права самодержца, подписывающего любые указы по своему усмотрению на зависть американскому президенту Трампу, который без согласия Конгресса США не в состоянии принять ни один указ и не стать, таким образом, самодержавным диктатором.

Верховный Совет законно не подчинился антиконституционному указу Ельцина и объявил о его низложении. В ответ Ельцин, управляемый из посольства США, пошёл по накатанному американцами пути Пиночета (правильно Пиноше – французская фамилия), расстрелявшего и разбомбившего президентский дворец в Чили «Ля Монеда» («Монета», так как имеет круглую форму), в котором мятежники убили и президента Альенде.  В октябре 1993-го я был дома в Нью-Йорке у телевизора и видел очень качественную трансляцию CNN расстрела Белого Дома из танковых орудий. С близкого расстояния видно было, как снайперы особого подразделения КГБ (которое устроило провокационный расстрел народа в Румынии, как сейчас выяснили), а никакие «израильтяне», как тогда лгали враги, расстреливают молодых ребят, защищавших Белый Дом и замаскировавшихся в кустах перед ним. Они страшно кричали, потому что все пулевые ранения были в живот. Кровь по асфальту текла на экране на самом переднем плане и, казалось, что она вот-вот закапает с экрана ко мне на пол…

Виктор Иванович рассказал, что незадолго до штурма Белого Дома, над которым был поднят красный флаг, пред зданием выстроились длинной шеренгой в чёрной униформе русские фашисты Баркашова, явно для того, чтобы дискредитировать красных защитников Верховного Совета. Именно после этого лживая буржуазная пропаганда пустила в ход термин «красно-коричневые» о якобы союзе красных с фашистами. А лжеинтеллигенция во главе со страшненькой актрисёнкой Ахеджаковой потребовала от Ельцина того, чего он хотел сам: «Раздавите гадину!»

Виктор Иванович фактически возглавил активное сопротивление узурпатору Ельцину и его «фалангистам». Другие руководители занимались пассивной защитой Белого Дома. Во главе с ним трудовой народ с красными флагами прорвал мощное оцепление вокруг Белого дома. Стрелять по ним тогда ещё не посмели. Окружённым депутатам и защитникам здания доставили пищу и воду. Виктор Иванович сумел добраться до дверей Министерства обороны, где заседали вчерашние советские генералы и офицеры, совсем недавно бывшие членами КПСС поголовно. Он призвал руководство Министерства вывести войска из казарм и защитить законный высший орган власти. Но с ним фактически говорить не стали, соблюдая «нейтралитет»: их «превосходительства» и «высокоблагородия» выжидали, чья возьмёт, чтобы потом примкнуть к победившей стороне. Вчерашняя Советская армия оказалась руководимой сплошными трусами и предателями, карьеристами, думающими только о своей выгоде. 

Как известно, революция 1905 года была обречена на поражение, так как царская армия не поддержала восставших: ей после поражения в войне с Японией власти внушили, что они проиграли потому, что рабочие, руководимые революционерами, в тылу выступали против этой войны. Поэтому войска с особой жестокостью расстреливали восставших в Москве и в Сибири. А вот Октябрьская революция победила потому, что армия, больше не желавшая воевать в империалистической войне, поддержала большевистские Советы, отказалась стрелять в народ и повернула своё оружие против класса эксплуататоров.  В октябре 1993 года армия не поддержала народ, который она по конституции должна была защищать.

Когда Белый Дом пал, Виктор Иванович с несколькими бойцами сумел уйти из него по подземным коммуникациям. Он пробрался в Тульскую область, где его товарищи спрятали на даче. Но Виктор Иванович как благороднейший и отзывчивейший человек не мог отсиживаться в доме, видя, как хозяйка рубит дрова. Он вышел во двор и стал рубить сам. И поэтому его через забор увидел законопослушный сосед, который знал, что Анпилов разыскивается. А потому соседушка сообщил об этом, куда следует.

Виктор Иванович рассказал, что для того, чтобы схватить его, небольшого безоружного человека, приехал целый отряд вооружённых карателей на БТРе, оснащённом пулемётом. Его схватили и, заломив руки за спину, надели ему наручники. Я как раз в 1993 году в Америке по телевизору видел, как его посадили на стул с такими руками, скованными за спиной, а Виктор Иванович улыбался.

Как известно, всех арестованных защитников Белого Дома Ельцин был вынужден «амнистировать», чтобы хоть как-то выглядеть перед мировой общественностью менее кровожадным. Впрочем, Ельцин сделал и ещё одно доброе дело на нашу голову: назначил своим преемником нашего дорогого Владимира Владимировича, за что Владимир Владимирович чтит память ЕБНа, которого теперь даже буржуазные политологи ругают.

Революционный дух трудового народа однако рос, и на президентских выборах 1996 года победил Зюганов, но Ельцин рыкнул: «Власть всё равно не отдам!», и Геннадий Андреевич как диалектик решил мудро капитулировать, до объявления ЦИКом победителя сам позвонил Ельцину и поздравил его с… избранием!.. После этого энтузиазм обманутых избирателей КПРФ пошёл на спад и приближается уже к падению. Предательство – самая страшная вещь. Оно помогло персам победить триста спартанцев.

Все левые не то, чтобы поправели, а оказались в бесконечном лабиринте демократии, из которого не выбраться. Один Виктор Иванович пытался бороться во главе «Трудовой России». Но, так как он стал одиноким воином в поле, то буржуазия с помощью своих СМИ и буржуазная КПРФ превратили его в смешного Дон-Кихота. Но народ продолжал его любить – куда бы мы с ним приходили, его все узнавали и приветствовали. Даже милиционеры относились к нему с почтением. Ещё бы! Виктор Иванович уважительно им говорил, что если они не будут притеснять митингующий народ, то при возвращении советской власти им будет выражена благодарность!..

Но когда воин не имеет возможности сражаться, он слабеет. Режим стал закручивать гайки, оппозиционные митинги, демонстрации и даже одиночные пикеты фактически запрещены, многие политические организации разогнаны, например, необольшевики Лимонова. Как я понимаю, стали добираться и до «Трудовой России». Виктор Иванович, стараясь её спасти от обвинений в «экстремизме», стал сбавлять её боевой напор.

Когда я в последний раз выступал с высокого крыльца Музея Ленина и уже дошёл до предсказания падения режима в условиях самого большого и не прекращающегося всемирного кризиса капитализма, Виктор Иванович вдруг выхватил у меня из руки микрофон и сказал толпе товарищей, что Константин Фёдорович как перенесший инфаркт может упасть от слабости, я опешил, а люди были огорчены. Меня особенно обидело то, что он изобразил меня таким болящим. Позже я догадался, что он спас меня и легальность митинга от присутствующего огромного контингента полиции во главе с важным чином. Но меня это не успокоило: я никогда ничего не боялся, когда речь шла о борьбе за коммунизм. После этого я потерял всякий интерес к участию в мероприятиях «Трудовой России» и, видимо, справедливо: примерно одновременно со мною из «Трудовой России»  вышел весь комсомольский отряд во главе с Сергеем Удальцовым, желая продолжать активную политическую борьбу несмотря ни на что.

Позднее я узнал от товарищей, что у Виктора Ивановича умер брат, оставив ему в наследство дом в Туапсе, и Виктор Иванович поехал туда лечиться, ибо стал болеть. Что было с ним потом, я не знаю. И вот его не стало… Очень горько.

Я вспоминаю случай, когда в 2004 году он мне помогал купить телевизор. Мне нужно было разменять доллары на рубли. Я в этом мало разбирался, а потому дал Виктору Ивановичу доллары и он зашёл в обменный пункт напротив американского посольства. Когда Виктор Иванович вернулся и протянул мне много рублей, я вдруг покачнулся от внезапной слабости, но не упал, так как Виктор Иванович поддержал меня. Он обеспокоился и сказал: «Константин Фёдорович, пожалуйста, не умирайте!» Но я уже почувствовал себя лучше, и Виктор Иванович добавил полушутя: «Ну, а если умрёте, то даю слово: мы будем Вас хоронить всей «Трудовой Россией» под красными знамёнами и под звуки «Интернационала»!». Я сказал, что по мне лучше жить и бороться под этими знамёнами и под эти любимые мною звуки. И надо же, как вышло: я почти на десять лет старше его, но вот всё живу, творю свои стихи, пишу статьи в поддержку идеи коммунизма, а Виктора Ивановича, который тогда был ещё совсем здоров, нет…

Он сгорел, как яркий могучий метеор в чёрном пространстве капиталистического режима и социал-предательства лжекоммунистов.  Но мы победим, дорогой, славный товарищ Виктор Иванович Анпилов. ¡Hasta la victoria siempre! – Всегда бороться до победы! Вечная память последнему красному революционеру России!

20-21 января 2018 г.

Москва.