Есть у Куприна рассказ-пощечина про мелкого, бездарного и завистливого писателя. У него есть все, что необходимо для творчества — кабинет, увешанный портретами великих литераторов, кресло, письменный стол, солидный чернильный прибор, хорошая бумага — нет только таланта. Все, что он пишет — мелко, кляузно, никому не интересно. Если даже ему удается тиснуть какой-то из своих опусов — читатель забывает его на следующий день.

     И потому это существо озлоблено на весь мир, а особенно на людей великих и талантливых. И вот однажды вечером он в тупой злобе и зависти осматривает свой кабинет — и начинает «обличать» тех, чьи портреты висят на стенах.

     Но поскольку даже при своей тупости он понимает, что не ему, убогому, критиковать созданное творцами, он начинает копаться грязными лапами в чужом белье, капая слюной, заглядывать в чужую постель, щелкая костяшками, подсчитывать чужие долги и расходы.

     Достоевского он попрекает за крамолу и страсть к карточной игре, Толстого поносит за бурную молодость и конфликт с церковью в старости, Пушкина уличает в неразборчивости интимных связей и финансовой несостоятельности и т.д., и т.п.

     И вот, когда он окончательно входит в обличительный раж, вдруг оживает портрет Салтыкова-Щедрина и дает этому холую краткую, точную и нелицеприятную характеристику, оканчивая ее ненормативной фиоритурой.

     Я вспомнил этот рассказ, когда за стеклом телетеррариума появился вечно небритый карлик Свонидзе и начал точь-в-точь повторять мелкие подлости мелкого купринского персонажа.

     Среди прочего Свонидзе приводит известное высказывание Ленина об интеллигенции, которая мнит себя мозгом нации, а по сути своей есть говно. Грубо сказано, но верно. Единственно только, надо понимать, что есть интеллигенция и «интеллигенция» типа того же Свонидзе, Ленин говорил именно о таких. И уж к нему ленинское определение подходит, «как фланелевое белье после горячей стирки».

     Смотрите сами: может ли интеллигент, тем более публично, обсуждать чужую интимную жизнь, сообщать о том, кто с кем спал, кто кому симпатизировал? А Свонидзе — может. Может ли интеллигент, тем более публично, подсчитывать чужие доходы и расходы? А Свонидзе — может. Следовательно, он не мозг нации, а именно то самое.

     Представим себе на момент, как отреагировал бы сам Свонидзе, если бы его отлучили от экрана, а на экране появился бы некий развязно-небритый, который начал бы перечислять сексуальные связи Свонидзе и подсчитывать, сколько ему платили «демократы» за поливание грязью Горького? И хотя в Свонидзе обсуждать больше нечего — ну какое там у него «творчество»! — несомненно, что карлик обиделся бы. И даже возопил бы о «неинтеллигентности».

     Есть еще один очень важный момент. С течением времени изменяется, забывается смысл слов, появляются новые. Контекст фразы о «кухаркиных детях» и о кухарке, которую научат управлять государством, сегодня столь же малопонятен подавляющему большинству даже образованных людей, как малопонятны были бы в начале ХХ века словечки типа «тусовка» или «ваучер». Ленину и Горькому не надо было уточнять, о какой именно интеллигенции они говорили. Горький с его феноменальной памятью, энциклопедическими познаниями, невероятной рефлексией и талантом сам был интеллигентом в самом высоком смысле этого слова — и он не обиделся на Ленина. Интеллигенция была четко и ясно разделена, не была единой массой. И речь шла о той «интеллигенции», о которой Куприн — настоящий интеллигент — в своей статье «Памяти Чехова» в 1905 году писал: «...Но его диагноз был безошибочен. Если под Садова, по выражению Мольтке, победил школьный учитель, то с мукденских полей и сопок бежали, топча друг друга в безумной панике... чеховский чиновник, офицер, интеллигент, разъеденные ничегонеделанием, выпивкой, винтом, сплетней, самохвальством, пустой и бесстыдной ленью. И его Вершинины пускали себе пули в лоб на батареях, и его Астровы сходили с ума, подавленные ужасами кровавого побоища».

     Это о той «интеллигенции» в пьесе Куприна «Грань столетия» говорит сторож, отворяя двери в городскую Думу: «Вы, которые торгующие на газете, входите, что ли! И сколько этой мрази наползло нынче! Тьфу!»

     Что потеряла Россия от того, что все эти «интеллигенты» покинули ее или были высланы? Что теряет организм от того, что отсекаются больные, сгнившие ткани?

     А настоящая, здоровая, честная и сострадающая интеллигенция осталась с народом. Или, как в случае с Куприным, осознала правоту большевиков и вернулась в Россию.

     Шкловский и Брюсов, Шухов и Гаккель, Кржижановский и Бонч-Бруевич, Грин и Маршак, Жуковский и Поликарпов, Тимирязев и Зелинский, Паустовский и Соболев, Крылов и Патон, и многие, многие другие — вот настоящая интеллигенция, которая и была мозгом народа, которая создавала творческий потенциал обновленной страны.

     И как результат их в том числе труда с мукденских полей и сопок побежали, топча друг друга в безумной панике, японцы, вчерашние победители России.

     Вот это — настоящая национальная интеллигенция, элита, работающая во славу и для блага страны!

     Как осел не может не лягнуть мертвого льва, так и Свонидзе не может не лягнуть покойного Ленина — тоже, кстати, характерная черта «интеллигента», который есть... ну, это самое.

     Карлик не может противопоставить великим идеям и великим делам Ленина ничего, поэтому «бьет на жалость» — ах, дескать, сколько кровопролитиев!

     Ну, давайте разберемся. Во-первых, вся ответственность за то, что произошло в России в 1917 году, лежит только и единственно на ничтожном царьке Николае II. Он был монархом, единовластителем — и именно он своим бездарным правлением привел державу, которой взялся управлять, к катастрофе. Еще в 1911 году основатель партии конституционных демократов Обнинский издал в Берлине книгу «Последний самодержец», в которой резко критиковал гибельный курс Николая и предсказывал неминуемый крах страны. О том же предупреждал и бывший министр внутренних дел Дурново в своей знаменитой Записке бездарного Николая. О каких революциях могла бы идти речь, если бы в 1905 году победоносная русская армия прошла парадом по улицам Токио, а в 1914-м встала плечом к плечу со своим естественным союзником — Германией — и взяла под контроль всю Европу? Но все военные и дипломатические ошибки (которые, как известно, хуже преступлений) были Николаем сделаны. И не надо только говорить о том, что гадкие большевики разложили армию и не дали Николаю победить. Не кто иной, как сам генерал Деникин в «Очерках русской смуты» утверждал, что армию разложили именно «демократы» во главе с Керенским. А о большевиках до того и слышно не было.

     Большевики пришли потом, когда бездарный Николай затеял катастрофическую войну, а потом еще более бездарный Керенский начал разваливать страну, раздавая «суверенитеты».

     Из разговора русских офицеров, записанного во времена Керенского:

     «— Только не самостийная Украина! Сегодня Украина. Завтра Финляндия. Послезавтра Кавказ. Потом Туркестан. А там Курская республика. Тульская республика... Так мы, господа, всю Россию профукаем! Сумасшествие!»

     И вот среди этого развала и разложения Ленин смог дать идею, которая объединила вновь распадавшуюся Державу: «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!»

     И то, что веками собирала Россия, осталось общим достоянием, остался украинский уголь и кавказская нефть, остался туркестанский хлопок и курская руда. Остались городами русской славы Севастополь и Измаил, были восстановлены права России на Балтике.

     Кто-то из западных политиков сказал о том периоде, что власть была брошена и валялась в грязи, большевики просто подобрали ее.

     Когда-то Вересаев — врач и писатель, интеллигент, оставшийся вместе с народом, — описал, как впервые увидел роды и как был потрясен потоками крови и мучениями, при которых появляется новый человек.

     Его рассказ перекликается со стихами другого интеллигента — Эренбурга, вернувшегося из сытой, победившей, самодовольной Франции домой, в Россию.

     Распухла с голоду, сочатся кровь
     и гной из ран отверстых.
     Вопя и корчась, к матери-земле припала ты.
     Россия, твой родильный бред
     они сочли за смертный,
     Гнушаются тобой, разумны, сыты и чисты.
     Бесплодно чрево их, пустые груди каменеют.
     Кто древнее наследие возьмет?
     Кто разожжет и дальше понесет
     Полупогасший факел Прометея?
     Суровы роды, час высок и страшен.
     Не в пене моря, не в небесной синеве,
     На темном гноище, омытый кровью нашей:
     Рождается иной, великий век...

     Да, это было рождение нового мира — и как рождение человека, оно шло в муках и в крови. Но подло было не помочь в родах, подло было побрезговать, не измазаться в крови, не облегчить страдания. И надо было увидеть в этом жалком, бессильном, окровавленном, кричащем кусочке плоти здорового, сильного, умного и красивого человека, надо было вырастить и воспитать его таким.

     И Ленин сделал это. Под руководством большевиков Россия достигла невиданных высот, стала сверхдержавой, овладела мирным атомом, проложила человечеству дорогу в космос. Люди жили свободно и счастливо, с уверенностью в завтрашнем дне, твердо зная, что каждому открыты все дороги для образования и профессионального роста, что все в жизни определяется твоими способностями и твоим трудом, а не толщиной кошелька у обворовавшего народ папаши. Все лучшее отдавалось детям — дворцы для творчества и побережья для отдыха, каждый знал, что его труд пойдет не лопающемуся от жира паразиту, а на благо всего общества. Образование было лучшим в мире и доступно каждому, кто хотел учиться. Улицы были спокойны и безопасны, на них не взрывали и не убивали. Человек знал, что его дочери не придется выходить на панель, чтобы прокормиться, а телевидение не научит сына грабежам и убийствам. Люди разных национальностей жили дружно, лучшее из национальных культур становилось общим достоянием — вся страна пела то «Тбилисо», то «Воды арыка бегут, как живые», то «Маричку».

     Вот, чего добивался Ленин, вот, чего он хотел. А те, другие, хотели, чтобы Россия развалилась на части, чтобы они паразитировали на чужом труде, а трудящиеся жили впроголодь, чтобы образование было доступно только их отпрыскам, чтобы народы ненавидели друг друга, чтобы в России не было высоких технологий, чтобы они наживались на спекуляции и вывозили ворованные деньги за рубеж, чтобы Россия вымирала по миллиону в год.

     Спрашивается, что было делать с этой поганью? Я человек тихий и мирный, я долго не понимал чекистов с их губительными маузерами. Но сегодня я их прекрасно понимаю — и понимаю, что если Россия не будет очищена от паразитов, то паразиты задушат ее, задушат весь народ.

     Бездарь всегда подла и омерзительна. Говоришь, что прекрасны пушкинские строки «Я помню чудное мгновенье», демики возражают, что у него были карточные долги. Говоришь, что Горький кровью сердца писал о «свинцовых мерзостях русской жизни» — они возражают, что у него было три жены и только с одной он оформил брак официально. Говоришь о том, что по идеям Ленина была построена великая держава — они возражают, что он кому-то там долг не отдал.

     Чуть перефразируя Пушкина, можно сказать о демиках: они в подлости своей радуются унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости они в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы!..

     Зря тешится карлик Свонидзе — он был, есть и останется ничтожеством, о нем забудут еще на похоронной пьянке. А великие имена Ленина и Горького останутся в веках.

  А. ТРУБИЦЫН,
инженер.