ВНАЧАЛЕ позвольте сделать пару сопоставлений. Взглянем на два века — тот, который мы только что проводили, и начавшийся.

Предыдущий, XX век наступал при растущем доминировании марксистской убежденности в том, что человечество завершает свою предысторию и, наконец-то, вступает в свою подлинную историю. Это доказывалось, с одной стороны, небывалым, широчайшим размахом рабочего, социально- и национально-освободительного движения, сближением сознательного напора масс, вторгающихся в политику, с революционными процессами в естество- и обществознании, с другой — вступлением мировой капиталистической системы в свою монополистическую стадию и ее общим кризисом, который вылился в три мировые войны, две “горячие” и одну “холодную”, в долгую цепь политических революций. Научно прогнозировался до середины 80-х годов (и был весьма вероятен) глобальный крах частнособственнических порядков и переход к коммунистической ориентации общества в первой ее фазе, именуемой социализмом.

Нынешний, XXI век начался после известного провала гигантского 70-летнего социали-стического эксперимента на обширной территории Евразии, при попытках представить в качестве его альтернативы фукуямову идею “конца истории”, или вернее — выращенную на Западе, якобы образцовую и универсальную модель общественной системы в виде рыночной экономики и либеральной демократии.

Окончательно ли поражение (скажем так для краткости) точки зрения XX века (социалистическая надежда) и торжество точки зрения рубежа XX—XXI веков (капитализм навсегда)? Или развертывающаяся историческая спираль обещает нам новые капризные повороты?

Продолжая сопоставление, отметим, что XX век начинался под знаком марксова противопоставления новой философии — диалектического материализма трудящихся классов — старому, метафизическому материализму эпохи Просвещения и антифеодальных движений. Точка зрения старого материализма в центр внимания ставила индивида гражданского общества, состоящего из суммы частных собственников. Точка зрения нового предсказывала обобществление человечества, его ассоциирование на базе равно доступного и равно обязательного для всех коллективного производительного труда.

XXI век начался под эгидой возврата к прошлому — к идее гражданского общества, получившей “второе дыхание” благодаря концентрации богатства в странах “золотого миллиарда”, 1/6 населения Земли, дискредитации труда как высшей социальной ценности и провозглашения такой “ценностью” произвола личности, располагающей денежным капиталом. Но похоронить тенденции обобществления реакция уже не могла. Его складывающиеся повсюду технико-технологические и организационно-технические предпосылки она постаралась подчинить интересам транснациональных корпораций и, повенчав их с идеологией воинствующего индивидуализма, наклеила на этот альянс этикетку “глобализация”.

Что трактуется здесь как предпосылки обобществления?

Это — открытие 500 лет назад Колумбом Америки и первое кругосветное путешествие Магеллана. Это — последующее слияние локальных мировых рынков во всемирный, когда, по словам З. Бжезинского, “континенты стали взаимодействовать в политическом отношении”, а по Марксу, стал нарастающими темпами развертываться процесс “всемиризации” истории. Обобщая еще в 30-х годах такое развитие мирового сообщества и выделяя последнее столетие как рубежное, В.И. Вернадский писал: “В XX в., впервые в истории Земли, человек узнал и охватил всю биосферу, закончил географическую карту планеты Земля, расселился по всей ее поверхности. Человечество своей жизнью стало единым целым”. Становление этой целостности в развернутом виде марксисты уже полтора века именуют обобществлением.

И обобществление и глобализация фактически зиждутся на одних и тех же фундаментальных основаниях. Эти основания носят общеисторический характер. Назову из них общепризнанные четыре:

1. Создание системы средств массового уничтожения (СМУ), сверхдостаточной для убийства всего живого на планете, а потому ставящей под вопрос правомерность монополии какой-либо державы на орудия самоликвидации человечества, ведения войн вообще.

2. Создание системы средств массовой коммуникации (СМК), транспорта и связи, делающей доступным каждому при минимальной трате времени любой уголок земного шара.

3. Создание системы средств массовой информации (СМИ), “всемирной паутины”, позволяющей срочно сообщать о случившемся повсюду, формировать общественное мнение, переиначивать, подчас в отрыве от условий общественного бытия, общественное сознание.

4. Создание системы средств массового жизнеобеспечения (СМЖ), достаточной для предоставления необходимых условий достойного бытия всем и каждому.

Имея в виду наличие этих базовых систем (что не исключает выделения других), я склонен констатировать некое предельное состояние мирового сообщества. “Наша теория об определении организации труда средствами производства нигде так блестяще не подтверждается,— писал Маркс Энгельсу 7 июля 1866 года,— как в человекоубойной промышленности”. Яркой иллюстрацией этого неустаревшего положения является производство вооружений, военно-промышленный комплекс с древнейших времен до наших дней. Его возможности теперь, по всем правилам черного юмора, поистине “общечеловеческие”: безвозмездное распределение смертоносных средств “по потребностям” и сверх таковых. Однако это еще не все и для данного момента далеко не все. Особенностью нынешней стадии развития человечества является и то, что аналогичные возможности сложились во второй половине XX века также в области производства предметов потребления, то есть воспроизводства жизни. Но распределение тех и других носит прямо противоположный характер: бесплатная смерть и платная жизнь. Только в случае — и пример тому новейшая практика США,— если население какой-либо страны пробомбят, то есть подвергнут государственному террору (как в Югославии и Ираке) и вынудят к повиновению, возможна некая “гуманитарная” помощь, по форме безвозмездная, но на деле уже проплаченная ценой невинных жертв. Во всех случаях тут работает логика частной собственности. А ведь, казалось бы, должно быть совсем наоборот. Общедоступность средств массового уничтожения надо решительно заменить общедоступностью средств массового жизнеобеспечения. Черта, к которой подошло мировое сообщество и которая пока не вмещается в сознание,— капиталовластие.

Будучи по необходимости краток, я замечу, что сейчас, как никогда, в глобальном масштабе обнажается коренное противоречие, от разрешения которого зависит будущее всего человечества. Итак, капиталовластие или трудовластие? За каждым из них стоят различные социально-политические силы. В современной России это, с одной стороны, 17 долларовых миллиардеров (от Ходорковского до Шахновского, не считая Березовского, Гусинского, Черномырдина и “семьи”), слой “эффективных собственников”, крупных и средних дельцов, всего в пределах 10% населения, с другой — масса трудящихся, бедных и нищих граждан, пробавляющихся одним-двумя долларами в день (70%).

“Труд и только труд порождает капитал,— пишет питерский исследователь А.И. Субетто.— Капитал, однажды появившись, начинает противостоять своему “родителю”. Свое трудовое происхождение капитал хочет забыть раз и навсегда. Он отчуждается от труда и начинает труд отчуждать от труда, осуществляя политику его изгнания из производства. Это противостояние капитала труду, хотя последний его “питает”, обеспечивая его восходящее воспроизводство, и есть признаки категории.

Первоначальный провидческий портрет такого отчуждения набросал уже Маркс в параграфе “Товарный фетишизм и его тайна” в “Капитале”. Но сей фрагмент, показывающий, как естественные, непосредственно общественные отношения людей по поводу продуктов их труда оказываются их вещными отношениями и общественными отношениями вещей и каким образом, при каких условиях они могут вернуть себе изначальный человеческий, непосредственно общественный характер, был слабо понят марксистами. Это понимание и вовсе почти испарилось с развитием финансового капитала, который стремится “освободиться от собственной материальной оболочки”, становится “деньгами над деньгами. Деньгами денег. Управляющим промышленным капиталом и эксплуатирующим его”. Вот и выходит, что при капиталовластии чем ненатуральнее тип связей в производстве и распределении, чем отвлеченнее и отчужденнее этот тип от нормальной, живой производительной и творческой деятельности человека, тем он по-своему устойчивее. Анализ и иллюстрация всего этого представлены, в частности, в книжке американского писателя Г. Видала “Почему нас ненавидят?”

“В производстве я не смыслил ровным счетом ничего,— откровенничает преуспевающий и трагический герой моднейшего ныне в Европе писателя М. Уэльбека.— Я был целиком и полностью приспособлен к веку информации, то есть не приспособлен ни к чему. Валери и Жан-Ив (друзья и партнеры этого персонажа.— Р.К.), как и я, умели оперировать информацией и капиталом; они делали это с умом и были востребованы, тогда как я работал рутинным бюрократическим способом. Но никто из нас троих и никто из знакомых мне людей не смог бы, скажем, в случае блокады со стороны других государств наладить изготовление чего бы то ни было. Мы не имели ни малейшего понятия, как плавить и обрабатывать материалы или штамповать пластмассовые изделия. Не говоря уж о более современных вещах: оптических волокнах или микропроцессорах. Нас окружали предметы, о которых мы не знали ничего: как они делаются, какие для этого необходимы условия”. Автора этих строк на родине называют “Карлом Марксом секса” и будто бы не замечают, что он близок Марксу, описывая буржуазное опустошение личности.

Упомянутая общедоступность средств к смерти и недоступность (или ограниченная доступность) средств к жизни — при равных возможностях расширенного производства тех и других — по-видимому, наиболее характерный, уже глобализированный парадокс (и абсурд) нашего времени. В нем нет ничего надуманного или преувеличенного. Обозначившаяся аномалия: деструктивная однополярность мира, смирение большинства с кровавым, аморальным и антиинтеллектуальным произволом “глобальной державы” и формационная деградация Евразии (прежде всего СССР — России), всегда выступавшей лабораторией и поставщиком новейших, все более совершенных образцов человеческой культуры, поневоле вызывает в памяти Откровение Иоанна. Показательно в этом отношении суждение политолога А.И. Неклессы, который, не соглашаясь ни с концепцией “конца истории”, ни с концепцией “социального постмодерна”, “в своем экстремальном аспекте” проявляющегося “как процесс неоархаизации мира”, высказывает все же осторожно оптимистическую точку зрения. “В драматических событиях последнего времени,— пишет он,— проступает контур какой-то целостной, хотя и не слишком внятной пока, системы ценностей… Не исключено, что, находясь на самой кромке ветшающей историческоей конструкции, мы присутствуем при зарождении некой цивилизационной альтернативы со своими законами и логикой социальных институтов… Иначе говоря, происходит столкновение современного мира не с теми культурами, которые хорошо известны и существуют на планете в проявленном виде, но с некоей тенью, с неким призраком цивилизации, нависающей из будущего”.

Да, “призрак”, пока что не опознанный, вновь бродит по Европе и не только по ней. Но насчет “тени” что-то сомнительно. Может быть, это не тень (их в последние десятилетия нагнеталось предостаточно), а, наоборот, проблеск. Пользуясь образами Апокалипсиса, не смертоносный “конь бледный”, столь излюбленный Вашингтоном, а “конь белый”, несущий венец победы.

В модных нынче писаниях о глобализации нельзя не видеть (разумеется, при некотором знакомстве с обществоведческой литературой XX века) полупризнание концепции грядущего обобществления человечества, развивавшейся Марксом, и ее применения к капитализму рубежа XIX—XX веков в ленинской теории империализма. Во всяком случае, технико-технологические основания обобществления в постиндустриальном, информационном обществе, как и его организационно-технические предпосылки (в виде перечисленных мною в начале систем массового уничтожения, коммуникации, информации и жизнеобеспечения), уже налицо. Но глобализуемое человечество остается не- или, скорее, недообобществленным. Все теперь упирается в разительное социально-экономическое неравенство одного “метропольного” миллиарда и “периферийных” пяти.

Взять хотя бы сухие и бесспорные констатации. США, при 5% населения земного шара, утилизируют для своих нужд более половины добываемых на нем природных ресурсов и “одаривают” его 70% всех вредных выбросов. Американский уровень потребления и сверхпотребления теоретически достижим для многих стран лишь через сотни лет, практически же недостижим из-за ограниченных возможностей Земли, да и вовсе не нужен. Многие специалисты, в угоду “золотому” меньшинству, предлагают решить проблему ограничением рождаемости и сокращением рода людского примерно втрое. Марксисты никогда не разделяли подобных противочеловеческих воззрений. Они считают, что существует не проблема перенаселения, а проблема патологического перепотребления и вредного (с медицинской, этической и эстетической точек зрения) потребления в части мира. Иными словами, ставят во весь рост вопрос о мере здоровых потребно-стей человека и человечества, который в XXI веке перерастает в вопрос о всеобщих гарантиях права на жизнь как условий перехода от предыстории общества к его подлинной истории.

До сих пор экономисты и философы не имеют беспристрастного и согласованного, хотя бы относительно, взгляда на нормальный комплекс биосоциальных потребностей человека. Экономисты, все более дистанцируясь от Маркса, слабо учитывают ключевую диалектику потребностей и способностей как таковых, подменяют естественное соотношение тех и других заведомо искаженным изображением их в “комнате смеха” рыночных категорий.

Обобществительные процессы и нарабатываемые в них связи, очевидно, наталкиваются теперь на застарелый эгоизм “золотого миллиарда”. И хотя его высокое благосостояние есть результат труда всего мирового сообщества, этот факт стараются во что бы то ни стало замолчать. “И будет это на всей земле,— говорит Господь,— две части на ней будут истреблены, вымрут, а третья останется на ней”. Это мрачное пророчество Захарии, будто списанное у “корифеев” Римского клуба, есть одна из альтернатив, навязываемых ныне капиталовластием человечеству как единственная. Но есть и другая, светлая альтернатива. Она не посягает ни на чью жизнь, а тем более не покушается на существование поколений, социальных групп и целых народов. Это идея выработки меры разумных потребительских притязаний, скоординированной, скажем, через механизм ООН и других международных организаций, обязательной для всех государств.

Потребности, признаваемые и культивируемые рынком, как правило, носят расточительный характер. Достаточно назвать, к примеру, рынок нефтепродуктов, чтобы представить себе бешеную активность, в том числе военную, направленную на истощение невосполнимых запасов земных недр. Между тем существуют человеческие потребности, которые, напротив, носят не расточительный, а созидательно-накопительный характер. Это наиболее чистый продукт собственно социального развития. Такова потребность в труде-творчестве, описанная теоретически, но слабо признаваемая на практике, причем, и это вовсе странно, даже педагогикой, казалось бы, кровно заинтересованной в выращивании талантов. Очевидна человекообразующая, гуманизирующая сущность этой потребности, ее глобализаторская, обобществительная роль, и столь же показательна ее несовместимость с принципами отчуждения и голой коммерции. Об этом объективном факте теперь не принято говорить. Напоминающие о нем выглядят в глазах “новых русских” неисправимыми чудаками и идеалистами. Но речь идет о социальных явлениях, не менее реальных, чем товарно-денежные отношения. Имеются в виду вещи более высокого порядка, менее мотивированные или вовсе не мотивированные прямой выгодой, очевидно, менее четко осознаваемые, но куда более человечные.

И пресловутый “конец истории”, и отрицание выхода общества из своей предыстории сейчас, как правило, объясняют безнадежной “плохостью”, неисправимостью человеческой природы вообще. Попутно проповедуется якобы “бессубъектность” исторического процесса, отсутствие какой-либо общественной силы, могущей действовать как центр современной эпохи, определять ее лицо. Но от всего этого веет довольно примитивным притворством. На деле международный капитал, на миг персонифицировавшийся в Буше (а исторический миг может длиться ряд лет), перехватил инициативу и занял не свое место в тот момент, когда назрел переход ее в руки нового социального массива, складывание которого умышленно тормозится и пока что запаздывает.

Потенциально этот массив — консолидированный производительный и творческий труд, призванный окончательно заменить капиталовластие. Половину прошедшего, XX века заняли опыты по такой замене в ряде стран в национальных формах диктатуры пролетариата, сорванные по причинам, которые требуют специального, более подробного рассмотрения. Империализм “вырулил” из этой опасной для него ситуации, “разгрузив” от эксплуатации (конечно, относительно) собственный пролетариат и “перевалив” ее основную тяжесть и наиболее грубые проявления на “третий мир”, куда сейчас сброшены и обломки СССР, воспользовавшись мещанской недалекостью бывших лидеров социалистических стран. Однако, как показывает стихийный прилив пока не вполне осознающего себя и слабо кристаллизовавшегося движения антиглобали-стов, близок новый накат. Если в столь драматическое время человечество выживет, его ожидает не бред “мирового господства”, “нового комплексного международного порядка” Бушей — Бжезинских, а обобществление в духе реального гуманизма Маркса. Становление ноокреатосферы, сферы разума и творчества, единственно способной принести народам спасение.

Ричард КОСОЛАПОВ

www.gazeta-pravda.ru