Ничто так не сближает людей, как больница. Там все смертные едины. С одним из бывших руководителей бывшего Союза мы лечились в одной больнице, коротали вместе вечера. Усманов лежал в отдельной палате, с телевизором и телефоном, а я —в «коммунальной», четырехместной. Но это не мешало нам откровенничать, и в беседах я услышал много для себя нового. Гумер Усманов был введен в руководство ЦК последним, перед самым распадом страны и против своей воли. Вот что он рассказывает:

— На сентябрьском 1988 года Пленуме ЦК, посвященном национальной политике, я выступил первым, говорил о необходимости повышения статуса Татарии, по экономическому потенциалу превосходящей три республики Прибалтики, вместе взятые. После моего выступления Михаил Горбачев вдруг ни с того ни с сего берет слово и объявляет с трибуны: «Предлагается кандидатура Усманова секретарем ЦК КПСС» — и, глядя на меня, добавляет: «Ну чего ты, Гумер, смотришь по сторонам? Выходи, покажись людям». Меня поразило такое коварство или легкомыслие — ведь утром я был у него в кабинете, он ни словом не обмолвился о моем выдвижении.

Я взял самоотвод. Но Горбачев настоял, и голосование состоялось. Избрали меня единогласно. «Смотри, за тебя даже Ельцин проголосовал», — позлорадствовал тогда Генеральный секретарь.

Это был период самой неплодотворной работы КПСС. Горбачев хотел использовать меня на развязке национальных вопросов. Такого секретаря раньше в ЦК не было. Потом мне поручили курировать Россию. В ЦК спешно создали, вернее, восстановили Бюро по РСФСР. Председателем стал Горбачев, меня сделали заместителем. Моя обязанность была готовить на бюро вопросы по России. Один вопрос я действительно подготовил, но потом мы сколько ни предлагали, ни одна проблема не была заслушана. Никаких мне поручений не было — словом, шла пустая трата времени.

А Советский Союз тем временем стал разрушаться на глазах. Началось с Латвии. Съездил туда секретарь ЦК Александр Яковлев и заявил, что «все в порядке, там торжествует демократия». Горбачев был рад, хотя там вовсю хозяйничал в то время Народный фронт, на антипартийных демонстрациях сжигали чучело Пуго, первого секретаря ЦК Латвии. Чтобы как-то утихомирить латышей, начавших атаку на КПСС и КГБ, Горбачев взял Пуго в Москву, что для него оказалось роковым шагом. Тогда уже, я думаю, Горбачев втайне взял курс на развал Союза.

— Вы ожидали, что так быстро, почти молниеносно развалится КПСС?

— Нет, не ожидал. Хотя понимал, что сохранить КПСС в прежнем виде нельзя. И не нужно. Главная причина развала — кадры партии. В регионах, чтобы избавиться от никчемных людей в руководстве, выдвигали их в ЦК. Существовала тогда повсеместно порочная практика: увольнение путем выдвижения — Москва-де все проглотит. И в ЦК пришло много карьеристов, принципиально отличавшихся от прежних большевиков. Словом, в ЦК скопились некомпетентные шептуны, пустые люди, не знающие ни жизни, ни перспективы. И, несмотря ни на что, именно они формировали мнение на местах. А самые злободневные проблемы не решались, накапливались из года в год. Рос разрыв ЦК с партией, народом.

Уверен, что ввели в стране «сухой закон» — запрет на торговлю и потребление водки — специально для того, чтобы подтолкнуть страну к развалу. Стали вырубать вековые элитные виноградники, закрывать магазины, разбивать бутылки. (Только в Татарстане было разбито свыше 3 миллионов бутылок.) В ответ по стране распространилось сплошное самогоноварение, в ход пошли токсичные материалы, отчего начались массовые отравления. Не стало сахара, конфет.

Это был первый и наиболее удачный подкоп под партию, — считает Гумер Усманов.

А тут начались выборы директоров, наиболее горластые лодыри воспользовались гласностью, стали выдвигать своих корешей, далеких от производства, снимали настоя-щих руководителей. Возникшие, как грибы, кооперативы сметали все — не стало тканей, ниток, пуговиц. Исчезли зубной порошок, мыло — опустели прилавки магазинов. Как сохранить в таких условиях партию? Кто будет ее слушать?

Когда я переехал в Москву, — продолжает собеседник, — там было несколько ЦК: у Горбачева — свой, у Лигачева — свой, у Яковлева — тоже свой. И сотни вольно шатающихся, ничего не делающих «ответственных работников», постоянно возмущающихся. После февральского 1990 года Пленума, когда отменили шестую статью о «руководящей и направляющей роли КПСС», я написал заявление об уходе из ЦК. Горбачев меня отматерил и тихо добавил:

— Я тебя взял к себе для чего? Ты, что, так и не понял? Для того, чтобы ты помог мне сломать эту систему. А ты в кусты?

Я не поверил своим ушам, подумал: шутит. На другой день он попросил меня съездить во Вьетнам, Лаос и Камбоджу, где 10 лет не было руководителей КПСС, попросил разъяснить азиатским товарищам суть февральского Пленума. А они уже не нуждались в наших объяснениях и советах. Они взяли на вооружение китайский принцип — создавать новое, ничего не разрушая, на новой базе возрождать экономику без вмешательства партии. Они стали ежемесячно повышать зарплату рабочих на один процент. И сразу начала расти производительность труда. Стали создавать рынок настоящий, а не базар, как у нас. Особенно успешно шло дело во Вьетнаме.

Я все это рассказал Горбачеву, напомнил и о китайском опыте. Он снова стал материться:

— Я для этого тебя посылал? Я думал, ты о нашем опыте им расскажешь. Какой еще китайский рынок? Систему надо разрушать!

Тут я стал верить, что Горбачев не шутит. Вытерев холодный пот, говорю:

— Я вас не понимаю.

— Не понимаешь или отказываешься понимать?

— Не понимаю и отказываюсь, — выдохнул я.

— Ну, черт с тобой, давай кофе попьем, может, поймешь.

Попили кофе. Он повторил, что намерен сломать систему, а не перенимать опыт азиатов.

— Домой пришел я, взвинченный, — продолжает рассказ мой собеседник. — С женой вышли на улицу. Дома испугался откровенно разговаривать — всюду подслушивали. Мы решили: махнем на все и вернемся в Казань. Второй раз написал заявление. Горбачев меня выгнал с матом и порвал заявление. Третий раз я сунулся с заявлением перед самым XXVIII съездом КПСС, в июле 1990 года. На съезде Горбачев сообщил, что Усманов и Бирюкова написали заявления об уходе, и ЦК удовлетворил их просьбу.

Когда я прощался в ЦК, Горбачев предложил мне поехать в одну из европейских стран послом. Я отказался, сдал московскую квартиру и вернулся с женой в Казань.

Горбачев сделал больше, чем кто-либо, чтобы развалить страну, — убежден Усманов. — 120 руководителей, «выдающихся министров», опытных работников одним махом вывел из ЦК. Ездил по стране и открыто говорил: «Давайте, вы — снизу, а мы — сверху». И довел страну до ГКЧП в августе 1991 года. Я полагал, что гэкачепистам нуж-но было не танки вводить в Москву, а продукты раздать народу из государственных запасников, и народ пошел бы за ГКЧП. Но они все выжидали чего-то, давали никчемные пресс-конференции под музыку Чайковского. Ну кто же с дрожащими руками политику делает?!

Президент Горбачев тогда самоустранился, — считает Усманов, — сделал вид, что его арестовали в Крыму. На самом деле это был его сценарий. Когда президенты России, Украины, Белоруссии собирались в Беловежской пуще, стояли три кордона — КГБ, армии, милиции, но никто не арестовал ни Ельцина, ни других. Могли, но Горбачев не разрешил.

— Как же КПСС, имея крупнейшие в мире по численности силовые структуры, такие, как КГБ, МВД, многомиллионную армию, не смогла ничего предпринять?

— Они же все подчинялись Горбачеву и без команды не могли действовать. А замыслы его сейчас всем известны. Да и сам он признался. Был бы другой лидер, все было бы иначе. Страна имела 40 процентов сырьевых запасов всей планеты, имела мощную индустрию. С такими богатствами мы могли бы развивать экономику, социальную структуру, культуру во всех направлениях. Мы могли бы сейчас быть мощнее Китая, и народ жил бы лучше всех. Но сколько лет потеряно при Горбачеве? А сколько лет Брежнев бездействовал? Вот и не смогла Советская власть дать народу то, что он заслужил в годы индустриализации, в годы Великой Отечественной войны и восстановления после разрухи. К тому же СССР весь экономиче-ский потенциал транжирил на вооружение, безвозмездно помогал десяткам стран. Если все это сложить, то получится как раз то, что мы имеем сегодня. Да и реформаторы наделали ошибок. Вот страна и впала в нищету, из которой мы не можем выбраться. Кризис усугубляется вывозом капитала из России. Страна со 150-миллионным населением имеет бюджет города Нью-Йорка. Факт для Книги рекордов Гиннесса.

— А нельзя ли обратиться к такому факту:

не КПСС ли вела народ к такой нищете, долгие годы руководствуясь расточительной по-литикой продажи сырья, скажем, нефти? В Татарстане нефтедобычу называют второй индустриализацией республики. Начав раз-работку залежей в конце 40-х, в 70-е годы добычу довели в республике до 100 миллио-нов тонн в год. Рапорты в газетах! Мировые рекорды! Золотые медали! А народ недоволен был тем, что «нефть выкачивается поразбойничьи», «увозится за границу», что все Закамье Татарстана залито огнем — горели сотни, тысячи факелов. От интенсивной добычи нефти попутный газ так и пер из недр, страна не знала, куда его девать, и газ просто-напросто сжигали. Народ тогда роптал, предлагал не награждать руководителей, а сажать их в тюрьму за расточительство, за то, что, добиваясь рекордов, нефть в недрах смешали с водой, а весь газ сожгли даром. Я сам слышал, как один японский специалист говорил в Нижнекамске: «Подарите мне хоть один факел, и я стану миллионером». Никому не достались эти фРгадтаИсаСакелы, бесследно сгорели миллиардные сокровища страны. Так что это — просчеты или преступления? Почему тем ный народ понимал, а умные руководители КПСС - нет?

— Да, это было расточительство, — признается Гумер Исмагилович. — Тогда изнуренная и обескровленная войной страна жи-ла в основном за счет татарстанской нефти. Милитаристской стране нужно было ядерное оружие. Поэтому Москва с постоянным нал` ром требовала: давай нефть, давай больи. Баррель нашей нефти, знаете, сколько тогда стоил? Более 30 долларов! Руководство Та-тарстана неоднократно в течение ряда лет выходило с этой проблемой в Москву, с тем чтобы создать производства по переработке нефти. Но там нас и слушать не хотели. Единственный, кто понимал проблему, — это Николай Байбаков, министр нефтяной промыш-ленности, а потом Председатель Госплана СССР. «Вы не на сто, а на двести процентов правы», — соглашался со мной Байбаков.

Конечно, если весь мир вооружать, никакой нефти не хватит. Зря СССР втянулся тогда в соревнование с империализмом по гонке вооружений. Среди стран Варшавского договора основную нагрузку по этой части нес как раз Советский Союз. К сожалению, эту инерцию милитаризации страны, взятую перед Второй мировой войной, не смогли преодолеть и после войны. Наштамповали танков больше, чем во всем мире!..

Вывоз сырой нефти за рубеж — это глупость, считает Гумер Усманов. В результате этой политики Татарстан, крупнейший нефтедобывающий регион страны, до сих пор не имеет нефтеперерабатывающей промыш-ленности. Правильно делают президент Минтимер Шаймиев, нынешнее руководство Татарстана, ОАО «Татнефть», взяв основное направление не на экспорт углеводородного сырья, а на его глубокую переработку. В Нижнекамске сооружается крупнейшее в стране и уникальное предприятие по переработке 7 миллионов тонн сероводородной нефти в год, первая очередь которого на днях сдана в эксплуатацию. Завершается газификация сел республики. Теперь ее крестьяне называют коммунизмом на селе.

— Мы, как алкоголики, присосались к трубе, — говорит Г.И. Усманов. — Нефть для нас была как манна небесная. Страна, которая уважает себя, свой народ, стремится продавать не сырье, а глубоко переработанный продукт. Продавая тонну нефти, мы за нее покупаем за границей килограмм мыльного порошка. В сотни и тысячи раз теряем.

По его мнению, нужно, как в Норвегии, нефтяные компании сделать государственными. Президент Владимир Путин на Ямале заявил, что отныне эти газовые месторождения, предприятия и коммуникации «будут государственными».

— Надо радикально уйти от нефтяной зависимости экономики — это очень опасно, — заключает Усманов, — надо развивать другие отрасли.

В нашей беседе заходила речь и о личной жизни Г.И. Усманова. Вернувшись более 10 лет назад в Казань, он хоть и чувствует себя здоровым и бодрым, но нигде не работал, в политику не лез, о причинах же не пожелал говорить. Живет на одну пенсию, правда, в престижном доме на берегу Казанки, квартира просторная и богатая. О размерах пенсии тоже не распространялся. Заметил только: «Она у нас небольшая, но мы счастливы, живем вдвоем с женой Дамирой Хадеевной, тоже пенсионеркой. У татар говорят: «Самый богатый не тот, у кого много денег, а тот, у кого потребности небольшие».

Николай СОРОКИН.