Путин сидит на облаке. Облако проплывает высоко над страной, где рыскает страшная жестокая свора. Вспарывает животы, взрывает дома, насилует женщин, продает в рабство мужчин, стирает города и селения, захватывает заводы, сгоняет с земли крестьян, оставляет после себя миллионы трупов, океаны слез, немолкнущий стон убиваемого народа. А Путин сидит на облаке и отвечает на вопросы журналистов. Он и сам похож на облачко. Или на пушинку. Или на легкую разноцветную пылинку. Или на утреннюю росинку. Или на кусочек ракушки, мерцающий на прибрежном песке. В любом случае в нем есть что-то перламутровое.

И вот он собирает деятелей культуры, чтобы поговорить о "прекрасном". Они сходятся в "Эрмитаже", в роскошном мраморном зале, среди музейных коллекций, средневековых серебряных кубков, "скифского золота", тучных и плотоядных "голландцев", рыцарских доспехов и помпезных сусальных багетов. Пышная мертвенная красота зала напоминает саркофаг. В богатый склеп умершей империи сползлись величественные "скарабеи искусств". Окружили Президента важной, вельможной толпой. Каждый прикатил свой отдельный священный шар драгоценного помета, из-за которого едва выглядывает мрачная, как крюк удавленника, голова Марка Захарова, или промытое, как целлулоидная мыльница, глянцевое лицо Табакова.

Все речи подчеркнуто банальны, верноподданны и значительны, как значительны эпитафии на мраморных плитах. Ибо смысл создаваемой Путиным культуры — музейно-реставрационный, кладбищенский, где нет места громкому слову, дерзкому жесту, и все должно внушать возвышенные и печальные переживания, уместные в колумбарии.

Могли бы мы представить эту полысевшую, с катетерами и геморроидальными свечками культуру на стальной палубе броненосца? Или в окопах Чечни? Или на бушующем митинге "антиглобалистов"? Или среди пожара, пожирающего один за другим сиротские приюты и школы?.. Только мрамор, позолота, гулкие, плохо различаемые слова, как в римских термах или катакомбах.

Хотя кое-что все-таки удалось расслышать. Это было выступление шустрого, с плутовской улыбкой и шаловливыми глазами министра культуры, кого в народе называют "министр-матерщинник", и чья телепрограмма "Культурная революция”, проходящая на фоне огромных скачущих презервативов, исключает участие в ней русских людей, как, впрочем, и китайцев. Сей "культуролог", недавно "пойманный за руку" Прокуратурой в момент, когда собирался переправить в Германию "Бременскую коллекцию", на которой запеклись капельки крови советских пехотинцев, сей веселый негоциант предложил продавать богачам памятники архитектуры, на поддержание которых у государства просто нет денег. Это предложение прозвучало в момент, когда разваливается на осколки Храм Василия Блаженного, на реставрацию которого у "государства нет денег". Как нет их на строительство флота, борьбу со СПИДом, спасение сирот, космические программы, сохранение за Россией Сибири и Приморья. Это предложение "торгануть" национальным достоянием страны, с возможным "откатом" министру, прозвучало в момент, когда слышны разговоры о "приватизации Красной площади", которую можно будет сдавать в аренду под рок-фестивали, парады геев и лесбиянок, сатурналии или огромные, от мавзолея до ГУМа, пиры с "гамбургерами" и "пиццами-хат". Если будет дан ход реформаторским идеям министра, то скоро в Архангельском соборе Кремля, на могилах Великих князей, будут устраивать вечеринки с девочками обитатели дворцов на Успенском шоссе, а в мавзолее разместится магазин "Интим".

Блестяще ответил Президент на робкие опасения "сибирских цирюльников", которые сетовали на засилие голливудских пакостей на российских экранах. Путин, сославшись на вкус анонимного таксиста, заступился за Америку, с которой, после иракского конфуза, больше не следует ссориться. Выяснилось, что Путину нравится Голливуд. Видимо, нравится "Рембо", особенно там, где американский герой мочит сотнями советских солдат. Нравятся негры-полицейские, их черные "Менты", которые, среди половых актов и "казино", бесстрашно стреляют в фашистов и арабских экстремистов. Был в нашей стране Президент — "Герцог мира". Был Президент — алкаш. Но таксист — это впервые.

Однако есть и другая культура. Она — опаленная, пропахшая потом и кровью походов, битая омоновцами, охрипшая от протестных песен, посажена на цепь в тюремные камеры. Она — рискует, штурмует неведомое, откликается на "слезу ребенка", харкает в морду чиновнику-кровопийце, идет в туберкулезные бараки, молится Богу на развалинах русских городов, выносит из огня сжигаемые знамена и хоругви.

Через несколько дней в Москву вернется Лимонов. Въедет на колеснице, тощий, в тюремной окалине, бритый наголо, с выпавшими зубами. На его челе будет венок Победителя. За его колесницей, сквозь Триумфальную арку пройдут привязанные длинными макаронами-спагетти Президент-таксист и министр-матерщинник. Проползет вся медлительная вереница скарабеев, желающих превратить Россию в "Морг культуры и отдыха". За каждым скарабеем будет шествовать ликтор с пучками прутьев, распевать песни "Гражданской обороны", хлестать дурного жука по заднице отрезвляющей лозой.