Последний руководитель ГДР — суверенного социалистического немецкого государства Эгон КРЕНЦ, как и его предшественник Эрих Хонеккер, по молчаливому согласию тех, кто ранее называл себя друзьями ГДР, по надуманному обвинению властей объединенной Германии был брошен в тюрьму. В конце минувшего года он без особых объяснений был освобожден. Мы встретились с Эгоном Кренцем для интервью в его небольшом сельском доме в поселке Дирхаген на берегу Балтийского моря в 30 км от Ростока.

     — Товарищ Кренц, позвольте от имени наших читателей поздравить вас с освобождением. Расскажите, пожалуйста, что произошло с вами в последние 12 лет после объединения?

     — Объединение Германии в 1991 году стало точкой отсчета начала политических преследований. Старая ФРГ не была заинтересована в том, чтобы ГДР и ФРГ объединялись на равных правах. В Западной Германии с самого начала решили доказывать, что ГДР было незаконным в правовом отношении государством. Еще с 1949 года (и вплоть до 1990-го) говорилось, что ГДР — это «рука Москвы», «голос Кремля в Германии». После объединения начались еще более жесткие обвинения: «ГДР было государством, которое функционировало аналогично немецкому фашизму». Это было, конечно, подтасовкой фактов. Но для обоснования такой теории нужно было сделать руководителей ГДР уголовными преступниками. Поэтому с 1991 года я часто задерживался прокуратурой, без повода проводились обыски в квартире у меня и у членов моей семьи. Меня взяли на полицейский контроль, как уголовника. Я находился под постоянным надзором полиции, много лет не имел паспорта, соответственно не только не имел права выезжать за пределы страны, но мог находиться лишь в черте Берлина. Позднее к этому добавили разрешение на пребывание в федеральной земле Мекленбург — Передняя Померания. Другие федеральные земли я не имел права посещать.

     Процесс против меня, продолжавшийся свыше 100 дней, начался в 1995 году. Он закончился обвинительным заключением 25 августа 1997 года. Государственный прокурор сказал тогда в своей речи, что по американскому законодательству мне положено 19 лет тюрьмы. Для Эриха Хонеккера, который уже умер в то время, он потребовал бы 15 лет. В результате на основе «мягкого» законодательства ФРГ он потребовал для меня «только» 9 лет. Суд высказался за 6,5 лет. 25 августа 1997 года я был арестован в зале суда и отправлен в известную с нацистских времен берлинскую тюрьму Моабит. Благодаря моему адвокату до утверждения приговора в высшей судебной инстанции я был отпущен. Но в 1999 году, вечером 9 ноября, как раз в 10-ю годовщину открытия границы между ГДР и ФРГ, Федеральный суд подтвердил мой приговор на 6,5 лет. После этого в январе 2000 года я был арестован и почти 4 года, а именно до 18 декабря 2003 года, отбывал наказание в Берлине в тюрьме Плётцензее. Обращения с апелляцией во все юридические инстанции были отклонены. Вместе с бывшим министром обороны ГДР Хайнцом Кестлером и другими членами руководства ГДР я обратился в Европейский суд. И здесь ходатайство было отклонено, была признана правомерность обвинений со стороны ФРГ.

     Надо сказать, в Европейском суде был один русский судья. И он меня очень удивил. Он прекрасно знал суть пограничного режима между двумя немецкими государствами. Знал, что это была не просто граница между ГДР и ФРГ, а граница между двух миров. В том числе защищавшая интересы Советского Союза. И то, что этот судья поддержал западные обвинения, меня, скажем так, очень удивило. При этом он был одним из тех, кто был судьей еще в советское время, в СССР, и прекрасно знал истинное положение вещей относительно границы. Был гражданином СССР, страны, являвшейся ближайшим союзником ГДР. И он признал эту границу противоправной. Это меня неприятно поразило.

     Однако я с большой радостью отметил, что многие граждане России были со мной солидарны. Я получал в тюрьме очень много писем, в том числе и от российских граждан. Было особенно приятно, что бывшие руководители советского комсомола, особенно Евгений Михайлович Тяжельников, а также Борис Пастухов и Виктор Мишин, поддерживали со мной контакт в это тяжелое время. У меня осталось много друзей среди российских коммунистов и их сторонников.

     — Каков по отношению к вам был режим в тюрьмах? Общая камера, или вам делались снисхождения?

     — Я прошел через разные режимы — от очень строгого в следственном изоляторе — 23 часа в камере размером примерно 9 квадратных метров, с одним часом прогулки во дворе вместе с другими уголовниками.

     — С уголовниками? Не с политическими?

     — Нет. Ведь по закону в ФРГ нет политзаключенных, и я был причислен к обычным уголовникам.

     Во время следствия случился интересный эпизод, связанный с Россией. Однажды утром при прогулке во дворе заключенные рассказали мне, что в Госдуме тогдашний президент ФРГ Роман Херцог не получил права произнести речь, поскольку Эгон Кренц содержится в тюрьме. Тогда я не имел ни газет, ни радио, ни телевизора. В камере был только громкоговоритель, объявлявший информацию администрации тюрьмы. Потом я все же узнал, что Херцог действительно выступал не перед Думой, а только перед Комитетом по международным делам. Это была акция протеста коммунистической фракции Думы. Для меня было сильной внутренней поддержкой в заключении, что российские парламентарии поддержали меня. Это было в условиях самого строгого режима — в следственном изоляторе в Моабите.

     — Как вам удалось освободиться досрочно?

     — Я даже не могу точно сказать. Законодательство ФРГ позволяет выходить на свободу после отбытия половины срока. Половина была в марте прошлого года. Адвокат подал ходатайство о моем освобождении. Суд ответил — нет. Главным образом потому, что, мол, люди этого не поймут. На деле люди, наоборот, не могли понять, за что меня посадили. Потом мой адвокат подал новое ходатайство между половиной и двумя третями срока. И снова берлинский суд его отклонил. Но позднее суд высшей инстанции решил, что я более не представляю опасности.

     — Сейчас многие политики пытаются переписать историю. Как, по-вашему, кто и как предал ГДР?

     — Я не отношусь к тем, кто относит закат ГДР на счет предательства. До ГДР исчезли все социалистические государства Европы, и тому были исторические и экономические основания. В первую очередь вследствие противостояния двух сверхдержав — СССР и США. И наконец, ГДР была порождением «холодной войны» и с ее окончанием исчезла с политической карты мира. Однако, несмотря на объективные предпосылки исчезновения ГДР, были, конечно, и субъективные. Многие граждане ГДР, в том числе я, конечно, с большой болью восприняли, что президент СССР Горбачев за спиной ГДР пошел на сговор с ФРГ, в результате которого отдал ГДР в руки ФРГ. Это понравилось тем, кто жил на Западе. Те же, кто жил в ГДР, поняли, что это конец многолетней дружбе между ГДР и СССР. И это очень печально не только для меня, но и для многих бывших граждан ГДР.

     Если уж дела тогда пошли таким образом, что социалистические страны не могли дальше существовать, то долг Горбачева и его руководства был в том, чтобы обеспечить ГДР возможность работать с ФРГ на равных правах для достижения германского единства. Но за спиной ГДР отдать ее в руки «старой» ФРГ — этого не заслужил никто из друзей Советского Союза.

     — Во всем виноваты Горбачев и его люди или?..

     — Я думаю, один человек ничего не решает, всегда есть групповые интересы. Но я бы не хотел считать исчезновение ГДР с карты Европы только актом предательства. Это было бы слишком просто. К тому было много других обстоятельств. О некоторых я уже сказал. В первую очередь социалистические страны не могли развить такой экономической силы, как капиталистические государства. Они не нашли возможности создать действительно равноправного сообщества. Но тем не менее это ложь со стороны ФРГ, что ГДР была только «продолжением длинной руки Москвы». ГДР была суверенным и однозначно работоспособным государством.

     ГДР не была суверенным государством в вопросах совместной политики безопасности и в ее отношениях с ФРГ. В обоих случаях решения принимались в Москве. И сейчас будет ложью, если сказать, что ГДР была за все сама в ответе. Так не было. Поскольку с вступлением ГДР в Варшавский договор часть ее суверенных прав была передана ОВД. Она была и союзницей Советского Союза по Договору о дружбе и сотрудничестве 1976 года. Конечно, вопросы совместной безопасности стояли на первом месте по сравнению с собственным суверенитетом. А значит, последнее советское руководство под руководством Горбачева не может уклоняться от ответственности за ГДР.

     — Горбачев утверждал в свое время, что с ФРГ были договоренности о непреследовании функционеров ГДР — партийных, государственных руководителей, сотрудников Штази. Но на деле оказалось иначе.

     — Мне Горбачев тоже говорил, причем лично, что он с федеральным канцлером Колем договорился, что никаких преследований граждан ГДР — политиков, военных, сотрудников спецслужб — не будет. Коль это отрицает. Во время моего судебного процесса я предложил вызвать Горбачева и Коля в качестве свидетелей и задать им вопрос, была ли такая договоренность. Суд отклонил это предложение. Мотивировка: все равно, была ли такая договоренность или нет, юстиция с этим не связана. В общем, была упущена возможность юридически проверить исторический факт. ФРГ считает, что если даже такое обещание и было дано, то оно не имеет правовых последствий.

     Для Германии это парадоксально. Я высоко ценю вашего президента Путина. Я знаю, что он несколько лет жил в ГДР, и не только жил, но и работал. Был бы он гражданином ГДР, он со своей биографией не смог бы работать на государственной службе даже на самом низком уровне. Его бы и сегодня в лучшем случае «просвечивали». Дружба между Шрёдером и Путиным очень хорошее дело для Германии и для России. Но дружба с сотрудником спецслужб социалистического государства и высшим госчиновником ФРГ означает для последнего жесткие политические, экономические и личные последствия. Таков наш современный мир. Я думаю, что только немцы таким образом рассчитываются со своим прошлым.

     — Мне известно от коллеги-журналиста, что Горбачев говорил в частной беседе, что объединения Германии не было бы, если бы он знал о намерении части руководства СЕПГ отправить Хонеккера на пенсию.

     — Я не могу этого подтвердить. Горбачев был с самого начала хорошо информирован о ситуации в ГДР. Как я, так и мои коллеги были твердо убеждены, что СССР — наш лучший друг. Это значит, мы сообщали советскому руководству сугубо внутреннюю информацию.

     В 1986 году Горбачев был во главе делегации КПСС гостем на нашем XI съезде СЕПГ. И я знаю, что Вилли Штоф, в то время премьер-министр ГДР, сделал очень основательный анализ о ситуации в ГДР и отношениях ГДР с ФРГ, и послал непосредственно Горбачеву. Поэтому Горбачев никогда и ни в какой момент времени не мог утверждать, что он не знал ситуации в ГДР. Если он это говорит — это неправда.

     А отношение Горбачева к Эриху Хонеккеру было действительно напряженным. Потому что Хонеккер ему со всей прямотой и ясностью дал понять, что политика, которую проводит советский лидер, неправильная. Видимо, такое не прощается. Но Горбачев до конца не подавал повода для сомнения в том, что он — лучший друг ГДР. Независимо от того, кто находится во главе страны.

     Я 1 ноября 1989 года был у Горбачева, где 4 часа вел разговор о ситуации в ГДР, об отношениях между двумя германскими государствами. Горбачев после 1990 года опубликовал книгу протоколов своих переговоров с лидерами всех социалистических стран. Но протокол этого разговора со мной в этой книге отсутствует. Это просто суперинтересно. Поскольку в том разговоре он мне со всей ясностью сказал, что для него вопрос германского объединения не стоит в повестке дня. В разговоре также шла речь о том, что Гельмут Коль ведет двойную игру и его не принимают во внимание, если речь идет о германском единстве. Горбачев ожидал от меня, что все шаги, которые мы в ГДР делаем в отношении ФРГ, будем делать только после согласования с Горбачевым. И вот этот разговор не был опубликован...

     — Назовем вещи своими именами: руками продажных врачей, нарушивших клятву Гиппократа, ельцинское руководство «сдало» Хонеккера ФРГ. Как вы это оцениваете?

     — Я думаю, что этот эпизод относится к самым негативным сторонам отношений между немецкими и российскими коммунистами. Я вспоминаю 1986 год, когда тогдашний первый секретарь МГК КПСС в Москве Ельцин был гостем партсъезда ГКП в Гамбурге. В своей речи он тогда призвал ФРГ строить социализм по образцу ГДР. А пятью годами позже тот же «коммунист» позаботился о том, чтобы смертельно больной Хонеккер был выслан в ФРГ. Хонеккер, с которым Ельцин вместе в 1985 году открывал в Москве памятник Эрнсту Тельману. Тогда Хонеккер был еще очень любим и высоко ценим в СССР. И тот же Ельцин позаботился о том, чтобы Хонеккер, который во времена нацизма 10 лет провел в тюрьме, был выдан немецким властям. И — по злой иронии судьбы — Хонеккер снова оказался в той же тюрьме, в Моабите, что и при нацистах.

     У меня есть к этому факту историческая аналогия. В конце тридцатых — начале сороковых годов немецкие антифашисты, находившиеся в Советском Союзе в эмиграции, были переданы Гитлеру, поскольку СССР хотел иметь хорошие отношения с фашистской Германией. Это было непосредственно перед нападением Германии на СССР. Об этом факте я всегда вспоминаю, поскольку Ельцин выслал Хонеккера в ФРГ в связи с тем, что России нужны были хорошие отношения с ФРГ. Я думаю, это всегда будет негативом как в жизни Ельцина, так и тех, кто его поддерживал. Я не могу понять, как можно быть таким манкуртом.

     Тем не менее я всегда делаю различия между некоторыми руководителями тогдашнего Советского Союза и позднее России и многими друзьями, которые остались у нас среди населения России. Для меня Россия — это не только Ельцин, для меня это люди, которые несли здесь службу, которые заботились о том, чтобы ГДР была суверенным государством. Я всегда делаю различия между русскими, которые остались нашими друзьями, и теми, кто по эгоистическим соображениям эту дружбу предал.

     — Если бы сейчас можно было повернуть время назад, что можно было бы изменить? Возможно было бы, чтобы ГДР существовала до настоящего времени?

     — Время нельзя повернуть вспять, можно только предполагать... Существование ГДР всегда было связано с существованием СССР. С исчезновением СССР стало ясно, что не будет и ГДР. Хотя исторически вышло немного иначе — ГДР была поглощена ФРГ осенью 1990 года, а СССР исчез официально только в конце 1991 года. Но когда исчезла ГДР, Советский Союз был уже тяжело болен. Поэтому у ГДР не оставалось шансов.

     — И чем, на ваш взгляд, был болен Советский Союз?

     — Я думаю, самое позднее, с 1985 года у Советского Союза не было ясной концепции, как стать экономически более сильным. Вместо этого было много пустых речей для обмана людей. В конце концов Советский Союз подорвала гонка вооружений и поражение в «холодной войне».

     — Однако многие граждане нашей страны считают, что СССР мог бы до сих пор существовать, если бы не «беловежский заговор». Или если бы в 1993 году руководимая Грачевым армия не расстреляла бы законно избранный парламент.

     — Да, я тоже считаю, что Советский Союз имел возможность дальше существовать, как союзное государство. Он находился в кризисе, но этот кризис не был столь глубоким, что СССР был обречен на смерть.

     — Вам поставили в вину в первую очередь гибель людей на границе?

     — Да, формально. Было признано, что мы виновны в смерти людей, которые хотели перейти границу. Но эта граница между ГДР и ФРГ проходила от Балтийского до Черного моря. Это была граница двух систем. Она точно так же существовала между Чехословакией и ФРГ, между Венгрией и Австрией, она проходила между Болгарией и Турцией. И принцип был такой же, как у СССР с другими соседними капиталистическими странами. Это был повод сделать нас ответственными за раскол Европы, за раскол Германии и за все ситуации на этой границе. На самой укрепленной границе, на границе блоков, между Варшавским договором, с одной стороны, и НАТО, с другой стороны. Она служила защите размещенных в ГДР советских войск. Поэтому подло делать ответственными нескольких членов политбюро СЕПГ за границу. И несправедливо судить солдат-пограничников, которые несли там службу. Защита границы — суверенное право государства. Поэтому я и обращался в Европейский суд. И если он не признал меня невиновным, то должен был хотя бы подтвердить законность этой границы. Иначе говоря, решение суда против меня и против границы — это было осуждение ГДР, которая, по мнению ФРГ, с самого начала не должна была существовать и была нелегальным государством. При этой конструкции обвинения было бы не менее оправданным отдать под суд Горбачева. И притом под немецкий суд! Ведь он в апреле 1986 года в ГДР у Бранденбургских ворот записал в книге почетных гостей: «Честь и хвала солдатам-пограничникам ГДР, охраняющим нашу общую безопасность». Я считаю, что ни я, ни Горбачев не должны за это отвечать перед судом. Но по логике ФРГ, уж если судить, то, как минимум, нас обоих.

     Конечно, даже один погибший на границе человек — это слишком много. Но эти смерти — не повод привлекать к ответственности отдельных лиц. Это результат исторического процесса. Не я раскалывал Германию. Не я раскалывал Европу. Раздел Германии пришел и не из Советского Союза. Он стал следствием политики американцев и связанных с ними людей Аденауэра. И ГДР тут ни при чем. Поэтому нельзя за всех погибших и пострадавших делать ответственной только ГДР.

     — Да, обычно называют цифру около 1200 «жертв стены», но не уточняют, что речь идет о всей границе между социалистическими и капиталистическими странами, включая Болгарию и чуть ли не Кубу. В ГДР же на самом деле жертв среди перебежчиков было не так много, как об этом любят рассуждать некомпетентные или нечестные люди.

     — Я не хотел бы говорить о количестве, даже один погибший — это много. Но действительно, эти цифры завышены и относятся ко всей границе и к периоду свыше 40 лет! Это же не происходило только в последние годы. Я думаю, эти «завышения» — следствие того, что правительство ФРГ дало в 1991 году указание суду и прокуратуре, сформулированное тогдашним министром юстиции Кинкелем: нужно делегитимировать ГДР, доказать, что ГДР было незаконным государством.

     — Известно, что жертвами были не только перебежчики на Запад. Насколько я помню, раньше в ГДР у Бранденбургских ворот был небольшой музей, посвященный пограничникам, погибшим на боевом посту, когда с западной стороны бросали гранаты, стреляли. Теперь этот музей бесследно исчез.

     — Да, история преподносится односторонне. Более 40 пограничников ГДР действительно были убиты. Их убийц не искали и уж тем более не наказывали. А они должны понести по меньшей мере такое же наказание, как наши люди.

     — Даже в ныне популярном берлинском Музее стены «Чек-пойнт Чарли» его создатели (которых трудно обвинить в симпатиях к ГДР и СССР) вынуждены признать, что ряд «героических» историй о переходе границы Восточного и Западного Берлина — бессовестные фальшивки. Например, доказано, что в выставленном в экспозиции автомобиле, сбившем пограничный шлагбаум и якобы обстрелянном пограничниками ГДР, «пулевые» отверстия высверлены обычной дрелью.

     — До сих пор утверждается, что все хорошее было только на территории ФРГ, а все плохое — в ГДР. И даже есть тенденция, которой надо бы радоваться: в последнее время появились некоторые фильмы, где представители советских властей в Германии показаны весьма позитивно. Этому можно радоваться. Но показывают позитивно советских представителей, а на их фоне — негативно власти ГДР. И это тоже фальсификация истории.

     — Вы могли бы рассказать, как живете сейчас?

     — Я живу сейчас здесь, на Балтийском море, это мои родные места. Здесь неподалеку я пошел в школу, здесь стал юным пионером, здесь стал членом FDJ. Я женат, очень счастливо женат, живу здесь с женой. Она по специальности учительница, но с 1990 года на нее распространяется запрет на профессию.

     — Учительница какого предмета?

     — Немецкий язык и математика в младших классах. Без политики. С 1980 до 1990 года она еще была доцентом по педагогическому образованию. Что интересно, основание для отстранения моей жены от работы было следующее: она была в 1988 году один год секретарем первичной парторганизации СЕПГ. А в 1990 году было сказано, что тот, кто в 1988 году был секретарем небольшой парторганизации, тот был против Горбачева, а это значит против реформ. Поэтому такие люди не могут работать. При том, что моя жена сопровождала Раису Горбачеву, когда она была в ГДР, и имела хорошие личные отношения как с Михаилом, так и с Раисой Горбачевой. Она изгнана, как якобы противница Горбачева. Это совершенно официальное обоснование. Это вещи неизвестные, но они касаются не только моей жены, но и тысяч других учителей, госслужащих. Везде сейчас сидят только люди из старой ФРГ.

     — Ваша жена сейчас на пенсии?

     — Да, она, как и я, пенсионерка. У меня двое сыновей. Одному 40, другому 30 лет. Оба работают в технической области: старший — на фирме, осуществляющей программное обеспечение для автомобильных компьютеров, младший — в сфере телекоммуникации. И еще у меня одна внучка и два внука. Внуки от 3,5 до 18 лет. Они меня очень радуют.

     — Вам предоставлено какое-то государственное обеспечение, пенсия?

     — Да, обычная пенсия. Обычная — это значит почти ничего. Поскольку федеральное правительство постановило, что для определенных ответственных лиц ГДР существует граница. Я получаю среднюю пенсию, как граждане ФРГ, проработавшие 40 лет. Но я не получаю никаких общих льгот и тем более надбавок за руководящую работу. То, что я осуществлял руководящую работу, напротив, ограничивает пенсию.

     — Этого хватает на жизнь или...

     — В старости не так много нужно. У меня есть этот маленький домик и садик.

     — Это ваш частный дом? Он и раньше был ваш?

     — Мы переселились сюда, когда я вышел из тюрьмы. Его нам купил сын. Но только дом — земля не наша. В Берлине у нас был собственный дом, но его отобрали по заключению федерального суда.

     — Вы могли бы дать оценку нынешней политической ситуации в стране?

     — Я воздерживаюсь от партийной деятельности. Не состою ни в одной партии. Но не оттого, что не имею политического мнения. У меня есть политические взгляды, но ПДС — господа Гизи и Модров — в 1990 году исключила меня из своих рядов. Моя партия — СЕПГ, она больше не существует, поэтому я беспартийный. В другие партии я не вступал. Но меня очень активно приглашают низовые парторганизации ПДС. Я принимаю эти приглашения, участвую в дискуссиях.

     Политическая ситуация в Германии, по моему мнению, очень сложна, поскольку социальные сокращения ложатся на плечи далеко не самых богатых граждан. Я думаю, с каждым годом виднее, что политика объединения канцлера Коля была ошибочной. Нужно было искать другие пути. И я думаю также, с одной стороны, очень хорошо, что ФРГ не приняла участия в войне с Ираком, с другой стороны, плохо, что на земле ФРГ базируются американские самолеты, летящие на Ирак. ФРГ официально не поддерживает войну, но поддерживает ряд мер, которые служат американцам для ведения этой войны.

     — После всего пережитого вы верите в возможность победы социализма в будущем?

     — Это очень сложный вопрос. Я думаю, что мир не останется таким, как сейчас. Роза Люксембург была права, когда говорила: «Или социализм, или варварство». Но я, с другой стороны, уверен, что путь этот будет очень долгим. Чувствуя свою историческую ответственность за то, что прежняя модель социализма потерпела крах, не мне давать советы, каким быть новому социализму. Но во мне живы убеждения, что социалистические идеи правильны. И я убежден, что капитализм — это не конец развития. И я убежден, что на смену ему придет новое социалистическое общество. Как оно будет выглядеть — трудно предугадывать.

     — Спасибо за беседу!

  Сергей УВАРОВ.