Монолог под названием «Не понимаю...» превратился в диалог, и я надеюсь на то, что редакция предоставит мне часть драгоценной газетной площади для того, чтобы ответить С.Т. Филимонову («СР» 26.02.04).

Разумеется, в таких обстоятельствах я уже не могу подписываться только инициалами (это будет выглядеть по меньшей мере нечестно и непонятно) и должен раскрыть псевдоним, а также причины, по которым я его использовал. Область, в которой я сегодня работаю, хотя и является специфичной, но насчитывает более 3 млн. чел. В этих условиях упоминание фамилии может быть истолковано как скрытая реклама, а любимая газета могла быть подставлена в период выборной кампании. Отрасль и особенности работы не раскрываю по тем же причинам, но необходимость открытого диалога представляется более весомым аргументом, нежели тот, которым я руководствовался ранее.

Несколько слов о форме. Конечно, многие вопросы были риторическими, а ответы на них — очевидными. Просто однозначный ответ предполагает его приятие либо неприятие, а вопрос заставляет думать. Тем не менее некоторые вопросы моим оппонентом были рассмотрены более широко и неоднозначно. Поэтому считаю своим долгом уточнить свою позицию.

Сначала о самом болезненном — об авторском отношении к жертвам политических репрессий и льготах. Сразу оговорюсь, что речь шла прежде всего о политике государства в этой области. Что же до тягот и лишений... Сестра моей мамы умерла в детском доме, куда была определена мачехой сразу после призыва деда в действующую армию. И это, заметьте, в европейской части (Вологодская область) и безо всякого отношения к репрессиям. Отец в 13 лет сел за рычаги трелевочного трактора, за которыми и просидел два десятка лет (за минусом службы в армии), и здоровье было так подорвано, что умер он 40-летним. И когда я вижу, как в каком-то американском фильме мальчишка привязывает чурочки к ногам, чтобы дотянуться до педалей, я вспоминаю его рассказ о таких же чурочках. Только выглядит это не смешно (как в фильме). Да и чурочки искать было не надо — трактор был с газогенераторным двигателем, что, сами понимаете, здоровья тоже не добавляло. И, когда я озвучиваю свое негативное отношение ко всякого рода «прорабам двух перестроек» (первая — «оттепель»), то исхожу не из умозрительных заключений, а простым сопоставлением продолжительности жизни (а, значит, и ее качеством) своих родных, близких и знакомых — с одной стороны и «прорабов» — с другой. Я не буду оценивать, что тяжелее — ощущать себя сыном «врага народа» или быть сиротой. Только «враги народа» уже с 56-го воспринимаются если не положительно, то нейтрально, а сирота — это пожизненно.

«Один день...» я тоже прочитал в 60-х, правда, несколько позже (что объясняется тем, что я, по-видимому, на несколько лет моложе) в «Роман-газете» (тираж — 2 млн. экз. — так что говорить о гонениях и нажиме на АИС, наверное, нельзя). И, знаете, тоже не нашел ничего страшного. Только по другим причинам — которые мог видеть и оценивать сам. Детство мое прошло в лесном поселке, родственники и знакомые работали на лесозаготовках (практически в таких же условиях) добровольно, а бытовые условия балков, в которых по две недели в месяц жили бригады на вахтовом методе, вряд ли существенно отличались от лагерных. Может быть, тем, что пищу готовили себе сами...

Я не боюсь обвинений в попытках раскола или расслоения общества. Оно расколото и расслоено давно, и процесс этот продолжается. Сначала в 45-м — на тех, кто вернулся, и тех, кто не вернулся, затем в 53—56-м — на тех, кто уже работал, и тех, кому предстояло осваивать жизнь на свободе, потом в 85-м — на тех, кто поверил, и тех, кто не поверил, потом в 91-м, 93-м, 96-м, 2000-м. Внешние причины и поводы для расслоения каждый раз новые, но в конечном счете они могут быть сведены к простой формуле — приспособленности (и способности к приспособляемости) к изменившимся условиям.

Раз уж речь зашла о расслоении общества, то считаю необходимым раскрыть и другую самую, на мой взгляд, историческую составляющую этого процесса (хотя сознаю, что сказанное отнюдь не бесспорно и, скорее всего, далеко не всеми будет однозначно воспринято). На мой взгляд, корни расслоения нужно искать в последней великой войне, степени и формам участия в ней разных групп нашего народа. Да, война была всенародной, да, в ней участвовали все слои, все нации и народности...

23 февраля по разным каналам снова были показаны два советских фильма, которые на первый взгляд кажутся близнецами — «Максим Перепелица» и «Солдат Иван Бровкин». Сняты фильмы практически в одно и то же время — 1955—56 гг., оба являются комедиями, да и сюжеты можно свести к одной фразе: разгильдяй призывается в армию и становится человеком. Но когда начинаешь вдумываться в детали и различия, неожиданно для себя вдруг понимаешь, что два комедийных фильма ярко и недвусмысленно высветили страшную трагедию русского народа. Начнем хотя бы с того, что разгильдяйство героев имеет разные причины и происхождение. Максим — разгильдяй в общем-то со скуки, от безделья. То, что его отец может себе позволить поспорить на бочку пива (что примерно равнялось месячной зарплате квалифицированного рабочего), достаточно наглядно иллюстрирует уровень благосостояния его семьи. Иван — разгильдяй от безотцовщины. Он хочет работать и хочет быть полезным, но не умеет, не научен. А главное, что бросается в глаза — это то, что и у Максима и у его друзей отцы живы, а в деревне, где живет Иван, мужчин этого же возраста практически всего двое. Если ребятам в 55-м было по 19 лет, то к началу войны их отцам было не больше 35 — самый призывной (при мобилизации возраст). Но в деревне (или станице Максима), которая дважды, а то и четырежды (если считать харьковское наступление 42-го года) попала под каток войны, почти все мужчины живы, и живут неплохо (чего стоит фраза о том, что оркестр существует более 10 лет — это в 55-м). А деревня, где жил Иван, расположена в Нечерноземье и, скорее всего, под оккупацию не попала, но обезлюдела...

Я никого не хочу обидеть или заподозрить в чем-то преступном. Скорее всего, жители той станицы в войне участвовали, воевали честно и храбро, но, наверное, только на последнем ее этапе (по количеству орденов и по самим этим орденам — с учетом их учреждения). А это была уже не та война, что вначале... И здесь вспоминается нехорошее слово «коллаборационизм», и по-иному воспринимаются данные о количестве наших пленных в первые месяцы войны. Принято считать, что уже к концу лета в плен попало от трех до четырех миллионов наших военнослужащих. Но у нас не было такого количества военнослужащих на всем фронте ни в начале войны, ни через два месяца (даже с учетом мобилизованных). Данные о количестве пленных, скорее всего, взяты из немецких источников, а они считали пленными всех (всех!) мужчин призывного возраста, оказавшихся на оккупированной территории. Это не значит, что все те, кто не успел мобилизоваться, сотрудничали с немцами во вред своей стране, выдавали партизан и т.п.. Нет, они просто работали на своих рабочих местах, дожидаясь освобождения. И вряд ли у кого-то повернется язык их за это осуждать (надо самому испытать что-то подобное, чтобы получить на это право).

Только вот психология коллаборационизма за эти годы развивалась и укреплялась. Самым ярким проявлением ее последствий стало появление политиков, умеющих приспособляться. Помню, как неприятно поразил меня рассказ первого и последнего президента СССР о своей первой страде, точнее, о ее итогах. Как старательно он расписывал фасон пиджака, приобретенного на первую получку, как точно помнил полученные суммы (я, конечно, немного утрирую, но дух рассказа был именно таким), а о полученной награде (кажется, орден Трудового Красного Знамени) сказал как-то вскользь и пренебрежительно. Постепенно расслоение материальное (между полными и неполными семьями) переросло в моральное, и из этой среды вышли стиляги, битники, кухонные философы и разнопошибные диссиденты. Отсюда же, кстати, берут свои истоки «семигинщина», «глазьевщина», «селезневщина» и т.п.

Сегодня коллаборационизм трансформировался, приобрел новые формы. Как-то незаметно получилось, что в более выгодном положении оказались не те, кто умеет лучше работать (как исполнитель), не тот, кто более изобретателен, инициативен и рисков (как предприниматель), а тот, кто смог присосаться к бюджетному финансированию, что, в свою очередь, означает близость ко властям предержащим. Использование природных ресурсов — не исключение, это тоже форма присвоения бюджетных ресурсов, только не в денежной, а в материальной форме. Скажите на милость, как можно строить экономику (хоть рыночную, хоть плановую), полагаясь только на милость начальства независимо от того, кто это начальство олицетворяет — чиновник или облагодетельствованный чиновником руководитель коммерческой организации? И у людей остается три выхода — молчать и стараться понравиться начальству (работающих), молчать и надеяться, что понравишься начальству (для неработающих, но желающих работать) или протестовать (для всех). Результаты последних выборов подтверждают худшие опасения — почти 20 процентов (электорат «ЕР») предпочитают пресмыкаться и подобострастничать, почти половина (неголосовавших) надеется пересидеть, переждать. Только во время войны и на нейтральной полосе стреляют! А война уже началась. Классовая.

Кстати, это крепостнически-рабское желание понравиться сейчас очень наглядно демонстрируют члены бывшего правительства. Такой преданностью и готовностью лучатся их комментарии к «абсолютно правильному решению». Ну прямо, как собачонка, которую хозяин без видимых причин вышвырнул на мороз, а она все скулит и скребется под дверью и просится обратно... Да и само решение — более чем странное и невнятно объясненное тем, кто его принял. За кого он вообще принимает зрителей и слушателей. Неужели кто-то и на самом деле может поверить, что правительство, которое распущено на три недели раньше, начнет раньше работать? Как раз наоборот — оно не будет работать лишних три недели. Да и формально Путин может сейчас назначить правительство, сформированное целиком из фракции КПРФ, а через месяц заменить его ранее смещенным. Все же это понимают и видят. А в СМИ-то какой треск и панегирики!

Теперь о рынке. Конечно, то, что построено, никакой не рынок, а какой-то конгломерат чиновничества и посредников по продажам. Как можно назвать предпринимательской деятельность страховщиков по ОСАГО, если отсутствуют два главных компонента — самостоятельность деятельности (все основные параметры определены правительством) и предпринимательский риск (деятельность в принципе не может стать убыточной, и задача страховщиков только в том, чтобы минимизировать выплаты). Это то же самое чиновничество, только действующее в форме коммерческих фирм. Поэтому и коррупция (с которой периодически борются все — от президента, открывающего старые дороги, до бывшего министра, у жены которого воры угнали машину) имеет столь причудливые и разнообразные формы, что зарегулировать ее в рамках действующего законодательства и действующей системы государственного управления, наверное, невозможно. Ну зачем платить взятки депутату за лоббирование закона, если можно самому стать депутатом, сохраняя контроль за бизнесом и нужный закон принять (продавить) самостоятельно? Где здесь коррупция?

Наконец, о том, что нашему народу надо повышать политическую грамотность. Вот тут я не согласен. Наш, русский, народ всегда отличался необычайно высоким уровнем и политической грамотности, и политической активности. Достаточно вспомнить революционных матросов или пугачевских казаков. А повышать надо уровень общей культуры. Если пользоваться языком математики, то общий вектор развития общества определяется суммой индивидуальных векторов каждого члена общества. И тот, кто желает этот (суммарный) вектор изменить, должен действовать в двух направлениях — изменять направление каждого индивидуального вектора и его скалярную величину. Надо признать, что пока новым «властителям дум» это удается: в СМИ и на книжных развалах — засилье низкопробной продукции, ориентированной на физиологические потребности, а объем общих (школьных) знаний неуклонно снижается — посредством использования новых учебников (типа Долуцкого), введение ЕГЭ и прочих ухищрений. Так что пока народ будет с интересом читать Донцову и Пригова (это уже для продвинутых) и смотреть сериалы Тодоровского, ни о какой политической активности и речи идти не может.

А ваше предложение (несколько завуалированное) преподавать конституцию в школе выглядит провокационным и при желании может быть истолковано как деяние, направленное на подрыв государственности. Какой бы ни была конституция, через что бы ее бурбулисы не протаскивали, некоторые ее нормы являются очевидными и не могли не включаться в текст. Так вот, сейчас уже нет практически ни одной конституционной нормы (кроме откровенно декларативных), которая бы не вызывала скептических вопросов и сомнений. Подчеркну, что имею в виду именно вопросы и сомнения, так как подвергать ревизии отдельные федеральные законы на предмет их конституционности — исключительная прерогатива КС РФ, который, как известно отделен от прочих властей власти (в соответствии с принципом разделения властей), но идет вместе с ними «правильной дорогой». Ну, например, о каком праве на жилье может идти речь, если сам почти всенародно избранный призывает выселять некредитоспособных ипотетчиков!

Тем не менее я солидарен с оппонентом именно в том, что политическая активность народа должна быть повышена. Выборы, как демократическая процедура, наверное, себя исчерпали. Надо что-то менять, но непонятно, как и кем. Особую актуальность приобретает грустный анекдот 96-го года о двух новостях для Ельцина — плохой и хорошей: первая — Г.А. Зюганов набрал 52%; а вторая: Ельцин — на шесть процентов больше... Кстати, недавно прошло интересное сообщение, будто бы Вешняков стал лауреатом премии «Персона года 2003» — «за личный вклад в становление российской демократии». По итогам мартовских выборов можно было бы и большим орденом наградить.

В.Р. ЗАХАРЬИН,

подполковник запаса,

кандидат экономических наук.

Москва.