В эти дни отмечается 60-летие Днепровской операции, завершившейся освобождением Киева от немецко-фашистских захватчиков. О тех героических днях вспоминает Александр Пахомов, знаменитый фотокор “Правды”.

В АВГУСТЕ 1943 года дивизия пошла в наступление в районе Изюма. Неподалеку от Каменки встретили ожесточенное сопротивление врага, занимая господствующую над местностью высоту 205. Начались кровопролитные бои. Высота переходила из рук в руки. Через несколько дней комдив бросил в бой свой главный резерв — учебный батальон. Поддержанный минометным и артиллерийским огнем, батальон стремительно ринулся вперед. Я, к тому времени парторг учбата, возглавил эту атаку. Высота стала нашей. Рота лейтенанта Питькина увлеклась преследованием противника, нарвалась на танки и в результате понесла большие потери, хотя бойцам и удалось подбить несколько машин. Закрепившись на высоте, комбат капитан Жулев попросил меня установить связь с соседом слева. Соседний полк пошел вперед, не давая немцам возможности закрепиться. К вечеру меня ранели. Пуля прошла насквозь выше колена, не задев кости. Перевязав себя, заковылял в обоз, где батальонный врач обработал рану. Идти в госпиталь наотрез отказался.

До Днепра уже рукой подать. Приехал связной. Неожиданно меня вызвали в политотдел дивизии. Исполняющий обязанности начальника политотдела майор Юдин предложил мне должность парторга 100-го гвардейского полка. Юдин сразу же оговорился, что назначать меня, раненого, сейчас он не имеет пра-ва, но, поскольку вышел из строя парторг, а впереди ответственная операция — форсирование Днепра, хотелось, чтобы в полку, которому предстояло форсировать реку первым, был парторг. Без раздумий я согласился. Я в дивизии с самого начала ее формирования, хорошо знал командный состав и политработников, со многими воевал под Сталинградом, а затем — на Украине.

Представившись в штабе полка, я пошел в первый батальон. Он будет форсировать Днепр. Комбат — бравый на вид капитан Иванов. Лично я знал его мало, но батальон под его командованием был в дивизии на хорошем счету.

Надо было вдохновить людей, поднять им настроение. Провели партийное собрание полка, на котором коммунисты получили конкретные задания. На другой день после собрания началась операция. Стало смеркаться. Первая штурмовая группа бойцов уже была в лодке. Комсорга первого батальона среди них не было. В это время к месту форсирования подошли два инструктора политотдела. “Пахомов, — обратился один из них, — кто у тебя в первой лодке?” Ни в лодке, ни рядом никого из политработников не оказалось. “Я в первой лодке”, — ответил, ему. Лодка уже качалась на воде. Бойцы подхватили меня и втащили в на борт. Место нашей переправы было, пожалуй, самым широким на Днепре. Это и настораживало, и в то же время вселяло надежду, что противник меньше всего ожидает форсирования именно здесь. Сумерки сгустились, и лодка отчалила. Когда достигли середины реки, стало уже совсем темно. Трассирующие очереди время от времени прошивали реку. Темнота и легкий туман были нам на руку. Но вот лодка уткнулась в берег. Строча из автомата, бросая гранаты, ринулись на штурм враже-ской траншеи.

Атака была столь стремительной, что мы с ходу захватили метров сто пятьдесят траншей. Бой доходил до рукопашной. Десантники дрались отчаянно. Вскоре приплыло пополнение, и ширина отбитой у врага траншеи удвоилась. К утру реку форсировали два батальона. Когда рассвело, батальоны пошли в атаку и выбили немцев с окраины села Войсковое.

Четыре дня мы удерживали плацдарм, значительно его расширив. На четвертый день, невероятно усталый, закопченный и голодный, я пришел на командный пункт полка, чтобы привести себя в порядок. Связистка Галина Смирнова одолжила мне зеркальце, чтобы побриться.

Начался массированный артналет. Сержант Сергеев предложил: “Товарищ гвардии старший лейтенант, рядом с домом есть погреб, давайте туда”. Я ответил: “Двум смертям не бывать, одной не миновать”. Он убежал в погреб, а я добриться не успел. Снаряд попал в крышу дома, меня сбросило с табуретки, и я на несколько мгновений потерял сознание. Очнувшись, ощутил сильную боль в бедре, запах гари и полную беспомощность. Подняв голову, сквозь пелену дыма увидел свет из открытой двери. Пополз на свет. В этот момент мимо проходили мои бывшие разведчики. Они перевязали меня и доставили на переправу, где сразу же перенесли в лодку и отправили на другой берег. Медсанбат находился недалеко от него. Мне обработали рану и отправили на машине в госпиталь в Синельниково. Здесь сразу же положили на операционный стол. Около трех часов врачи извлекали воткнувшийся в тазобедренную кость увесистый осколок. Придя в сознание, я почувствовал себя вновь родившимся.

После госпиталя в Синельнико-ве меня направили в город Славянск. Рана не закрывалась. А через месяц я оказался в госпитале города Степанакерта. Зима в самом разгаре, а здесь тепло и полный покой. Начав вставать с постели, организовал самодеятельность. Стало не так скучно, да и непрерывная боль в бедре в хлопотах забывалась. В марте сотрудники госпиталя приступили к работе на подсобном участке, и мы, раненые, помогали им как могли.

В середине апреля медкомиссия признала меня инвалидом третьей группы. Военная карьера моя на этом закончилась. Вернувшись домой, каждый день продолжал ходить на перевязки. Хотя рана не закрывалась, я снова вернулся в “Правду” и работал теперь фотолаборантом. Моя мечта стать фотокорреспондентом стала более досягаемой.

Александр ПАХОМОВ.