Праздники закончились, а на душе остался совсем непраздничный осадок от всего того, что сопутствовало им. Не стану говорить за всех, но мне эти праздники показались наиболее безрадостными и горькими из всех прежних празднований нашей великой Победы.

Утром 9 мая я шел к метро, чтобы к половине одиннадцатого попасть на площадь Белорусского вокзала, где должен был состояться митинг, заявленный и организованный двумя десятками патриотических организаций. С зачехленным красным флагом в руках на необычно пустынных для такого дня улицах я не ощущал праздничности ни в душе, ни в поведении и облике редких прохожих. Еще теплилась надежда на то, что все-таки состоится шествие ветеранов и всех тех, кто ежегодно празднует День Победы в колоннах людей, не предавших ни страну, ни память о миллионах погибших в той страшной войне, ни саму Победу. Но разум подсказывал, что современные российские власти, с готовностью прогибающиеся перед своими западными хозяевами, не позволят флагам цвета Победы заполнить главную улицу Москвы, не позволят противникам нынешнего режима пройти по ней.

К месту проведения митинга ехал на метро, по кольцевой линии. Эта линия метро — одна из старейших, начало строительства которой пришлось на тридцатые годы, в прежние, советские, времена славилась красотой своих станций, больше похожих на залы дворцов, а не на станции подземки. Сейчас она больше известна москвичам тем, что в вагонах электричек кольцевой линии отсыпаются бомжи, которых развелось при нынешней власти и благодаря ей бессчетное множество. И этот праздничный день не стал исключением.

Войдя в вагон на «Таганской», я увидел пару грязных, потерявших человеческий облик существ, вольготно растянувшихся на двух вагонных скамейках, разделенных проходом. На другой скамье, в середине вагона, кто-то рассыпал горку поломанного сухого печенья. Тут же валялся обрывок газеты, на полу — полиэтиленовый пакет. Пол украшали пивные подтеки.

Пассажиры брезгливо отходили от лежбища бомжей, один из которых когда-то был женщиной.

Совсем непраздничное настроение, которое было с самого утра, испортилось окончательно. Было противно видеть эту грязь и то скотское состояние, до которого эта жизнь довела потомков победителей. Было обидно за страну, за всех нас, за себя.

На «Комсомольской» в вагон вошла группа иностранных туристов, до этого с восхищением разглядывавших мозаичные картины, которыми украшен потолок на этой станции, рассказывающие о славной истории нашей страны. Надо было видеть выражение лиц этих, судя по говору, французских туристов, с которым они смотрели на бомжей, на грязь, с которыми они столкнулись в вагоне. На их лицах читались откровенное презрение, брезгливость, удивление. Рядом с только что увиденной красотой они обнаружили скотство. И вряд ли туристы задумались над тем, что красоту станций московского метро создавали в советские времена, а увиденное ими в вагоне — это порождение и признак нынешней смуты, в которую ввергла еще недавно благополучную страну «демократическая» власть.

На «Новослободской» в вагон вошли два милиционера. Они разбудили бомжей. Те сели на одной скамейке, продолжив свое кружение по кольцевой. На «Белорусской» я вышел.

Чтобы попасть на площадь, со всех сторон оцепленную милицией, ОМОНом, солдатами внутренних войск, нужно было пройти через рамки металлоискателей, выворачивая из карманов все содержимое. Молодых ребят милиционеры ощупывали. Со стороны все это напоминало кадры старой военной кинохроники: эсэсовцы обыскивают мальчишек у ворот варшавского гетто.

Вся площадь была окружена несколькими линиями оцепления: линией автобусов, перекрывающих все сходящиеся на площади улицы, затем линией омоновцев в полной экипировке, с огромными черными шлемами на головах, линией милиции и солдат внутренних войск. У многих милиционеров на поводках были собаки. Короче говоря, власти во всеоружии подготовились к празднику. О том, чтобы состоялось традиционное шествие по улице Горького, переименованной в Тверскую, не могло быть и речи. Перегородившие ее автобусы, расставленные за спиной стоявших в оцеплениях сотен милиционеров и солдат, были плотно прижаты не только друг к другу, но и к стенам домов, стоящих вдоль улицы.

Обидно было за стариков, костюмы и мундиры которых были увешаны боевыми наградами Отечественной войны: они растерянно и неприкаянно ходили внутри этого загона, устроенного в центре города, который некоторые из них защищали в 41-м. Победителей через шестьдесят лет после их победы власти спасенной ими страны загнали в московское гетто.

Около одиннадцати часов над площадью пролетела девятка, а за ней тройка истребителей, несшихся к Красной площади. Не знаю, зачем понадобилось участие этих самолетов устроителям показушного действа на главной площади страны, может, изобразить дымами власовский флаг, но вид этих самолетов вызвал не гордость за страну, а чувство опасения за нашу безопасность: и это все, что есть на вооружении у наших ВВС? Когда я поделился мнением с товарищем, пришедшим на митинг, он передал мне рассказ своей знакомой, дача которой находится недалеко от аэродрома, в подмосковной Кубинке. Раньше, в советские времена, там было невозможно отдыхать: постоянно с грохотом и ревом взлетали и садились военные самолеты. Теперь благодать: самолеты летают лишь раз-другой в неделю.

Поневоле вспомнился страшный 41-й, начало той кровавой войны. Если кому-то вздумается повторить югославский опыт в отношении нас и силой оружия окончательно внедрить у нас «демократию» и «свободу» в обмен на наши просторы и богатства, то трагический июнь 41-го покажется нам детским праздником на лужайке. И неподготовленность к началу той войны, о которой только и твердят нынешние хулители Сталина, в сравнении с нынешним разгромом нашей обороноспособности будет выглядеть высшей степенью полной боевой готовности.

А о том, что кто-то собирается попробовать нас учить уму-разуму с помощью силы, свидетельствует поведение разного рода сявок, ставших во главе некоторых бывших советских республик — что-то они в последнее время слишком рьяно демонстрируют свою, как принято сейчас изъясняться, борзость. Выполняя обязанности подстилок американцев и будучи у них на содержании, они все более яростно нападают на сброшенную в пропасть Россию.

Придя домой после митинга, я позвонил своим знакомым ветеранам-старикам, поздравил их. Один из них, полковник-танкист, участвовал в путинском параде на Красной площади. Когда я попросил у него прощения за то, что наше поколение не сберегло нашу Победу, он сказал, что в этом есть часть вины и их поколения. И рассказал, как один из ветеранов — участников нынешнего парада после его окончания стал повторять всю ту злобную ложь, которая сегодня несется с телеэкрана, которую открыто и нагло твердят прибалтийские фашистские недобитки.

А мне подумалось о том, что старики сегодня ехали на параде не перед Сталиным, перед которым шли молодыми в ноябре 41-го, а перед теми, кто в наши дни в нашей стране претворил в жизнь многие планы Гитлера, кто сегодня устанавливает по всему миру свой новый мировой порядок. Хотя подобную стариковскую «всеядность» понять можно: старость берет свое. Моя мать, которая перешагнула восьмидесятилетний рубеж, к примеру, иногда не узнает некоторых из нас, своих родственников.

Вечером по одному из телевизионных каналов показали утренний парад на Красной площади. Увиденное зрелище не принесло радости.

Любой врач-психиатр может подтвердить, что последние полтора десятилетия наше государство больно шизофренией. У огромной страны налицо раздвоение личности. И это вновь было заметно на параде.

Россия называет себя демократической республикой, но при этом захватившие власть «общечеловеки» навязали ей монархический герб аж с тремя царскими коронами. Уж не говорю об орле о двух головах, повернутых в разные стороны. И вот эти символы красовались перед идущими колоннами современных российских войск. А над головами воинов развевались и советские знамена с портретами Ленина, и власовские триколоры. Одно слово — шизофрения.

Телевизионщики восторженно комментировали то, как звонко печатали шаг по площади солдаты и матросы современной Российской армии. Надо признать — вымуштровали их за время многочисленных тренировок отменно. Но вновь напрашивался вопрос: а где же мощь нашей армии? Неужели увиденное нами умение маршировать на парадах — это все, что осталось от былой мощи Советской Армии? Другого мы не увидели. Наверное, поэтому-то Буш восседал на трибуне почетных гостей с видом победителя.

10 мая по православному календарю была Радоница — день пасхального поминовения усопших. Я поехал на Преображенское кладбище, где похоронены мои родные. Там, на огромном участке, находятся захоронения бойцов Красной Армии, погибших в годы войны или умерших от ран после Победы. Ровными рядами стоят сотни гранитных надгробий с пятиконечными звездами и именами на них. На некоторых надгробиях десятки имен, а где-то их нет вообще — это могилы неизвестных солдат. Глядя на эти сотни надгробий, на тысячи имен на них, воочию видишь и понимаешь, какой ценой была завоевана наша Победа. И от этого понимания во сто крат обиднее становится от того, насколько мы глупо, бездарно обошлись с тем, что нам досталось от победителей.

Борис ЛЕБЕДЕВ.