Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая интересы своих братьев и свое отечество. (Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ)

Май настолько переполнен ликованием ожившей природы, старых и новых праздников, что эти немеркнущие слова Достоевского как бы тонут в сиянии медных труб, золотых хоругвей и разноцветных салютов. Между тем два главных праздника - День Победы и Праздник славянской культуры и письменности и в ХХ1 веке сияют, как маяки среди штормящего или унылого моря жизни, напоминая, что выше и действенней идеи - нет, что, вопреки всем наветам, русский народ, осененный ею, рождает подвижников и героев.

При лунном и солнечном свете,

В тревожный и радостный час

И в третьем тысячелетье

Победа сияет для нас.

И вновь появляются в дыме

Герои, презревшие смерть,

Оставшиеся молодыми...

Герои - не могут стареть!

Однако вернемся от вечно молодых героев к старым, как мир, будням и горьким вопросам...

 ПИСАТЕЛИ-ЗЛОПЫХАТЕЛИ

Почему "Момент истины" по мнению тех, кто варганит эту телепередачу, достигается не в споре и в перекрестье разных мнений, а в нагнетании подспудной или откровенной клеветы и озлобленности? Накануне майских праздников дважды вышла в эфир программа, в которой выступили писатели фронтового поколения - Б. Васильев, В. Астафьев, Д. Гранин, чьи постперестроечные взгляды на на историю России, Отечественной войны досконально известны. Они снова повторили, что немцы воевали лучше нас, что СССР войну выиграл, завалив врагов трупами, что нечего праздновать, а тем более - нечем гордиться. Оппонентам не было предоставлено слово. Никто - например, Ю. Бондарев, М. Алексеев или Е. Носов - не возразил, ни один серьезный исследователь не опроверг странной убежденности того же Васильева, что немцы упустили победу, потому что "кто-то из командующих, кажется, Кейтель, объявил положенный техосмотр танков" и сорвал взятие Москвы. Гудериан, который командовал фашистской танковой армией, об этом почему-то не знал и не написал в своей книге. Он, как выдающийся генерал (Васильев называет таковым предателя Власова) не ссылается банально на мороз и бездорожье, уважая подвиг и моральный дух противника. Кстати, сами немцы знали, что даже со взятием Москвы победу торжествовать - нельзя.

Перед телекамерой программы "Победа завещана нам!" Иван Кривой, ветеран из Солнечногорска, рассказывал мне, что на 15-километровом участке Льялово-Красная Поляна наших войск не осталось, и немцы форсированно, без всяких техосмотров, пытались перерезать главные дороги на Москву, но полк тогдашнего юного лейтенанта был переброшен из Подольска на берег Клязьмы: "Мы успели...". А мы успеваем занимать решающие рубежи и останавливать нашествия врагов или измышления злопыхателей? Живет ли вообще подвиг, готовность к подвигу в наших сердцах?

Казалось бы мне, человеку, родившемуся в предпобедный год, через два года после гибели выдающегося летчика, моего брата - Героя Советского Союза Николая Боброва, не годится кого-то из писателей-фронтовиков упрекать или переориентировать по курсу, но я, именно как благодарный брат, не могу без отвращения читать такие слова Александра Моисеевича Володина в "Новой газете": "Мне говорил Василь Быков: "Думаешь, кто такой Матросов? Нашли пьяного солдата и бросили на амбразуру..." Много было вранья...". Да, много. Но это писательское нетрезвое белорусско-еврейское вранье - самое страшное! Где нашли? Почему на передовой? Наконец, к чему такие пьяные атаки надо было тогда афишировать, когда и сознательных - хватало?

Вообще, этот майский писательский бред и аханья журналисток - было  странно читать: он воевал и поэтому - не подсуден. Не подсуден Александр Матросов или Николай Бобров, идущий на огненный таран со спокойным голосом: "За Родину". Но таких пасионариев - единицы, а в армии всегда  были такие Васильевы-Гранины-Володины. Похоже, что журналисты, среди которых много "откосивших" от Армии, вообще не представляют, не в силах понять сути воинской службы, не знают иных, кроме страха и выгоды, побудительных мотивов, не догадываются, что есть мужественные люди, что существует иное отношение к Долгу и Подвигу!

 Мы с друзьями служили в армии в дни грознейшего международного кризиса 1965 года. Нам, как войскам особого назначения, было приказано несколько ночей спать при полном снаряжении, а комбат предупредил: "Завтра могут вызвать добровольцев". Я спросил друга и подчиненного из Киева - Вадима: "Ты сделаешь шаг вперед?" Он ответил: "С тобой и за Родину - два, Сашко!". Могу ли я хвалить нас или представлять, что осталось бы от ребят и всей Земли при грозившей схватке? Конечно, нет. Более того, наши пустыни в пространстве и сознании могли бы  тогда оказаться глубже и страшней  володинских. Но я спорю не с ним, я говорю - про шаг вперед, про спокойное сознание долга, про вернейшего друга, про память о брате, про то, чего нас хотят лишить. Они твердят: ну ведь были же, были - безвинная кровь, предательство и дуболомоство, трусость, стукачество (уж если почитать и представить главных вспоминателей, злобных, подверженных обстоятельствам  и слабостям -  среди них, наверное, более всего). Почему вы, случайно ввергнутые в страшный кошмар ХХ века, не оторвете свое косвенное участие или свою ничтожную роль песчинки от вековой истории, от великой миссии Русского народа? Неужели вы не понимаете, что последний доброволец - защитник "Белого дома" равен на небесах защитнику Брестской крепости? Тогда была  ясней присяга и идея - как можно впустить врага в пределы Родины? Теперь идея не менее понятна: как противостоять врагу, вторгнувшемуся в Россию?

Разве тот же бездомник Астафьев не знает, что бездомных и бесприютных детей в России по последним данным уже почти 3 миллиона, сирот 700.000 - больше, чем после войны! Ну ты скажи хоть слово, обдумай и вырази  - нет, все о своем собрании сочинении талдычит, в котором какой-то двенадцатый том советских воспоминаний не вышел. Лег вместо майских торжеств в больницу, прикоснулся  к Богу - ну покайся, отрекись от дьявола Ельцина, которого проклял народ -  опять же нет, все крепится, надеется, наверное, на обещанную определенными кругами Нобелевскую премию. Разве она - панацея? Живет же в талантливом русском человеке алчная, но бессмысленная и преходящая сиротская доверчивость...  

Помню, вместе с вологодскими писателями мы выступали перед воинами гарнизона. Группу, в которую входил и Астафьев, живший тогда в Вологде, прохладно принял командующий гарнизоном - молодой генерал-майор - ни чая, ни рюмки. Ну кто он был перед Виктором Петровичем? - мальчишка, а с каким пиететом обращался к нему писатель-фронтовик! - проснулся юный сержантик, засуетился: "Товарищ генерал...". Тот же Борис Васильев написал передовицу в "ОГ" с восторженными воспоминаниями об участии в Параде Победы, о кумире - маршале Рокоссовском. Но куда это все девается, как только писатель появляется перед телекамерой? Что тут - закрепившийся комплекс обличительства, окончательное почернение телевидения, умелый заказной монтаж с согласия интервьюируемого? Вот что меня волнует, поймите! Почему я и вступаю в полемику с коллегами старшего поколения и пытаюсь разобраться в вековечных нравственных вопросах, а не в частных воспоминаниях о войне. Она и впрямь ужасна - хоть под Москвой, хоть под Ведено.