28—30 июня в Москве прошла 15-я ежегодная конференция Ядерного общества России «Человек и Атом: энергетика, экономика, экология, безопасность». Чаще прочих на конференции звучала мысль: пора, мол, избавиться от синдрома Чернобыля и, не обращая внимания на критиканов атомной энергетики извне, сплотить ведомственные ряды для движения вперед. В проект итогового документа конференции, подготовленный ее организаторами, читай нынешними руководителями Федерального агентства по атомной энергии (Росатома), жирным шрифтом были вписаны следующие слова: «Настало время отложить в сторону тактические разногласия и всем сконцентрироваться на том, что хорошо для ядерной энергетики, так как что хорошо для ЯЭ, то хорошо для РОССИИ».

Чернобыльский синдром

Ни один террористический акт, ни одна техногенная авария не стоили России столь дорого, как чернобыльская катастрофа, произошедшая вроде бы не в России. Не говоря о героях-пожарных, брошенных 26 апреля 1986 г. на четвертый блок ЧАЭС, и покончившем с собой по возвращении из Чернобыля академике Легасове, в общей сложности полтора миллиона граждан времен горбачевского режима (Украины, Белоруссии и России) в той или иной степени пострадали от Чернобыля — стали инвалидами, потеряли здоровье, а вместе с ним и прежнюю трудоспособность, были выселены из обжитых мест или лишились привычной работы. Оказались отчужденными значительные территории, ранее благоприятные для проживания людей. На ликвидацию последствий катастрофы были потрачены огромные материальные средства, не подсчитанные сколь-либо точно до сих пор. Был нанесен сокрушительный удар по доверию и к «мирному атому», и к «мирным атомщикам». Мир захлестнула радиофобия, что привело во многих странах, не только в России, к отказу от целого ряда ядерно-энергетических программ и увеличению потребления углеводородных топлив, главным образом нефти и природного газа. В каких только городах и воинских частях Советского Союза не формировались отряды ликвидаторов, сменявшие друг друга на засыпке разрушенного реактора и строительстве чернобыльского саркофага! Теперь его собираются перестраивать. Не утихают споры об истинных причинах чернобыльской трагедии (хотя все большее число спорщиков соглашается в том, что не было бы Горбачева с его безумной перестройкой, не было бы и трагедии). Еще лежат на площадях российских городов памятные камни с именами жертв и не выполненными властями обещаниями заменить эти камни на достойные памятники жертвам Чернобыля («СР», 27 января 2005 г.). Живые ликвидаторы еще устраивают коллективные голодовки, пытаясь хотя бы таким способом обратить на себя внимание и выжать из государства обещанную помощь. Обычные люди еще шарахаются от самого слова «атом». Но некоторые из тех, кто к Атому ближе других и считают себя специалистами по Атому, уже зовут к забвению. Останься у них хоть капля уважения к человеку и человеческой жизни, каждую конференцию Ядерного общества они бы начинали если не с молебна, то хотя бы с минуты молчания по героям и мученикам Чернобыля, как это делают в Японии в память о жертвах Хиросимы и Нагасаки. Атом слишком серьезная вещь, чтобы доверять его только специалистам, не говоря уже о приближенных к ним.

Настало время?.. Для атомных чиновников в Москве и их советников из так называемой атомной научной «элиты», бывшей частью советской номенклатуры, это время настало в тот самый момент, когда они узнали о чернобыльской трагедии. И когда чернобыльские пожарные, спасая тысячи других жизней, сами превращались в радиоактивную грязь, «элита» уже готовила Горбачеву докладные записки, призванные снять с нее ответственность за случившееся и переложить ее на «стрелочников». О том, что и самого Горбачева следует призвать к ответу, из «элиты» не заикнулся, разумеется, никто. Ну, а после сооружения саркофага «элита» и вовсе посчитала «инцидент» исчерпанным.

На четвертом блоке ЧАЭС стояла не только СУЗ (система управления и защиты) разработки одного московского НИИ, но и информационная система «Скала» разработки того же НИИ. И в первых числах мая 1986 г. (а в это время на ЧАЭС все еще творилось невообразимое) директор этого НИИ, он же академик (фамилию не называю, поскольку человека нет в живых), публично похвалялся тем, что, когда реактор уже горел и разрушался, а радиация вокруг него многократно превышала смертельный для человека уровень, вплоть до отключения электроэнергии, «Скала» стояла как скала, то есть продолжала фиксировать параметры катастрофы — вот, мол, какую замечательную технику создал под его руководством институт! Никакого кощунства в своих словах директор и академик не замечал, хотя любил анекдот, заканчивающийся словами: сам в дребезги, а калоши как новенькие. Через 8 лет после катастрофы мне довелось участвовать в семинаре, посвященном состоянию атомной отрасли и проходившем в РНЦ «Курчатовский институт». До сих пор помню крайне агрессивный тон выступлений «элиты» при полном отсутствии самокритики (см. журнал Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология», №10 за 1994 г.). Были ли причины для недовольства? Были. Задержка зарплаты персонала российских АЭС достигала в то время трех месяцев, а руководители АЭС вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности, работали агентами по бартерным сделкам — какое уж тут повышение безопасности! Однако агрессивность «элиты» была направлена не против Ельцина и приближенных к нему реформаторов, несущих за подобное отношение к атомной отрасли прямую ответственность, а против тех, кто хоть словом заикался об ответственности самих атомщиков. И ничего-то в мироощущении людей, приближенных к Атому, за прошедшие после Чернобыля 19 лет не изменилось! Совсем недавно академик Румянцев продемонстрировал поразительную ведомственную «сконцентрированность». Находясь в США, он заявил, что надо бы (до окончания следствия и до суда) предоставить возможность г-ну Адамову, предшественнику Румянцева на посту главы российского атомного ведомства, публично оправдаться по обвинению в том, что он, г-н Адамов, присвоил миллионы долларов, предназначавшиеся как раз для повышения безопасности российских АЭС. Но и Шамиль Басаев, и Бен Ладен, а не только Адамов, предоставь им такую возможность, тоже нашли бы что сказать в свое оправдание.

На конференции ЯОР не раз раздавались призывы не слушать ни «Яблоко», ни Яблокова, ни «зеленых», поскольку «Яблоко» и Яблоков — самозванные экологи, ничего не понимающие в атомной энергетике, а зловредные «зеленые» отрабатывают деньги Green Peace и иностранных спецслужб. И то, и другое не так уж далеко от истины. Но, во-первых, кто тем и другим дал повод, если не сами специалисты? Во-вторых, в чернобыльском «инциденте» вы, господа специалисты, сами-то разобрались? «Белую книгу» по Чернобылю с убедительными объяснениями и доказательствами, как и фамилиями виноватых из своей среды опубликовали, покаяние принесли, ущерб пострадавшим возместили, необходимые выводы сделали, свои ряды от особо приближенных очистили? Ну, а в-третьих, если вы, не сделав ни того, ни другого, ни пятого, ни шестого, уже который год на своих собраниях зовете к ведомственной «сконцентрированности», то кто же льет воду на мельницу противников ЯЭ?

Чернобыльский синдром — вещь намного более глубокая и долговременная, чем это представляется нынешним руководителям Росатома, ибо «человек с улицы», которого они лишают права иметь собственное суждение о ЯЭ, интуитивно страшится не столько ЯЭ, сколько людей, в чьих руках в России находится ЯЭ. Ибо при всей своей атомной необразованности «человек с улицы» знает, что, например, французская ЯЭ, обеспечивая почти 80% электроэнергии страны (у нас 17%), не привела пока ни к одному сколь-либо существенному ядерному инциденту. А поскольку атомы везде одинаковы, видимо, люди, приближенные к Атому, в иных странах в чем-то другие.

Вперед — это куда?

Энергетика — фундамент современной цивилизации, а фундамент каждый день не меняют. Время в энергетике течет не быстро и измеряется, как минимум, десятилетиями. Но и на исправление стратегических ошибок придется тратить те же десятилетия. А потому энергетическая стратегия должна обладать определенностью цели (сколько нужно энергии, за счет чего и для чего), цель эта должна быть всестороннее обоснованной и понятной большинству населения, а государство, опираясь на ясность цели и ее поддержку со стороны населения, призвано выработать соответствующую энергетическую политику и проявить волю при ежедневном проведении этой политики в жизнь — иначе зачем государство? Историческим примером удачной энергетической стратегии может служить ленинский план ГОЭЛРО, завершившийся созданием второй по мощности энергетики мира. Не менее удачной во второй половине XX в. была французская энергетическая стратегия. Первая в мире АЭС была построена в 1954 г. в Обнинске. Однако в Советском Союзе, обладавшим, помимо урана, большими запасами углеводородного топлива и гидроресурсами, на Обнинскую АЭС поначалу смотрели не столько как на реальную альтернативу гидро- и углеводородной энергетике, сколько как на демонстрацию советского миролюбия («мирный атом»). А вот люди, приближенные к Атому во Франции, не имеющей значительных природных запасов ни угля, ни нефти, ни природного газа, с пуском первой советской АЭС поняли, что получают шанс построить принципиально иную энергетику своей страны, убедили в том французское общество и успешно использовали шанс.

Соратник Курчатова академик Александров, став в 1975 г. президентом АН СССР, попытался сформулировать новый энергетический план, в соответствии с которым большая энергетика СССР должна была опираться главным образом на запасы урана и угля, освободив нефть и природный газ для автомобильного бензина, авиационного керосина и химической промышленности. В отношении последней четверти XX в. Александров, очевидно, ошибся, хотя его стратегия ускорила развитие советской ЯЭ, а в будущем о ней, возможно, еще придется вспомнить, поскольку логика в ней была и остается.

Чернобыль положил конец всякому энергетическому планированию в СССР, затем в России. Прежние энергетические идеологи оказались деморализованными. Наиболее радикальные новые, часто не представлявшие о чем говорят, требовали с перепугу закрытия всех АЭС. Менее радикальные предлагали решительно отказаться от стратегии Александрова, то есть заморозить на неопределенный срок строительство новых АЭС и не делать ничего нового в области Атома вообще, что по факту и произошло. Некоторые умники, обращая внимание на солнечные батареи на турецких и греческих крышах, говорили, что от большой энергетики любого вида (энергетических объектов гигаваттного уровня) надо отказаться в принципе и перейти к малой (киловаттной и мегаваттной) энергетике, включая солнечную, ветровую и т.п. Смутное энергетическое время в России «по случайности совпало» с политически смутным, то есть горбачевско-ельцинским: советская промышленность разрушалась, промышленное потребление энергии сокращалось, уже построенные энергетические мощности оказывались недогруженными, отечественная энергетика как таковая по большому счету перестала общество интересовать и использовалась различными политическими силами как поле политической борьбы, чем, по подсказке американских советников, и не преминули воспользоваться Чубайс и другие приватизаторы. Именно в ельцинское десятилетие в среде энергетиков родился перефраз известного ленинского лозунга: «новорусский» капитализм — это есть коррумпированная власть плюс научно-техническая деградация всей страны.

Нетрудно понять возмущение специалистов-энергетиков, всех, не только атомщиков, тем небескорыстным псевдогуманистическим и псевдозащитноприродным словоблудием, каким была опутана отечественная энергетика от Чернобыля до начала XXI в. Тем, кто требует закрытия всех российских АЭС, пора бы понять, что Атом, нравится это кому или не нравится, пришел в энергетику, а значит и в человеческую жизнь навсегда. Российские атомные станции бессмысленно закрывать потому, что они лишь часть более широкого отчественного ядерного «хозяйства», включающего в себя помимо «мирного», еще и «оборонный Атом», о котором не принято говорить, но который де-факто существует, и от которого исходит не меньшая потенциальная опасность, чем от «мирного». Отечественные АЭС (30 реакторов) бессмысленно закрывать потому, что в мире действует уже более 400 крупных энергетических реакторов, от каждого из которых исходит не меньшая потенциальная опасность, чем от любого из российских. Нашу ЯЭ недопустимо закрывать, поскольку такое закрытие лишит электрической энергии почти пятую часть населения России в целом, четвертую часть населения европейской части страны и почти половину населения ее Северо-Запада. Атомные энергетические реакторы не имеет смысла закрывать, поскольку «закрыть» их дороже, чем эксплуатировать, в то время как «закрытые» реакторы не менее опасны, чем «открытые». Если подобная аргументация кому-то покажется недостаточной, пусть этот кто-то задумается о чернобыльском саркофаге: почему без него нельзя было обойтись и почему уже в наши дни его собираются не ликвидировать, а перестроить с тем, чтобы этот памятник преступной халатности людей, особо приближенных к Атому, «прожил» еще хотя бы полсотни лет. Заморозить российскую ЯЭ, то есть оставить ее в дочернобыльском состоянии, разумеется, можно — чего только за полтора последних десятилетия у нас не заморозили! — но, это значит обречь атомную отрасль на заведомое поражение в той глобальной конкуренции на рынке ядерных технологий, которая со временем будет лишь усиливаться. Что же касается малой энергетики, то подобно тому, как объем всегда определяется кубом размера, а поверхность — квадратом, большая энергетика всегда будет давать более дешевую энергию, чем малая. Потому-то последняя и остается малой. И если страна не способна обеспечить себя большой энергетикой, то малой — не сможет тем более.

Оппоненты (не людей, приближенных к Атому, а самого Атома) не любят говорить и о том, что эра углеводородной энергетики в истории человечества заканчивается, поскольку в земных недрах заканчиваются углеводороды. По крайней мере такие, добыча и использование которых экономически целесообразны. А это значит, что и человечество в целом, миллиардами тонн и триллионами кубометров уничтожающее пока углеводороды, вступает в период смутного энергетического времени. Можно спорить о том, сколько лет осталось до конца нефтяной эры — 30, 50 или 100, но конец этот уже стучится в дверь устойчиво растущими мировыми ценами на нефть и американским военным беспределом в Ираке.

И надо быть уж очень недалеким специалистом или государственным деятелем, чтобы не думать о том или ином сценарии перехода от мира нефтяного к миру безнефтяному. В научной и околонаучной среде Запада такие сценарии рисуются уже давно. «Человек с улицы» в наше время нередко наслышан и об управляемых термоядерных реакторах, и об МГД-генераторах, и о солнечных космических электростанциях («СР», 19 мая 2005 г.), и о водороде как первоклассном топливе. Однако пока ни одно из указанных устройств ни в одну электрическую сеть не выдало ни одного ватта мощности, и никто из уважающих себя людей не берет на себя смелость сказать, когда выдаст. Что же касается водорода, то для его получения опять же нужна энергия. А потому, как ни крути, избавиться от Атома не удается. Он столь же опасен, сколь и необходим. «Человек с улицы» — невольный заложник Атома. Но именно поэтому он имеет право знать в лицо всех особо приближенных к Атому.

Подавляющее большинство наших атомщиков это понимает. И потому, сражаясь за свое и не только свое будущее, они написали для президента Путина доклад, с которым президент выступил в ООН на так называемом саммите тысячелетия. Идея, высказанная в докладе, заключается в том, чтобы начать повсеместный переход от реакторов на тепловых нейтронах к реакторам на быстрых нейтронах, способных замкнуть топливный цикл и исключить наработку оружейных ядерных материалов (плутония и урана-235). Придав ЯЭ новое дыхание, подобный переход, как считают специалисты, способен одновременно обеспечить воспроизводство ядерного топлива, утилизацию плутония и нераспространение ядерного оружия. Казалось бы, вот она — новая атомно-энергетическая стратегия России! Об успешной работе быстронейтронных реакторов сравнительно небольшой мощности на Белоярской АЭС и о проекте БН-800 (МВт) немало говорилось и на конференции ЯОР. А доктор технических наук и депутат Госдумы предыдущего созыва И. Никитчук накануне конференции (25 июня) написал в «СР»: «После десятилетия изнурительной борьбы за выживание у атомщиков появилась надежда на атомный ренессанс».

Однако президентский пиар в ООН — это одно, а реальная энергетическая политика «родного» правительства — совсем другое. О проекте БН-800 уже давно идут одни разговоры. Далека от ренессанса ситуация в ядерно-топливном цикле: стратегические запасы урана заканчиваются, а разработка новых месторождений не ведется. Проектирование конкурентоспособного на мировом энергомашиностроительном рынке нового российского реактора ВВР-1500 по сравнению со сроками, оговоренными в «Энергетической стратегии России», принятой правительством в 2003 г., непозволительно отстает. Вместо Атомнадзора появился Ростехнадзор, пугающе растворивший атомную безопасность в безопасности экологической, технической и прочей. «Ни один из руководителей Росатома, ответственных за безопасность, — пишет Никитчук, — ни дня не работал ранее на АЭС или предприятиях ядерного топливного цикла». А это значит, что у нынешней российской власти нет ни энергетической стратегии, ни энергетической политики и что она, как ранее Горбачев и Ельцин, пребывает в состоянии энергетической прострации.

Отчего «человек с улицы» и не забывает Чернобыль, и ему снова и снова становится страшно, как бы ни расписывали ему достоинства Атома и как бы ни уверяли в том, что он может быть безопасным. Разруха — она в сознании людей, а не в атомах.

Атомный Чубайс

«Да что вы все пугаете? Больше оптимизма!» — именно так от имени главы Росатома академика Румянцева приветствовал участников конференции сотрудник Центрального аппарата Росатома, и по внешнему в виду, и по манере поведения разительно отличавшийся от сидевших в Большой аудитории Политехнического музея российских атомщиков. А в зале за моей спиной кто-то из атомщиков произнес: «Это и есть наш Чубайс». Свой собственный оптимизм «наш Чубайс» аргументировал, во-первых, тем, что президент России подарил атомному ведомству профессиональный праздник, а во-вторых, тем, что наконец-то согласовано место строительства международного экспериментального термоядерного реактора «ITER» — он будет строиться во Франции. Ну, как от такого решения не возрадоваться нашим атомщикам! Однако чего-то «атомный Чубайс» явно не договаривал. Что именно, стало ясно во время уже первого перерыва между заседаниями конференции: оказывается, началось акционирование ядерной энергетики России по той же схеме, по которой акционировалась Чубайсом неатомная электроэнергетика. Какая уж тут энергетическая стратегия! Какие реакторы на быстрых нейтронах! Какая конкуренция на глобальном энергетическом рынке! Какая безопасность! Гораздо интереснее разделить то, что было создано поколениями советских атомщиков! Здесь и сейчас. «Что вы все про народ и про государство? — вторил «атомному Чубайсу» на следующий день один из докладчиков. — Народ у нас, как всегда, безмолвствует. А наше государство — это Румянцев!». Таковы теперь люди, особо приближенные к Атому.

Однако человек, самый что ни на есть особо приближенный к российскому Атому — это не «атомный Чубайс», какую бы фамилию он ни носил, и даже не глава Росатома, кто бы эту должность в данный момент ни занимал, а президент России, обещавший перед вступлением в должность служить народу России, включая его «безмолвствующую» часть, и получивший в свои руки «ядерную кнопку». Поэтому именно ему и хотелось бы адресовать следующие вопросы:

1. В советские времена сотрудники Минсредмаша имели самую высокую форму допуска к секретным документам. Но для того, чтобы получить эту форму, они должны были удовлетворять разнообразным и достаточно жестким требованиям. Какова сегодня кадровая политика Минатома? Что происходит с отечественным ядерным «хозяйством», если его бывший руководитель оказался в швейцарской тюрьме, а из действующих, как свидетельствуют сами атомщики, «ни один... ни дня не работал ранее на АЭС или предприятиях ядерного топливного цикла»? Что это за люди, и с какой целью находятся они в Росатоме?Не кажется ли президенту России, что такое положение опасно для страны с самых разных точек зрения?

2. Как свидетельствуют общеизвестные факты, приватизация российской электроэнергетики по Чубайсу существенно понизила надежность электроснабжения российских городов и промышленных предприятий. Повысит или понизит безопасность российских АЭС ведущееся в настоящее время акционирование атомной отрасли?

3. Кто персонально отвечает в России за безопасность АЭС и других ядерных объектов? И нет ли у президента желания в специальном обращении к гражданам РФ заявить, что всю полноту ответственности за ядерную безопасность он принимает на себя лично.

Борис ОСАДИН