В конце минувшего года, 26 декабря, не стало народного артиста СССР, лауреата Государственной премии Ивана Ивановича Петрова. Его удивительный по красоте и мощи голос звучал на сцене Большого театра с 1943 по 1970 год.

     Здесь спел он свыше сорока оперных партий — Борис Годунов, Руслан, Мельник, Мефистофель... И каждая — яркое явление в искусстве, раскрывшая недюжинный талант певца, широту души, глубину чувств и высокий интеллект.

     Он был первым после Ф.И. Шаляпина басом, объехавшим весь мир, выступавшим в самых престижных оперных театрах и на концертных площадках. Только два выдающихся вокалиста стали почетными членами парижской «Гранд-опера» — русский бас Иван Петров и итальянский тенор Марио дель Монако.

     И вот он ушел от нас. Но остался в записях его прекрасный голос. Сохранилась память о талантливом артисте и замечательном человеке — чистом, глубоко порядочном, настоящем патриоте.

     Незадолго до кончины мне посчастливилось встретиться с Иваном Ивановичем, говорить с ним о проблемах современного оперного искусства.

     Я сделала распечатку беседы и, как полагается, принесла ему «на визу». Он внимательно прочитал, не вымарал ни одного слова и на последней странице поставил свою подпись: «Иван Петров». Эти странички с дорогим для меня автографом я принесла в редакцию. С магнитной ленты рвется живой голос, стучится в наши сердца. Теперь уже не он — душа его говорит с нами. Услышьте.

     — Иван Иванович, не так давно в Шаляпинском музее в цикле ваших постоянных встреч вы рассказывали о русской народной песне. Звучали в вашем исполнении и «Славное море, священный Байкал», и «Ревела буря...», и веселая, озорная «Эх, Настасья», и многие другие песни — шедевры народного творчества в прекрасном исполнении. Но, пожалуй, не менее яркое впечатление на слушателей произвели ваши рассказы, особенно слова, с которыми вы обратились к молодежи в конце этой встречи: «Вот вы слушали русские народные песни, я видел, что вам нравились их простые, но такие красивые мелодии. Не забывайте их, пойте сами и передавайте вашим будущим детям и помните, что в них — вековая традиция нашего народа, ваших предков». Вы говорили об этом с большой страстью и болью...

     — Вы заметили, что эту встречу в Шаляпинском музее я начал с сибирских песен. Потому что я сам сибиряк. И песни, которые пели там, «на диком бреге», вошли в мою душу с детства. Потом я включал их в мои концерты. Ведь это неисчерпаемая кладовая красивейших мелодий. И мне очень жаль, что сейчас их так редко можно услышать по радио и в концертах. Насколько могу, стараюсь пропагандировать народное творчество. Мои ученики из вокально-оперной студии столичного Дома ученых достигли высокого профессионального уровня, много поют и песен, и романсов. В Доме-музее Шаляпина прозвучали записи русских романсов. Всем известно, какие у них прекрасные мелодии, а ведь мелодия, по определению М.И. Глинки, — «душа музыки».

     — К сожалению, все реже и реже слышим мелодии, которые ласкали бы слух и легко воспроизводились. Сплошь и рядом сочинители ограничиваются лишь ритмами, написанными на такие тексты, которые поэзией не назовешь.

     — Теряюсь в догадках, какими соображениями руководствуются редакторы, давая в эфир не что иное, как песенный мусор. Но в бытовой жизни люди выбрасывают мусор. Спрашивается, зачем же им так настойчиво засоряют наш слух, наши души. В фондах радио и телевидения хранятся прекрасные музыкальные произведения. Они развивают слух, всегда несут культуру, вскрывают смысл того или иного явления жизни, заставляют сопереживать, волноваться.

     — Судя по вашим строгим оценкам, вы небольшой поклонник современной эстрады.

     — Нет, почему же?! Если это хорошая музыка, то не в жанре дело. Я не принадлежу к ретроградам, которые считают, что все хорошее было только в прошлом. Но ведь хочется, чтобы новые песни тоже были напевными, мелодичными, красивыми, с хорошими стихами. У нас корневые народные традиции, зачем же отрываться?! Сколько чудесной музыки написано нашими великими композиторами, сколько мелодий народом создано. Это же огромное богатство — пользуйтесь им, впитывайте, развивайте, приумножайте. Просто необходимо чаще давать и по радио, и по телевидению настоящие образцы музыкального искусства и, конечно, в хорошем исполнении.

     А у нас зачастую звучат «творения», как у карикатурного композитора Керосинова из фильма «Антон Иванович сердится». Помните, как он говорил о сочинениях классиков: «На помойку, на помойку!». А что предлагал взамен? Свою «Зоологическую симфонию». Вот и сейчас многие современные «творения» песенников иначе не назовешь, как «зоологическими звуками». Несомненно, это способствует и падению нашей общей культуры.

     — Кстати, Иван Иванович, давно ли вы слышали по радио своих прославленных коллег? В частности, И.С. Козловского?

     — Очень редко! Правда, Козловский иногда еще звучит, а вот, скажем, А.С. Пирогова, А.И. Батурина, Ал. П. Иванова, Д.Д. Головина и многих, многих других прекрасных певцов, творчество которых выпало на золотой век Большого театра, в эфир практически не дают. А музыкальное воспитание начинается с детства, с той музыки, которая звучит вокруг человека, когда он растет, и сопровождает всю жизнь. Моим главным музыкальным воспитателем было радио — та самая черная тарелка репродуктора, о которой так любят все вспоминать. Я думаю о своем «воспитателе» с большой симпатией и благодарностью. В дни моей юности не было телевидения, и время было нелегкое, а из репродуктора постоянно звучали прекрасная музыка, настоящие голоса. Никто не сипел, не хрипел, не шептал в микрофон — пели всей душой, умом и сердцем. Транслировались оперы, драматические спектакли. Это проникало в души людей, и они невольно приобщались и к нашей русской, и к европейской, и к американской музыке. А сейчас классическую музыку мы слышим редко. И уж совсем кощунственно звучит она в рекламах, когда привлекают наше внимание к бульонам «Галина Бланка» или к какому-нибудь мылу... Вот тогда используют Верди или Бизе, или Чайковского. Как говорится: «Это было бы смешно, если бы не было так грустно». А нужно всегда помнить о великом нашем наследии и хранить его, приумножать.

     — Не так давно вышла книга ваших воспоминаний «Четверть века в Большом». Тираж ее очень маленький по причинам вполне понятным, а труда вы положили, видимо, немало.

     — Да, я работал над ней почти десять лет. Мне хотелось рассказать не только о прославленных моих коллегах, но и о людях, помогавших им создавать славу нашей Оперы. Этим я надеялся стать полезным и молодому поколению исполнителей. Кроме того, мне казалось, что интересными будут впечатления не только певца, но и путешественника, исколесившего весь мир в своих гастрольных поездках. Ведь что греха таить: сейчас меркантилизм преобладает над духовными человеческими ценностями, мне порой казалось, что надежды на издание напрасны. Рад, что все же книга вышла благодаря людям, любящим искусство, за что я всем им весьма признателен.

     — Само название глав книги звучит, как география триумфа: «Милан», «Париж», «Япония», «Америка» и так далее... Чуть ли не тридцать стран или даже больше. Вы пишете о многих своих оперных партиях. Но, наверное, у вас были самые-самые? Вот я, к примеру, помню, как в студенческие годы слушала вашего Руслана в опере Глинки «Руслан и Людмила». Запомнился не только ваш чудесный, неповторимый голос, но и необыкновенно привлекательный облик. Вы настоящий русский богатырь: статный, крупный, красивый. Как часто именно в опере не совпадают талант певца и его внешние данные. А у вас это было в полной гармонии...

     — Руслана я начал петь очень молодым, меня даже упрекали критики в том, что я слишком порывист, что мне не хватает сдержанности. Но ведь Руслан — юноша! И все-таки я принял к сведению замечания и продолжал совершенствовать партию. Вскоре образ Руслана приобрел у меня эпические черты, стал более значительным. Это далось мне после долгого анализа, больших раздумий и, конечно, работы.

     Мне всегда приходится обращать внимание молодых певцов именно на то, что одного таланта мало. Чтобы стать исполнителем высокого класса, необходим повседневный, упорнейший, иногда просто изматывающий труд. Откровенно говоря, я горжусь тем, что овладел партией Руслана — самой сложной в басовом оперном репертуаре. Наверное, сыграло роль и то, что мне, как русскому человеку, ближе были образы, созданные нашими композиторами: Борис Годунов, Кочубей, Галицкий, Сусанин, Гремин...

     — Кстати, раз уж вы заговорили о Борисе Годунове, позвольте, я процитирую вот эти строки из рецензии в газете «Юманите», которая вышла на следующий день после вашей необыкновенно успешной премьеры в «Гранд- опера»: «Парижской публике предлагали много версий партии Бориса Годунова. Неоспоримо, что ни одна из них никогда не превосходила и не была равной той, которую предложил Иван Петров. Он — великолепный певец, а также прекрасный актер». Наверное, те гастроли в Париже вам запомнились, ведь вы пели впервые на сцене «Гранд-опера»? А до вас на ней выступал только один русский певец — Федор Иванович Шаляпин?

     — Главное, что произвело на меня неизгладимое впечатление, — это три встречи после зарубежных гастрольных спектаклей. В Париже я пел Мефистофеля в опере «Фауст» Шарля Гуно. Очень волновался: ведь это родная, можно сказать, опера французов. Как они воспримут меня — русского — в этой партии? Но, к моей огромной радости, успех превзошел все ожидания! После спектакля за кулисы пришла внучка Шарля Гуно и горячо поблагодарила меня за исполнение любимой партии ее деда. А в Милане, в «Ла Скала», после исполнения Бориса я познакомился с Вали Тосканини, дочерью прославленного дирижера Артуро Тосканини. Так вот, после одного из спектаклей утром мне позвонила Вали и сказала, что со мной хочет поговорить одна дама: «Думаю, что вам будет очень интересно с ней познакомиться. Сможете завтра зайти в ложу дирекции?» Я согласился, крайне заинтригованный.

     Пришел. Вижу, идет Вали, а с ней стройная, с проседью, интересная дама. Вали знакомит нас. Оказалось, что это дочь Ф.И. Шаляпина — Марина Федоровна. Она мне сказала: «Иван Иванович, вы знаете, я всегда с обостренным чувством, критически подходила ко всем басам, исполнявшим те же партии, которые пел отец. Когда я слушала вчера вас в «Борисе Годунове», решила прийти сюда и высказать вам свои самые искренние и добрые впечатления и принести вот этот подарок». И вручает мне коробочку.

     Открываю с удивлением — там перстень. А Марина Федоровна поясняет: «Это то самое кольцо, которое мой папа всегда надевал на безымянный палец правой руки, когда пел царя Бориса».

     Я был растроган и поражен. Это для меня действительно бесценная реликвия, которая стала «моим талисманом». Безусловно, этот дар не мог принадлежать мне одному, он народный, и я передал его Дому-музею Ф.И. Шаляпина. И сейчас перстень лежит в одной из витрин. Такая вот история...

     — Иван Иванович, давайте из воспоминаний вернемся в день сегодняшний. Вы в последние годы часто бываете на различных конкурсах вокалистов. Какое у вас от них впечатление?

     — И членом жюри, и председателем был, в том числе и на конкурсах Рахманинова, Чайковского, Глинки, Шаляпина. Не только у нас в стране, но и во Франции, в Греции, Швейцарии. Хочу сказать о наших русских певцах. Голоса у нас есть, и даже подчас встречаются очень хорошие и в смысле яркости их звучания, и владения техникой. Но чтобы все это развивалось в дальнейшей их творческой судьбе, нужна помощь не просто педагогов, но музыкантов широкого кругозора, глубоких знатоков творений композиторов. Что я имею в виду?

     В Большом театре был у нас дирижер А.М. Пазовский. Прекрасный дирижер! Но в первую очередь он был Педагогом с большой буквы. То же можно сказать о Н.С. Голованове, С.А. Самосуде, А.Ш. Мелик-Пашаеве. Они досконально знали каждую оперу, каждую партию, состояние любого героя и умели донести все это до певца в мельчайших деталях. Они именно занимались с солистами, учили мастерству: и как петь, и что петь. Сам с огромной благодарностью вспоминаю своего замечательного аккомпаниатора С.К. Стучевского, у которого многое почерпнул в смысле исполнительского мастерства. У нас регулярно, обязательно были спевки. А как-то я спросил молодых солистов Большого театра, как проходят у них спевки. Так они даже растерялись, говорят, что у них это бывает очень редко.

     Удивительное дело: вот я прожил 80 с лишним лет, из них 60 — был на сцене, так что, казалось бы, есть что передать молодым певцам. Как-то я разговаривал с руководством Большого театра, говорил, что я еще жив, Павел Герасимович Лисициан, еще кое-кто из ветеранов. Почему же вы не интересуетесь нашим мнением, не приглашаете на прослушивания? Мы могли бы помочь. Мы не учили бы певцов технике вокала — и нужды нет, это они постигли, технологии их научили. Но ведь мало этого — надо, чтобы лилась музыка, чтобы пение было подкреплено внутренним состоянием артиста, его темпераментом, обаянием. Именно в этом мы могли бы помочь.

     «Публике не нужны вокальные звукоиспускательные машины, а нужны живые люди, поющие артисты», — говорил Станиславский. И всю свою жизнь я убеждался в правоте этого суждения.

     Оперное искусство развивает человека духовно, как никакое другое, повышает общую культуру, расширяет исторический кругозор.

     Взять, к примеру, такие оперы, как «Хованщина» и «Борис Годунов» Мусоргского, или «Иван Сусанин» и «Руслан и Людмила» Глинки, или «Князь Игорь» Бородина, или «Снегурочка», «Садко» Римского-Корсакова — это же наша история, корни наши. В самой музыке каждого из этих композиторов уже заложена любовь к Отечеству, величие нашей Родины. Это воспитывает патриотизм, а без патриотизма нет народа.

     Мне доводилось множество раз бывать за рубежом. Предлагали остаться, обещали мировую славу... Известность у меня была и без того. А богатства... Что они значат для русского человека, который жизни своей не мыслит без родной природы, родного языка, наших песен и музыки? Не было в наше время такой погони за деньгами, как сейчас. Право быть солистами Большого театра достигали своим трудом, способностями, буквально впитывали культуру всех, кто нас окружал. Сейчас нередко приходится слышать, что многое достигается по знакомству за взятки, за деньги. Особенно это касается эстрады, с которой неразлучен стал бизнес. Когда карьера артиста строится таким образом, искусство вырождается, уровень культуры падает, общество становится безнравственным. Дышать невозможно. Но жить надо и в этих условиях и быть максимально полезным. Согласен. Нужны силы.

     Со мной всегда остаются Великое искусство моих товарищей по сцене и бессмертные творения прославленных композиторов. Все это хранится в домашней фонотеке и постоянно наполняет мой дом звуками прекрасной музыки. Вот что помогает мне жить и работать. Вокруг меня друзья, которые, надеюсь, разделяют мои взгляды. Дети, внуки, правнуки, жена и друг Елизавета Федоровна, которая всегда меня понимает и помогает во всем. Я в третьем поколении ношу свое русское имя-отчество — Иван Иванович Петров, сын рабочего.

     Под этими словами Иван Иванович поставил свою подпись твердым и четким почерком, как жил. Больше мы не успели встретиться. Остался его голос, обращенный ко всем нам. Услышьте!

  Галина ГОРБЕНКО.
Москва.