Есть Петербург Пушкина...
     Есть Петербург Достоевского...
     Подобное перечисление можно вести долго.
     Великий город... Великие люди...

     И не всегда понимаешь, город ли вмещает в себя судьбы великих людей или человеческие судьбы делают город великим.

     Впрочем, это, наверное, одно и то же...

     В последние годы все отчетливее для меня проступают в нашем городе черты города митрополита Иоанна...

     На Никольском кладбище Александро-Невской лавры к юбилею города навели порядок. И часовню кладбищенскую восстановили, и памятники поправили на старых могилах...

     Еще бросаются в глаза указатели прямо у входа.

     На черной стрелке направо написано: «К Собчаку», на стрелке, указывающей налево, — «К Иоанну».

     Налево идти — идти мимо стены, у которой памятный знак о расстрелянных лаврских монахах, мимо увенчанного терновым венцом креста в память священномученика Вениамина, который тоже, как и лаврские монахи, неведомо где расстрелян, мимо архиерейских могил, к живой — всегда в цветах и горящих свечечках — могиле владыки Иоанна...

     Зато направо от входа — прорубленная по могилам дорожка к похожим на особняки новых русских могилам мэра Собчака и депутата Старовойтовой. На замощенных плитами площадках перед их могилами и митинг провести можно, и концерт, если потребуется, но когда ни концертов, ни митингов не проводится, неуютно и как-то пусто тут...

     — Сколько же могил пришлось срыть, чтобы мемориалы эти соорудить? — спросила моя спутница.

     — Сейчас никто и не скажет, наверно... — сказал я. — Если только в архивах порыться...

     — Чего рыться, если на небе и так знают... — сказала спутница, и я вдруг явственно представил, что указатель «К Собчаку», «К Иоанну» не здесь, на Никольском кладбище, водружен, а там, и страшно стало...

     Настоятель храма Спаса Нерукотворного образа протоиерей Константин Смирнов рассказывал, что, когда еще только начинали ремонт, посетил храм покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн.

     Походил по храму, где еще и алтаря не было, посмотрел на разруху здешнюю, потом сидел в каморке, внизу, и, улыбаясь, пил чай, которым его потчевали, и все приговаривал:

     — Как, однако, красиво у вас... Как хорошо!

     — Да чего же хорошего-то в разрухе этой, владыка?! — не выдержал наконец отец Константин.

     — А вот погоди... — ответил ему владыка. — Лет через десять оглянись кругом и вспомни слова мои...

     И действительно, прошло десять лет, и так красиво, так благолепно сейчас в возрожденном храме Спаса Нерукотворного образа, что кажется, никогда и не было здесь запустения...

     И даже дух захватывает, когда думаешь, что эту сегодняшнюю красоту храма и прозирал митрополит Иоанн еще из своей земной жизни.

     Эта строгая красота петербургского храма, в котором отпевали Александра Сергеевича Пушкина, и окружала владыку Иоанна десять лет назад, когда пришел он сюда.

     Однажды к митрополиту Иоанну пришел на прием человек, назвавшийся старостой одной из самарских общин.

     Владыка принял его.

     Староста без долгих предисловий развернул на столе чертежи церкви, которую собирается строить его община, поскольку у них в райцентре Н. никакого храма нет.

     Митрополит Иоанн чертежи внимательно изучил, что-то похвалил, что-то посоветовал исправить.

     — Переделаем, непременно переделаем, владыка, как вы указали! — заверил его староста. — Только... Только, понимаете, владыка, у нас все деньги на проект ушли... Сколько ни бегали, никто не дает... Одна надежда, владыка, на вас осталась...

     — А с благочинным своим говорили? — продолжая разглядывать чертежи, спросил митрополит. — Кто у вас благочинным? Отец Петр? Смирнов, кажется, его фамилия?

     — Смирнов! — подтвердил староста. — Ну как же мимо него такое дело вести? Он помог нам... Проект-то, можно сказать, на те деньги, которые он пожертвовал, и исполнен... Только больше у него средств пока нет... Взять, говорит, пока неоткуда...

     — И давно вы с отцом Петром последний раз беседовали? — спросил владыка, продолжая изучать чертеж.

     — С месяц назад...

     — Точно ли месяц?

     — Месяц, владыка, месяц... Как раз Успенье было... Я помолился, помню, в церкви и к нему пошел... Он на праздничную трапезу меня пригласил к себе...

     — И что, и другие батюшки у него были?

     — А как же... Были, конечно...

     — И отец Лукиан был?

     — Был...

     — И протоиерей Николай?

     — И протоиерей Николай...

     Владыка Иоанн оторвался от чертежа и перекрестился.

     — Слава тебе Господи! — сказал он. — А еще некоторые батюшки жалуются, что молитвенников мало стало...

     — А в чем дело? — обеспокоенно спросил староста. — Что-то случилось?

     — Еще бы... — сказал митрополит. — Вы только помолились в церкви и сразу молитвой своих троих батюшек из гробов подняли. Отец-то Петр уже три года как помер, отец Лукиан — семь, а протоиерей Николай и не помню уже сколько лет назад преставился... Да и не зря, похоже, мы молитвой их на трапезу собрали. Храм-то ваш, поглядите-ка... — митрополит вытащил из папки фотографию, — уже ведь построенный стоит, пока вы ездите...

     И точно!

     На фотографии, которую митрополит положил перед мошенником, назвавшимся церковным старостой, был изображен тот самый храм, чертежи которого и лежали на столе.

     Мошеннику же ничего не оставалось другого, как покаяться, что он стащил эти чертежи и решил попробовать нажиться...

     Легенды о доброте и нестяжательности владыки Иоанна продолжают жить и сейчас в нашем городе, хотя столько лет уже миновало с его кончины.

     Недавно мне рассказали историю, что в резиденции на Крестовом острове раздался телефонный звонок.

     — Извините... — прозвучал в трубке голос. — Мне надо с митрополитом поговорить...

     — А кто вы...

     — Я только что из тюрьмы вышел, мне телефон этот на зоне дали...

     — Вот как... И о чем вы собираетесь говорить с владыкой?

     — Я о помощи хотел попросить митрополита Иоанна...

     — Кого?!

     — Митрополита Иоанна...

     — Так он уже семь лет как преставился...

     — Помер?! А к кому же мне теперь обращаться? Я же больше не знаю никого, кто еще людям помогает...

     Помню, на одну из годовщин, второго ноября, пришел я на это кладбище... С утра лил дождь, непогода, сырость, как и в то 2 ноября, когда не стало митрополита Иоанна.

     И на архиерейском кладбище в Лавре люди, люди...

     Я пришел около пяти часов вечера. Навстречу, почти так же густо, как по Невскому, народ. Только лица другие, не такие, как на проспекте...

     Потом стоял возле могилы, пока служили панихиду, разглядывал лица.

     И то ли от того, что все с зажженными свечками стояли в сгущающихся сумерках, то ли от панихидного пения, но очень похоже было на картину Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни». Впрочем, свечки тут, конечно, не главное. Главное — лица людей... Русские... Православные...

     И звучали слова молитв, и проносилось — Господи, помилуй! — шелестом по толпе, и все ярче в сгущающихся сумерках разгорались огоньки свечей, и все ярче разгорался ответным светом крест на могиле митрополита, сумевшего собрать вокруг себя в такие трудные годы русских людей...

     Звучали молитвы, и как бы сливались с огоньками свечей огни подступившего к кладбищу города — казалось, спешат с зажженными свечами к могиле митрополита Иоанна и те, кого мы не видим...

     А непогоды, весь день изливающейся на город, словно и не было. По-летнему теплыми сделались сумерки.

     Много было знакомых...

     — А мы с утра здесь... — сказал знакомый казак.

     — Что же так? — спросил я. — Охраняете?

     — Порядок поддерживаем... У нас здесь, как атаман говорит, пост номер один...

  Николай КОНЯЕВ.
Санкт-Петербург.