ДЕКАБРЬ месяц в СССР — РФ является в правовом отношении как бы основополагающим. В разные годы в нем принимались четыре последние Конституции страны (1925, 1936, 1977 и 1993 гг.). Лишь самая первая (во всей истории России!) — Конституция РСФСР (в то время — как правопреемницы всей бывшей Российской империи), была принята и утверждена 10 июля 1918 г. тогдашней высшей законодательной властью — Пятым Всероссийским съездом Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов, в состав которого входили представители 8 партий и национальных групп и группа беспартийных. После обнародования конституция вступила в силу 19 июля (именно этой дате справедливо было бы навечно стать «Днем Конституции России»!).

Исходной основой для Первой Российской Конституции послужила принятая первым Советским правительством во главе с В.И. Лениным и утвержденная 12 января 1918 г., Третьим Всероссийским съездом Советов «Декларация прав трудящихся и эксплуатируемого народа». Декларация провозгласила Россию (с февраля 1917 г. — Российская республика) социалистической республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, власть в которой должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам в лице их полномочных представителей — Советам, установила федеральный принцип устройства Советского государства как сводного союза свободных наций — РСФСР, определив при этом систему высших органов государственной власти. Декларация объявила об уничтожении всякой эксплуатации человека человеком, о полном устранении деления общества на классы, подтвердила объявленную ранее (в первых Декретах ВРК — Военно-революционного комитета, возглавлявшего Октябрьскую революцию) отмену частной собственности на землю, приняла решение о национализации банков с запрещением вывоза капитала за рубеж, решение о создании ВСНХ, декретировала образование Красной Армии, провозгласила политику мира. Из этого неполного перечня решений уже видна была основа общей направленности и предстоящее содержание Первой Российской Конституции.

Сама по себе «конституция» (с лат. — «прочное устройство», «установление», «политическое устройство», от consto — «стоять твердо, неподвижно», «оставаться неизменным, постоянным») — это свод основополагающих юридических принципов и норм, определяющих систему политико-экономического и административно-правового устройства и функционирования государства. Первые представления о необходимости введения в социальную жизнь подобного свода норм-законов в качестве основополагающего регулятора социальных отношений стали осознаваться и осуществляться в республиканском Древнем Риме (V—I-й век до н.э.), который сменил собой авторитарный по своей сути царский период. Но с переходом античного Рима опять в авторитарную, но теперь уже имперскую стадию (воссоздание монархии на качественно новой основе — отрицание отрицания) конституция как таковая была задвинута в сторону и постепенно забыта как излишняя для условий централизованного абсолютизма. Новый интерес к ней, как и к демократии в целом («по второму кругу»), стал формироваться лишь в XVIII веке в период идеологической подготовки и проведения революционной замены изживших себя средневековых монархических режимов опять республиканскими (с лат. — res — «дело», «государственный быт», «государство» + publicum — «собрание народа, «общество», т.е. «власть народа», то же, что и с греч. «демократия»), но теперь уже буржуазными, капиталистическими республиканскими режимами, а не рабовладельческими.

Первой такой конституцией была принятая в 1787 г. конституция США, нового государства, образовавшегося из компактно расположенных североамериканских колоний, захваченных в свое время Великобританией и век спустя ставших добиваться независимости от угнетавшей их метрополии. Текст этой первой конституции Нового времени, составленной выдающимися идеологами американской буржуазии В.Франклином и Т.Джеферсоном, в основном сохранился по сей день (хотя социальные условия за прошедшие два с лишним столетия, конечно, во многом стали в США совершенно иными, в частности, почти век спустя было наконец отменено рабство, до того вполне уживавшееся с передовым для того времени капитализмом, но на конституцию США это не повлияло).

Содержание именно буржуазно-рабовладельческой этой конституции продвинуто «перестроечными» российскими юристами и было взято за основу при разработке ими принципиально нового варианта конституции России, теперь уже конституции буржуазной. При этом составители этого документа отказались от всякой логико-исторической преемственной связи с предшествовавшей ей советской конституцией, содержание которой за 60 лет трижды уточнялось и приводилось в соответствии с новыми реалиями бурно развивающейся общественной жизни, каждый раз — после длительных общенародных обсуждений (в 1925, 36-м, 77-м годах, не в пример того, как, по словам Г. Бурбулиса, «протащили» через одно деликатнее место проект последней конституции). Тем самым советский период чисто волюнтаристски был по известному «пролеткультовскому» сценарию начала 20-х гг. выброшен из истории России. В методологическом отношении такой «решительный» шаг с поворотом «через плечо» сквозил полнейшим социально-экономическим и историческим невежеством, что не могло не отразиться негативно и на содержательной стороне скоропалительно «протащенной» невесть как новой, «американизированной» российской конституции, как и соответственно всего государственного устройства. Теперь, по прошествии десятилетия, последствия этого «архиррреволюционного шага»... назад, в прошлое (какового в полном смысле этого слова в России фактически и в прошлом не имело места, строй-то аж до февраля 1917 г. оставался монархистским, по существу феодальным) мы все расхлебываем. Даже нынешние олигархи теперь вынуждены этим делом заниматься, пусть и по-своему. Не говоря уже о порожденной в стране бедности и откровенной нищеты, бездомности и беспризорности, что всегда самим своим существованием накапливает потенциал энергии, разрушительной для любого режима власти.

ЧТОБЫ дать оценку и советской и нынешней, уже пятой российской конституции, воспользуемся самым универсальным и эффективным методом познания — сравнением. Хотя бы по отдельным, но желательно узловым параметрам. В частности, какая из них, «брежневская» (1977 г., ее полный текст имеется в конце т. 30 БСЭ третьего издания), или «ельцинская» (1993 г.) более демократична по своему содержанию, т.е. прежде всего, если исходить из их текстов, выражает и защищает права гражданина, массовых общественных организаций, интересы подавляющего большинства народа, а следовательно, и нации в целом, ее духовный менталитет? А также в какой из конституций представлена более демократическая по своей сути избирательная система?

Различия оказываются весьма существенными. Это сразу же видно уже из сопоставления первых статей. В одной речь идет об «общенародном государстве», которое выражает «волю и интересы рабочих, крестьян и интеллигенции, трудящихся всех наций и народностей страны». В другой же — лишь о «демократическом федеративном правовом государстве с республиканской формой правления». Но ведь именно такая, федеративная, т.е. с лат. на русский — «союзная» форма правления была присуща и СССР (см. главы 8—11 конституции 77-го г.). Хотя специально, в какой-то особой статье, об этом не говорилось. И не только СССР был таковым. Это вообще универсальная современная форма правления для всех современных развитых, тем более многоэтнических государств (США, ФРГ, КНР и др.). Чьи интересы выражает и защищает в первую очередь такое «Федеративное правовое государство с республиканской формой правления»? — Рабочих, крестьян, трудовой интеллигенции или «человека и гражданина» вообще (см. ст. 2)? — Ответа на этот вопрос в конституции 93-го г., увы, не содержится. Получается как-то абстрактно и двусмысленно. Подчеркивание же того, что государство должно быть правовым (а не каким-то иным) — уважающего закон читателя, более или менее грамотного в вопросах соотношения государства и права, ставит в тупик: ведь эта фраза как бы предполагает, что возможны существования еще и «неправовых» государств. Однако такая «бесправовая» государственность — абсурд: государство и право возникают и функционируют как две совершенно необходимые друг для друга стороны единого социального процесса, как две стороны одной и той же медали. И одна без другой — нонсенс. Это все равно, что говорить о солдатских сапогах без подметок, отождествляя голенища с самими сапогами и считая при этом, что они для употребления вполне функциональны. Другое дело, что и право, и государство могут существовать в разных уровнях (формационных) своего развития, иметь разные типовые формы организации (абсолютизм тоже обязательно имеет свое право), одни из которых более современны и совершенны, другие менее: авторитарные, деспотические, республиканские, демократические, советские и т.д. Поэтому, говоря о «правовом государстве» (коли такое словосочетание все же употребляемо, хотя это все равно что «масло масленое»), не мешало бы хотя бы уточнить, что именно высокие законодатели имели в виду, какое они право считают «правом», а какое нет (но то же самое можно сказать и о государстве, да и о всяком другом образовании).

Правда, кое-что здесь все же обозначено. В обоих вариантах конституций речь идет о власти «народа» (ст. 2 и соответственно ст. 3). Но в советской конституции указано, что именно представляет собой эта власть народа и как именно она реализует себя («через Советы народных депутатов, составляющих политическую основу СССР»), а в конституции 93-го г. лишь указано, что «народ осуществляет свою власть непосредственно (?), а также через органы государственной власти (!)». Выходит, власть осуществляется через власть?! Тавтология в определении, непростительная дореволюционным российским гимназистам (Советы народных депутатов — это ведь тоже государственная власть, но в конституции 77-го г. этим, как видим, не ограничиваются, конкретизируют ее суть). И эта на первый взгляд, безобидная и даже несколько смешная в своей наивности тавтология создает, тем не менее, далеко идущие интерпретации сущности «власти народа» с весьма широким разбросом вариантов. Вплоть до прямопротивоположных. Что мы уже видели хотя бы на примере «законного» запрета (от имени «народа»?) проведения референдумов на весьма продолжительные отрезки времени (хотя именно референдум определен в конституции 93-го г. как «власть народа», стоящая по своему значению в тексте конституции впереди «свободных выборов»).

В ПОСЛЕДНИЕ полтора десятка лет особое пропагандистское внимание придается, наряду с «правовым государством», проблеме «прав человека». В конституции 93-го года ей посвящена отдельная глава 2 в составе 47 статей. И хотя в названии этой главы фигурирует как «человек», так и «гражданин» (а эти явления все же, согласимся, разные), фактически в центре внимания именно первый, а не второй. Вроде бы это хорошо. Шаг вперед в конституционном законодательстве, ориентированный на всеобщую гуманизацию власти. Но давайте сравним содержание этой главы с аналогичной по тематике частью 2 конституции 77-го г. («Государство и личность», состоящей из двух глав и 36 статей), где речь идет не просто об абстрактном «человеке», а прежде всего о «гражданине» (до граждан других стран Советской власти вроде бы и дела нет, хотя в статьях 37 и 38 четко определены как права, так и обязанности «иностранных граждан и лиц без гражданства», если они по какой-то причине оказались на территории СССР). Оно и понятно: ведь советская конституция является конституцией лишь одной из стран, не всего мира (на это она не замахивается), а значит, она вправе распространять свои положения и свою заботу не на всех «человеков» Вселенной, а только на родных своих граждан, да на временных гостей. Как это испокон веков принято у любого гостеприимного хозяина.

На что же нового и нужного в этом плане дает своим гражданам новая конституция по сравнению с прежней, советской? Пожалуй, лишь право на двойное гражданство (ст. 62), право на частное владение землей (ст. 36). При этом фактически все права граждан растворены в правах все того же абстрактного «человека» («каждого» — двусмысленное слово это воспроизводится в 1—2-й главах 35 раз!), т.е. в том числе и на неграждан, надо полагать. И то, и другое, и третье мы уже «прошли» и продолжаем «проходить» на практике с не очень приятными впечатлениями для большинства российских граждан. И «то ли еще будет». Или, к примеру, право на труд и его оплату, которое фигурирует как в советской конституции (ст. 40), так и в новой (ст. 37). Но как они отличаются степенью своей социальной ответственности и определенности! Советская конституция говорит о праве на труд, «то есть на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством(!)) и не ниже установленного государством минимального размера...» Новая же конституция говорит о «вознаграждении за труд» (раба, бесправного слугу, заметим, тоже «вознаграждают», как душа хозяина соизволит...), но вовсе не обязательно в соответствии с его количеством и качеством, а лишь «не ниже установленного федеральным законом минимального уровня оплаты труда». А что это такое — мы уже тоже «проходили»: это пресловутая «минимальная(?) корзина», или, как она там называется, ориентированная не столько на оплату реального труда, сколько на поддержание необходимых жизненных функций человека, независимо от того трудится он или нет и чем именно он занимается — уборкой помещений или фундаментальной наукой. Одним словом, оплата как в исправительно-трудовом лагере, лишь бы не помер с голода, но работал, приносил работодателю прибыль, т.е. с наличием безжалостной эксплуатации рабочей силы, насильно, если не нагло превращенной в дешевую, независимо от профессионализма и уровня ее квалификации. Как это водится на капиталистическом промышленном или сельскохозяйственном предприятии слаборазвитой страны, где еще отсутствуют эффективно действующие организации трудящихся, которые могли бы организовать и возглавить борьбу за свои права. Классовую борьбу, подчеркнем это.

То же самое с правом на отдых: сравним содержание ст. 41 советской конституции и ст. 37 пункт 5 нынешней. Где наличествуют действительная забота об отдыхе трудящихся? То же самое с охраной здоровья (соответственно статьи 42 и 41), с правом на образование и пользование достижениями культуры (соответственно ст. 45—47 и ст. 43—44). По обеим конституциям граждане («каждый») «имеют право на жилище» (ст. 44 и 39). Но по советской конституции это право «обеспечивается развитием и охраной общественного жилищного фонда, содействием кооперативному и индивидуальному жилищному строительству, справедливым распределением под общественном контролем жилой площади..., а также невысокой платой за квартиру и коммунальные услуги» (ст. 44, «бомжи» тут в принципе невозможны, насильно выселить из квартиры человека нельзя!). А нынешняя конституция лишь гарантирует «каждому» неприкосновенность жилища (ст. 25) да невозможность произвольного (?) лишения им, а также декларирует «поощрение» его строительства (ст. 40). (Какое поощрение, моральное? — так кому в голову придет осуждать такое намерение). Много говорится в СМИ о гарантиях по новой конституции «каждому» свободы слова, мысли, вероисповедания (ст. 28 и частично 29). Но ничего не упоминается о свободе критики, без чего свобода слова — пустой звук. В то время как в советской конституции именно «технологии» критики уделено специальное внимание (ст. 49) с гарантией свободы совести, слова, печати, собраний, уличных шествий и т.д. (ст. 50—52).

Аналогичные «улучшения» в новой конституции и с положением о семье. В обеих конституциях декларируется защита семьи государством (ст. 53 советской и ст. 38 новой). Но новая конституция всю эту заботу о детях фактически сбрасывают с плеч государства на родителей (а ведь забота о детях — центральная задача любой семьи! Но и для государства это всегда один из ведущих приоритетов!). Советская же конституция возлагает на государство заботу по основным, базовым параметрам, определяющим условия жизни и воспитания подрастающего поколения: «Государство проявляет заботу о семье путем создания и развития широкой сети детских учреждений, организации и совершенствования службы быта и общественного питания, выплаты пособий по случаю рождения ребенка, предоставления пособий и льгот многодетным семьям, а также других видов пособий и помощи семье». И мы помним, что все это действительно осуществлялось, вызывая удивление своей необычностью и белую зависть у европейских трудящихся, знакомившихся с нашей системой (поэтому у наиболее упертых антисоветчиков государственная забота о семье всегда вызывала приступы особо мерзкой реакции, сопровождавшейся перевиранием сути дела, договариваясь при этом до того, что государство якобы «отбирало детей у семьи» и воспитывало их в «нужном» для него идеологическом ракурсе, т.е. «в духе» социализма и коммунизма. Непонятно только, что в этом плохого — воспитание в духе социализма и коммунизма, а не в духе капитализма и империализма?).

СРАВНЕНИЕ положения обеих конституций можно продолжить. И это надо делать (пока экземпляры советской конституции еще не уничтожены полностью, как по известным правилам «индекса запрещенных книг»). Но вот что особо обращает на себя внимание — советская конституция с ее принципами социалистической демократии (основанной не только на полном политическом равенстве граждан, но и на их относительном экономическом равенстве) придает всем своимсодержанием ведущее значение коллективистским., т.е. по-русски — общинным, на церковно-слав. — соборным, на греч. — синагогиальным принципам. Профсоюзы, союзы молодежи, партии, кооперативы и другие общественные организации и общества «в соответствии со своими уставными задачами участвуют в управлении государственными и общественными делами (!!!), в решение политических, хозяйственных и социально-культурных вопросов» (ст. 7). Среди же всех организаций трудящихся фундаментальная роль принадлежала по Советской конституции трудовым коллективам (в которых действовали на автономных началах и другие общественные организации) законодательно, как видим, признанных и соответствующим образом оформленных на любом предприятии, учреждении. Они были не просто призваны, но и «участвуют в обсуждении и в решении государственных и общественных дел... в подготовке и расстановке кадров (!), в обсуждении и решении вопросов управления (!!) предприятиями и учреждениями» (ст. 8, сейчас об этом, тем более на частных предприятиях, и думать не приходится, ничего этого теперь там нет!). Здесь, в советской конституции, мы видим все предпосылки формирования действительного Гражданского общества. Не его видимости. В новой же («супер демократической»!) конституции в соответствии с идеологией «продвинутого» рыночного либерализма нет даже самого понятия «коллектив». Теперь он, выходит, даже неконституционен! Есть «человек», индивид, личность, т.е. на самом деле лишь «атом» общества, рассматриваемый внесистемно, вне всяких реально существующих социальных связей и отношений, на самом деле формирующих и в тенденции определяющих содержание этого самого «человека», индивида, его поведение, его ценности и образ мышления. Даже если иметь в виду его самое абстрактное содержание, не говоря уже о конкретных людях, гражданах данного государства, — обязательно и совершенно объективно входящих в структуры тех или иных коллективов — производственных, научных, воинских, художественных («творческих»), учебных и т.д. Ничего этого новая, «демократическая» (леводемократическая), «либеральная» конституция нынешней России фактически не содержит, старательно обходя этот, явно щекотливый для нее вопрос, как вроде бы и не существующий для демократии ее «гражданского общества» и вообще «цивилизованности».

Именно этот конституционный порок американизированного либерализма и примитивного индивидуализма, объяснимого и оправданного, в лучшем случае лишь шла борьба с феодализмом, с его сословным «коллективизмом», но никак это уже неприемлемо для XX и XXI веков, работающих в сторону широкой социализации общества, привел к глубокой деформации всей избирательной системы, превратив ее в откровенный, замешанный на деньгах, фарс. Что советской конституцией, по существу исключалось в принципе. В соответствии с ней (см. главы 13—14), в частности, право выдвижения кандидатов в депутаты принадлежало только общественным организациям и трудовым коллективам, где кандидат работал, где его знали, собраниям военнослужащих, где он служил. В таких организациях кандидаты должны были обсуждаться на разных уровнях (которые далеко не всегда оказывались единодушными в своих оценках деловых и личных качеств предполагаемых кандидатов в депутаты) и приниматься окончательные решения об их выдвижении. А также и шаги по согласованию своих решений с другими коллективами. Расходы же по выборам несло только государство (с. 100), естественно без «конкурентных» вакханалии в кого вложат больше рублей и долларов как гарантии успеха на выборах.

Избранный депутат оставался и далее под контролем выдвинувших его общественных организаций и коллектива, который нес за него моральную ответственность и перед которым депутат обязан был регулярно отчитываться. При этом, не порывая полностью и со своей производственной или служебной деятельностью, т.е. оставаясь на время срока своего депутатства членом своего коллектива, не превращаясь в профессионального политика, который потенциально всегда обретает тенденцию к отчуждению, обюрокрачиванию и отрыву от своей среды, от своего сообщества, выдвинувшего его. Вплоть до откровенного предательства его интересов (чему мы уже были свидетелями неоднократно). Пресловутое самовыдвижение или по «инициативе» каких-то непонятных и крепко законспирировавших свою идеологию «групп избирателей» неопределенной направленности и поставленных целей (в том числе и явно воровских) исключалось. А коллектив всегда знает, кого он выдвигает из своей среды. Психологически, интеллектуально и морально несостоятельные, буйные и тихие говоруны и бестормозные обещалкины в таких условиях были заведомо непроходными, если даже они очень хотели бы «пойти во власть», «порулить» своими ближними. Подкупы «электората» (бутылкой водки каждого, или килом муки для непьющих, но безденежных учителей) исключались, предвыборная демагогия неизбежно сводилась к минимуму из-за простого отсутствия надобности в ней. По советской конституции по меньшей мере половина нынешних депутатов местных органов власти не прошла бы туда либо на стадии выдвижения кандидатов, либо на стадии голосования. И эта, непроходная часть, была бы вовсе не лучшей, она бы заслуженно получала неудовлетворительную оценку от избирательных комиссий и от самих избирателей. Та же картина и с формированием Государственной думы. Ее состав по нормативам советской конституции несомненно оказался бы иным и гораздо более профессиональным, чем он является ныне.

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ слышится «умное» в своей ироничности замечание: так это же все было на бумаге, а в жизни-то было не так... Да, не всегда, и часто весьма значительно «не так», т.е. советская конституция нарушалась на разных уровнях жизни, порой грубо (хотя бы в истории с репрессиями 30-х гг., которые теперь составляют весомый и весьма продвинутый «компромат» для всей истории Советской власти, что нашими СМИ эксплуатируется на полную «катушку», превратив их в главный и почти единственный аргумент против социалистического строя). Но, во-первых, в данном случае мы обсуждаем ее текст, как принятый закон, а не то, как этот закон исполнялся пятнадцать и более лет назад. Это ведь разные вещи (уголовщина всегда беззаконна, но она имеет место быть, а теперь даже господствовать в нашем «цивилизованном» обществе). Во-вторых, любая конституция, ее нормы, в той или иной степени и в соответствующих условиях бытия всегда кому-то не нравятся, и потому находятся люди, их группы, и даже целые классы, которые стремятся, руководствуясь своими сугубо частными интересами, «подправить» на практике те или иные статьи. Нынешняя конституция РФ, позволим себе напомнить ныне хорошо известную истину, нарушается в еще большей степени, чем нарушалась советская. В-третьих, конституция, как и всякий другой правовой закон, тогда действует, когда в государстве есть авторитетные в обществе и в то же время силовые властные структуры, которые активно следят за ее исполнением и контролируют. Главное, чтобы такую конституцию в конечном итоге предпочитало большинство, желательно подавляющее, народа — это и составляет гарантию недопущения ее повального неисполнения.

Так выиграли ли мы, трудящиеся России (а мы и составляем это самое большинство народа, нас около 80—85% населения), заменив советскую конституцию, пусть и в чем-то недостаточно совершенную, на нынешнюю? Бизнесмены, олигархи («стратегические собственники» из дурно пахнущего своей социальной невежественностью гнезда Ельцина, Гайдара и Чубайса), несомненно, выиграли. Материально прежде всего. Артистично переместившись с одной публичной духовно-идеологической панели на другую, противоположную (как это, помнится, красочно, как заправский шут, исполнил небезызвестный Марк Захаров или Михаил Ульянов с кукишем в своих штанах, с тех пор неприятно смотреть в его исполнении любые роли: они же у него, оказывается, с «кукишем» и, надо полагать, увесистым!), и тем самым заменив облик равноправных в своем достоинстве советских людей на образ откровенно безнравственный, мелочно-шкурный, а часто и откровенно криминальный. Но нам-то зачем такая, чужая для нас конституция, которая облагораживает подобный маразм? Не лучше ли возродить предыдущую, свою, естественно, с корректировкой ряда ее положений и формулировок, в соответствии с новыми условиями, с диалектико-методологическим принципом преемственности и неповторимости любого развития. Прежде всего с удалением из нее пресловутой и провокационной по своей сути ст. 6, которая абсолютно там не нужна была даже в момент ее принятия (какой дурак был инициатором ее введения?) и которая на самом деле с коммунистической идеологией просто несовместима. В Сталинской конституции 1936 г. ее, между прочим, не было. И ничего, 40 лет отлично обходились без нее, не испытывая ни малейшей в ней потребности.

В.В. АГУДОВ,

доктор философских наук,

профессор, зав. кафедрой

Методологии и философии НГТУ.

Нижний Новгород.