Мы простились с ним почти полгода назад. Но остались его статьи, беседы на страницах журналов и газет, остались книги, где по-прежнему бьется его живая мысль и звучит взволнованное слово.

Теперь к ним прибавилась еще одна. Издательство "Согласие" выпустило посмертную книгу Вадима Валериановича Кожинова "Размышления об Искусстве, Литературе и Истории".

Замечу: все эти три слова, обозначающие главные направления его исследований, написаны именно так - с большой буквы. Сам он так написал, стремясь, я думаю, подчеркнуть особое свое уважение к тем сферам человеческой деятельности, которым посвятил по существу всю жизнь. Он сам и составил эту книгу, ставшую своеобразным творческим завещанием выдающегося русского мыслителя. Конечно же, в этом особая ценность ее!

Помню, придя к нему однажды, увидел на стеллаже рядом со столом, за которым мы беседовали, развернутую книжную суперобложку с цветной фотографией: Вадим Валерианович в окружении друзей. Я узнал Василия Белова, Станислава Куняева, поэта Анатолия Передреева... Остановились где-то на лесной дороге, и силуэты отразились в разлившейся после дождя воде.

-- Где это? - спросил я.

-- На родине Николая Рубцова. А снимал Заболоцкий, любимый кинооператор Шукшина.

-- Но что за книга?

-- Пока только будущая книга, -- улыбнулся он. - Вот собрал кое-что из написанного за четыре десятка лет. Вацлав Михальский обещает издать у себя в "Согласии".

Потом, при каждой нашей встрече, я видел восхитившую меня суперобложку на том же месте. Иногда спрашивал, как дела с изданием.

-- Обещают. Говорят, обычные трудности - финансовые.

Как жаль, что не дождался...

* * *

А книга получилась прекрасная! Начиная с оформления - этот знакомый мне замечательный снимок на супере, отменная бумага, любовно подобранные шрифты. И самое, разумеется, основное - подбор материалов, осуществленный автором. Он правильно во вступлении написал: "В них выразился мой "путь" в продолжение четырех десятилетий, но я питаю надежду, что в них так или иначе нашел выражение (пусть даже односторонне и не без субъективизма) путь отечественной мысли вообще, -- по крайней мере, достаточно существенного направления в этой мысли".

Какого же направления? Пожалуй, надо сказать так: того, которое стремится глубже понять историческое своеобразие России.

Долгое время в центре внимания Вадима Кожинова были ценности мировой и отечественной культуры, что нашло достаточно емкое отражение в книге, о которой мы говорим. "Но, -- отмечает автор, -- оглядываясь впоследствии на свой путь, я осознал, что в конечном счете стремился понять смысл исторического и современного человеческого бытия вообще, а не только смысл порожденных этим бытием ценностей культуры". Внимание же к ним было для него необходимым, "ибо только в свете высших ценностей можно действительно понять историю мира в целом и историю России в особенности".

Вот убедительный пример, приведенный автором. Он пишет, что отечественная история в ХХ веке - заведомо трагедийная история, и это порождает сегодня во многих людях чувство беспросветного отчаяния или даже униженности. Разве не так? Разве мало мы видим нынче свидетельств этого? "Между тем в искусстве, философии и религии, -- напоминает всем нам Вадим Кожинов, -- трагическое предстает как одно из высших проявлений бытия, свидетельствующее уж скорее об "избранности", нежели о чем-то "недостойном". И без обретения этого рода основополагающих понятий бессмысленно пытаться судить об истории Отечества".

* * *

В книгу он включил ряд весьма дорогих ему и нашумевших в свое время работ - с конца 1950-х до конца 1990-х годов. "Художественный образ и действительность", "Русская классика на экране", "Служение России", "К спорам о "русском национальном сознании" -- все это важные ступени, по которым поднималась и возрастала его мысль. Может быть, о чем-то сегодня он написал бы несколько иначе, но, как я понял из общения с ним, всегда считал излишним и даже недостойным последующее "самоулучшение" в прежних трудах. Предпочитал уточнять и дополнять себя новыми работами. Но ведь и "старые" в главном не устарели, а их последовательная, год от года, выстроенность позволяет прослеживать движение и развитие его исканий по тем насущным проблемам, которые неотступно владели им.

Несколько статей посвящены творчеству и судьбе Михаила Михайловича Бахтина - одного из корифеев отечественной мысли, который во многом стал учителем Вадима Кожинова. Памяти его Вадим Валерианович посвятил и всю книгу.

Однако вот о чем я думаю, сопоставляя труды двух этих выдающихся личностей. Как все-таки хорошо для нашего времени, что ученик не ограничил себя интересами чисто академической науки, а в исканиях своих пошел гораздо шире. Переняв от наставника глубину и основательность исследовательского метода, он применил его не только, скажем, к анализу видов искусства и к изучению творчества великих писателей. С годами, увлекаемый бурным общественным темпераментом, а главное - жаждой очень многое понять и объяснить (сначала себе, а потом и другим), он все более начинает отходить от "чистого" литературоведения и все чаще вторгаться не только в злободневную литературную критику, но и актуальнейшие вопросы истории, философии, экономики.

В конце концов, как он сам пишет, его внимание "переместилось из сферы культуры как таковой в породившую эту культуру историю". И книга "Тютчев", посвященная любимейшему его поэту и писавшаяся на рубеже семидесятых - восьмидесятых годов, оказалась в гораздо большей мере книгой об истории, чем о поэзии. А книги, написанные и изданные в 1990-х годах, уже почти всецело посвящены истории.

Но опять же тут есть кожиновский феномен. Часто говорят: "ушел в историю", стремясь подчеркнуть уход исследователя от острых современных проблем. Вроде бы в тыл, на второй или третий план, где поспокойнее. У Кожинова - наоборот! Все его работы по истории, даже если они о событиях многовековой давности, необыкновенно современны. Не говоря уж о двухтомнике "Россия. Век ХХ", где остро современным взглядом проникнута едва ли не каждая страница...

Кстати, замечательно, что в конце книги, о которой идет речь, издатели сочли возможным и необходимым дать не только список первых публикаций, вошедших сюда работ, но и перечень основных книг Вадима Кожинова, вышедших при его жизни. Это и ориентир для читателей, и в некотором роде напоминание тем, кто собрался бы все же выпустить многотомное собрание сочинений автора, привлекающего сегодня очень большое читательское внимание. Ведь в эту книгу (а объем ее превышает 800 страниц!) вошли, как сказано в комментарии, сочинения либо их фрагменты, которые по своему общему объему составляют примерно одну десятую опубликованного Вадимом Валериановичем в 1960 - 1990 годах. Да найдется, возможно, и неопубликованное...

* * *

Что выделить, особо отметить в новой кожиновской книге? Задача сложная. Разные читатели будут здесь искать и найдут нечто для себя "самое-самое".

Мне же на сегодняшний день наиболее интересными и актуальными представляются те его работы последних лет, жанр которых я определил бы как публицистическое исследование. А что это такое, поясню на конкретных примерах.

Вот статья "О главной основе отечественной культуры". Название, за которым мог бы последовать научный трактат. Кожинов и пишет вполне научно выверенную работу, посвященную песне. Русской песне. Но как он пишет и к каким выводам приходит!

"Сразу же выскажу "тезис", -- заявляет в начале, -- который я буду стремиться доказать: песня - это именно "абсолютно необходимое" явление духовного бытия России, тот воздух (единый корень в словах "духовность" и "воздух" в определенном смысле закономерен), без которого оно, это бытие, невозможно, немыслимо (ни для народа, ни для отдельного человека). И точно так же, как мы не "ценим" воздух, пока не начинаем задыхаться, мы не осознаем безусловную необходимость и ценность песни - по крайней мере до момента, когда она начинает исчезать..."

А дальше идет разговор и глубоко профессиональный, с обращением к авторитету крупнейших композиторов, музыковедов, писателей, и вместе с тем - очень личностный, когда факты собственной биографии, непосредственные впечатления разных лет своей жизни становятся тоже весьма убедительными аргументами в доказательстве главного.

"Ясно помню себя школьником московской школы № 16. 1943 год. Наш класс - старший тогда в школе - едет в грузовике за дровами для отопления школьного здания. И мы поем - и по дороге, и в перерыве между тяжкой для совсем еще юных и недоедающих тел работой, и после нее. Немецкие танки стоят в Гжатске (через много лет мы узнаем, что где-то там недалеко в деревне подрастал тогда девятилетний Юра Гагарин) - всего в 180 километрах от Белорусского вокзала... Но нас это нисколько не страшит, и, полагаю, не будет выдумкой утверждение, что защитой была в то время и песня - как для нас, так и для всей России".

Абсолютно верно! И столь же верно добавление, которое Вадим Валерианович считает необходимым сделать к этому своему воспоминанию: "...Каждый юнец мог петь тогда потому, что из радиотарелок в любой квартире постоянно звучали голоса настоящих певцов (пусть и не всегда выдающихся, но настоящих), певших и старинные, и сегодняшние песни".

А теперь? Что теперь звучит "в любой квартире" из радиоприемников и с телеэкрана? Излишне повторяться - про это безобразие все знают. Впрочем, одни вовсе и не считают безобразием, для других же именно оно стало основанием утверждать, что песня исчезает.

Кожинов с таким утверждением согласиться не может. Есть Татьяна Петрова. Есть другие прекрасные исполнители русской песни - такие, например, как открытые им же, Кожиновым, уникальный певец Николай Тюрин или "песнотворец" Александр Васин, названный в книге этим древнерусским словом, "ибо он не только самобытно поет созданные ранее песни, но и творит их сам - и на свои стихи, и на стихи современных поэтов".

Читатели скажут: почему же мы не знаем этих имен и не слышим этих голосов? В том-то и суть!

Восхищенно и вместе с тем очень тонко рассмотрев одно из высших воплощений творчества Александра Васина - романс на стихи Анатолия Передреева "Не помню ни счастья, ни горя...", Кожинов заключает:

"И если сегодня, сейчас рождаются такие творения, разговоры об "исчезновении" русской песни оказываются явно сомнительными. Она действительно исчезла с телеэкрана, откуда сегодня получает основную "духовную пищу" преобладающее большинство населения России. Но ее можно туда вернуть, поскольку она продолжает свою бесценную жизнь в живых людях. Правда, для этого необходимо, чтобы телеэкраном управляли не те, кто хозяйничает там ныне..."

Вот что называю я у Вадима Кожинова публицистическим исследованием. Разумеется, никакой пересказ даже и малой доли впечатления от таких его работ не передает. Надо читать "в оригинале"!

И тут у меня есть одно совершенно конкретное предложение редакторам патриотических газет: напечатать, если не полностью, то хотя бы в извлечениях, фрагментах, его статью "Нобелевский миф". В этой книге она появляется не впервые, но если даже соединить тиражи двух-трех сборников, где статья увидела свет, вряд ли наберется десяток тысяч. Между тем трудно представить более сильный аргумент в борьбе против укоренившегося у нас за последние годы низкопоклонства: ведь слова "нобелевский лауреат", "нобелевец" произносятся почти всегда с придыханием. А Кожинов предельно убедительно доказывает, что "всемирная авторитетность" Нобелевской премии, по крайней мере в области искусства слова, -- пропагандистский миф. В нынешнем году исполняется ровно сто лет этому мифу, так что кожиновская публикация в патриотической печати была бы вдвойне кстати.

* * *

Особого внимания и гораздо более широкой популяризации требуют, на мой взгляд, и мысли, изложенные в "Печатном, но чистосердечном послании Правительству России". Опубликовано оно по существу первый раз, до этого было лишь в узковедомственной малотиражной газете, а заряд несет весьма серьезный. Антикапиталистический прежде всего заряд.

Конечно, может вызвать улыбку наивность автора, решившего на рубеже 1992 и 1993 годов, при смене Гайдара Черномырдиным на посту главы правительства, обратиться к последнему с таким посланием. В надежде, что этот человек, имеющий "длительный опыт реального, практического (и, насколько мне известно, плодотворного) руководства гигантской экономикой России, притом в ее существеннейшей - энергетической - сфере", всерьез задумается над выдвинутыми аргументами и попытается переменить взятый в 1991-м гибельный для России курс. Вадим Валерианович, рассказывая мне о тогдашней своей наивности, и сам усмехался.

-- Мне точно известно, -- говорил он, -- что газета с тем посланием была положена на стол адресата, но, конечно, это не вызвало какой-либо реакции.

Однако усмехался именно по поводу своих "идеальных" надежд, а вовсе не идей, которые в письме-статье были сформулированы. Идеи-то эти он как раз все последние годы настойчиво развивал, уточнял, додумывал, то и дело возвращаясь к ним. Вплоть до самых своих последних бесед и интервью, одно из которых перед новым, 2001-м годом я брал у него: ответ на вопрос "что век грядущий нам готовит?"

Так вот, главная мысль, к которой он пришел, была следующая. Перед человечеством стоит дилемма - социализм или капитализм. К великому сожалению, далеко не все знают, что наиболее глубокие и серьезные умы ХХ века, даже и не обязательно относящиеся к марксистам, считали социализм неизбежностью.

-- Исходя не из какой-то идеологии, -- пояснял он, -- а именно в силу совершенно непомерного развития всякого рода конкуренции и анархии. Объективное исследование и понимание современных процессов в мире приводит к этому! А наши "реформаторы" решили идти вспять. Это значит - в пропасть.

Каждый день сегодня, слушая то о "коммунальной реформе", то об угрозе купли-продажи земли и возвращении новоявленных помещиков, "своих" и "чужих", я вспоминаю его тревожный голос...

Впрочем, послушайте и вы. Опубликование в новой книге статьи, для него в определенном смысле исходной и программной, дает такую возможность.

"Большинство влиятельнейших ныне "советников" рассматривает весь путь России после 1917 года как полностью "ложный" и бесплодный, ведущий в безысходный тупик, и так или иначе призывает начать все с начала или, говоря конкретнее, "вернуться" к дореволюционному состоянию (в частности, к принципам Столыпинской реформы и деятельности крупнейших российских предпринимателей)... Но ясно, что те претендующие на серьезность идеологи, которые сейчас всячески "отрицают" и проклинают революцию, не более глубокомысленны, чем люди, которые не пытаются как-либо понять, а попросту проклинают самый факт смерти человека. А ведь гибель прежнего общества в катаклизме революции столь же необратима, как смерть личности..."

И вывод, очень принципиальный, что называется - концептуальный вывод: "Основные итоги того, что совершилось в ХХ веке в России, никак нельзя "отменить", -- как невозможно оказалось отменить Французскую революцию".

Специально выделяю шрифтом: может быть, кто-либо из "советников", если найдется хоть один честный, обратит на эту мысль внимание нынешнего президента России? И, может быть, он все-таки задумается, захочет полностью прочитать статью? Тем более что там приведенная мною мысль обстоятельно аргументируется, а вытекающее из нее предупреждение звучит прямо-таки сверхзлободневно:

"То, что называется "социализмом" (как его ни оценивать), невозможно "отменить". И желание не считаться с этим способно привести только к разного рода "судорогам" -- в том числе, вполне вероятно, кровавым и, что особенно прискорбно, бессмысленным, ибо все неизбежно вернется на круги своя..."

Опять-таки выделяю. Это ведь говорит, теперь уже ясно, очень глубокий философ истории, извлекший из нее и познавший много неопровержимых уроков. Так разумно ли не прислушаться к нему?

Он далее предельно доказательно, с цифрами и фактами в руках, утверждает: "...В странах Запада, на которые как на идеал взирают наши влиятельнейшие идеологи, давно уже совершается "социализация" и сельского хозяйства, и культуры (в широком смысле), не говоря уже о государственном социальном обеспечении..."

Все это, конечно, имеет свои глубокие и многообразные причины, замечает он, и одна из них, наиболее очевидная - стремление западных государств предотвратить и вообще исключить революции.

Ну а у нас? Прёте вспять, господа, на рожон прёте. Думаете, законы истории обойдут вас стороной?..

* * *

Прерываюсь. В газетной статье всего не скажешь - читайте книгу.

Одно лишь замечание под конец. Кожинова принято называть "неудобным". Вот и в примечании к этой книге сказано: "Вадим Кожинов всегда был неудобным автором - как в советское, так и в наше, антисоветское, время".

Это верно. И в справедливости этой истины я убедился еще раз (весьма горько!) после смерти его. Надо же только представить, что одно из приложений к "Независимой газете" откликнулось на смерть замечательного сына России опусом под заголовком... "Змей Горыныч русской литературы".

Ну как? Запредел! У меня даже сейчас, спустя без малого полгода, рука с огромным трудом переписала это, а написать и напечатать сразу после кончины...

Спрашиваю, кто автор. Говорят, "непризнанный поэт". Обижен, значит, был Вадимом Валериановичем в какой-то из его статей.

Да ведь и не один такой нетерпеливый тотчас же возник. Вот еще - отрекомендовывается другом, даже в подтверждение фотографию и автограф кожиновский предъявляет. А для чего? Чтобы на газетной полосе свести какие-то мелкие счеты, выискивать, что и где он не так написал - словом, учинить разборку над свежей могилой. Сорока дней с трудом дождался! И это уже не в "Независимой" и не в каком-нибудь "МК" -- в патриотической газете. И с невероятным, до неприличности, самовосхвалением.

Что тут скажешь? Да, конечно, не все у Кожинова так, как хотелось бы этому "другу", или мне, или кому-нибудь еще. Но должен же быть у любого ненавистника и завистника хоть какой-то нравственный закон?

Нет, наверное, тут я тоже впадаю в наивность...

Виктор КОЖЕМЯКО.