Сегодня многие россияне вольно и невольно сравнивают себя с другими такими же крупными странами. И неотвратимо задаются непростым вопросом: почему, обладая одними из самых крупных в мире земельными угодьями, энергетическими и трудовыми ресурсами, Россия ввозит больше половины потребляемого в стране продовольствия, а Америка имеет постоянно избыток продуктов?..

Ответы на этот вопрос могут быть самыми разными: от различий в природно-климатических условиях до общественно-экономического строя. Но вот что касается аграрного сектора, то здесь можно сказать однозначно: в США он не на задворках и статус фермера в обществе один из самых высоких, не чета российскому крестьянину. В этой стране не на словах, а на деле признают, что аграрная экономика является прародительницей всех сущих экономик, т.е. как у Фридриха Великого: «Земледелие — первое из искусств, и без него не было бы ни купцов, ни придворных, ни королей, ни поэтов, ни философов...»

В США именно бюджетное субсидирование рыночного сельского хозяйства стало важнейшим элементом государственного регулирования аграрного сектора. Только за 80-е годы совокупные бюджетные расходы на аграрную политику США удвоились, а за последние 25 лет они увеличились более чем в 8 раз. В этот период в виде различных форм господдержки фермеру «доплачивалось» 23 — 25% общей стоимости произведенной продукции, т.е. в каждом долларе ее стоимости 23 — 25 цента поступало от государства.

В результате активного госвмешательства аграрный рынок США утратил свою былую стихийность, давившую как фермеров, так и потребителей их продукции. А продовольственный вопрос потерял здесь значение «социального де-стабилизатора», которое он имел в годы Великой депрессии. Существовавшие 70 лет тому назад «правила игры» стихийного рынка для фермеров, сфокусированные в формуле: «Нельзя продать плуг обанкротившемуся фермеру», были мгновенно изменены законом Ф.Рузвельта. А установленные — стабилизировали предложение сельхозпродукции с рыночным спросом и преобразовали фермерское хозяйство, обеспечив резкий рост объемов производства.

Эффект агрореформ Рузвельта очевиден и сегодня. Наиболее наглядный пример — проект Администрации долины реки Теннесси (АТ). Его целью стало строительство плотин, «обуздание» паводков, эксплуатация гидроэнергетических сооружений, ирригация земель. Сейчас, спустя 70 лет, работа АТ может оцениваться как одно из могучих проявлений цивилизации. Она еще раз доказывает, что продуманная государственная система может быть эффективнее частной.

В житницах России, где сегодня засуха, а паводки ежегодно затопляют поля и разрушают строения, эффективных гидромелиоративных сооружений для «обуздания» вод и использования их для орошения нет! Правда, есть МЧС.

Однако и развитие аграрного сектора США шло под различными лозунгами. Вплоть до «Убрать правительство из сельского хозяйства!» Его поддерживали многие налогоплательщики и законодатели. Но, понимая особую стратегическую роль продовольствия в бурно развивающемся мире, результатом новой аграрной политики стал Закон о продовольственной безопасности. В нем, как и в нынешней аграрной политике США, неизменным остался один принцип: свобода развитию экономических структур при господдержке товаропроизводителя...

Поэтому заслуги американского фермерства и его необыкновенную эффективность не следует оценивать без учета государственных мер финансовой и другой поддержки. Скорее по состоянию сельского хозяйства можно судить о вкладе государства в эту наиболее жизненно важную отрасль экономики страны. А это говорит о том, что сегодня российские крестьяне стали банкротами не из-за неумения хозяйствовать, а по причине непомерной эксплуатации села.

И хотя сегодня российское правительство признает, что взвинчивание цен монополистами и принудительное занижение цен на приобретаемые ими товары и услуги — одна из главных причин разорения целых отраслей экономики, государственное регулирование развития аграрного сектора сокращается...

Если в конце 80-х годов на развитие сельского хозяйства расходовалось 15% бюджета, то в 1995 году уже лишь 4%, а в 2002 году — всего 1,76%. Иными словами, доля государства в каждом рубле стоимости продукции сельского хозяйства прошлого года составила ... 5,7 копейки! Такого отношения государства к продовольственной безопасности нет ни в одной более или менее развитой стране мира. Это, по сути, освобождает правительство от ответственности за продовольственное обеспечение страны. В последние годы эта ответственность все больше ложится непосредственно на аграрный сектор и на сам народ — его натуральное хозяйство, как будто в России уже сложился саморегулируемый рынок. Говоря цинично, на картошке и подсобном хозяйстве крестьяне в любом случае проживут, проблема лишь в горожанах — без дачных участков и огородов.

Между тем для многоликой России, с ее многообразием и суровыми природными условиями большинства регионов, их разными экономическими возможностями и традициями производства сельхозпродукции, госвмешательство необходимо куда больше, чем в США.

Сэкономив на своем селе, дается весомый козырь нефтяным компаниям для спекуляций продовольствием. Наращивание экспорта российского зерна, закупленного у крестьян по заниженной цене — 30 — 35 долл. за тонну при уровне мировых цен до 150 долл., т.е. как и за тонну нефти с себестоимостью ее добычи — 20 — 30 долл., выгодно прежде всего коммерческим структурам от нефтебизнеса. За одну тонну нефти можно купить 3 — 4 тонны зерна и затем продать его по ценам мирового рынка. Поэтому под аккомпанемент СМИ о перепроизводстве зерна и угрозе обвала его внутреннего рынка экспорт зерна уже достиг 16 млн. тонн. Отчего хлеб в стране тоже подорожал! А импорт продукции животноводства в первом квартале этого года возрос еще на 16%, и российский хлебороб как бы уплатил дань своему государству, которое поддерживает не его, а зарубежного фермера.

США производят зерна в 4 раза больше — 300 — 320 млн. тонн, — чем Россия, но обвала их внутреннего рынка нет. И не только потому, что там экспорт в 6 раз (около 100 млн. тонн) больше российского, а из-за того, что цены на зерно поддерживает государство, а экспорт еще и стимулирует. А вот российского крестьянина сегодня легко сделать банкротом и «убедить», что хозяйствовать он не умеет и землю ему лучше отдать. А то, что нынешний ежегодный импорт 5 млн. тонн мяса лишает работы 5 миллионов россиян, которых нужно будет не только чем-то занять, но и кормить, — не проблема. Прокормим залежалой продукцией с зарубежных складов! Нищее население выгодно спекулятивному бизнесу.

Поэтому истинные экономисты-монетаристы, с присущими им принципами необходимости эффективного развития национального хозяйства в целом, способны лишь в недоумении остановиться перед «новыми воротами» двухсекторной российской экономики, где один, когда-то небольшой сектор процветает за счет разрушения второго, в котором сосредоточено 4/5 занятых. И главным орудием такого разрушения служат монопольные цены, монопольные льготы, монопольный доступ к естественным и бюджетным ресурсам и т.п.

Главный аргумент нефтяных и газовых монополий — их львиная доля в бюджете страны от налоговых поступлений. Вклад же аграриев в бюджет надежно скрыт заниженными ценами на их продовольствие на внутреннем рынке. По причине низких доходов населения эти «скрытые» отчисления как бы сами по себе разумеющиеся или обязательны. Ведь доля зарплаты россиян в валовом внутреннем продукте всего — 25, тогда как в развитых странах — 50 — 60%.

Поэтому село для нашего государства скорее «золотая жила», чем «черная дыра». На импорт продовольствия нефтедоллары есть, а для его закупок по достойным ценам у себя в стране их нет. И американцы здесь «заботятся» о нас. Согласно представлениям США, их экспортный потенциал, в меньшей степени Канады и Австралии и некоторых других стран, достаточен для гарантированного удовлетворения спроса в мире. России — мировой житницы — среди этих стран нет! Ей уже отведена роль пассивного потребителя.

Между тем для своего внутреннего рынка американцы придерживаются иных — противоположных принципов. В частности, для россиян поучительным примером государственного подхода к регулированию рынка может служить производство сахара в Америке. Этот вид бизнеса нерационален в США — себестоимость производства сахара почти в два раза выше, чем его цена на мировом рынке. Однако здесь американцы считают, что та сумма, которую общество платит за поддержку жизнедеятельности отрасли, где занято 100 тысяч человек, гораздо меньше, чем тот разрушительный эффект, к которому может привести неожиданно возникший дефицит сахара и затраты, связанные с тем, чтобы занять всех освободившихся при свертывании производства.

Так же считает и Япония, которая поддерживает уровень внутренних цен на рис в 6 — 8 раз выше мирового, а в целом господдержка сельского хозяйства достигает 72% от стоимости продукции. И страны Европейского союза, с их благоприятными природными и экономическими условиями, убоялись дешевого американского продовольствия, увеличив государственную финансовую помощь аграрным товаропроизводителям в начале 80-х годов до 50% для поддержания внутренних цен на уровне, в 2 — 3 раза превышающем мировой. А с 2003 года и из России ограничили ввоз зерна квотой в 0,5 млн. тонн, тогда как в прошлом году только одна Италия закупила у нас 2 млн. тонн. Однако именно такие меры позволяют странам ЕС добиться самообеспеченности зерном. Японцы и европейцы хорошо запомнили прекращение американских поставок сои в 1973 году из-за неурожая, а также резкое увеличение цен на импортное зерно в середине 70-х годов.

Очевидно, эти страны имеют свою продовольственную стратегию. А Россия уже сейчас оказалась за порогом продовольственной безопасности и поэтому весьма уязвима для давления со стороны других государств. И чтобы изменить это положение в России, пора еще вчера принять закон о продовольственной безопасности. Узаконить государственную поддержку сельского хозяйства — тот минимум финансовых ресурсов, который будет гарантировать обеспечение населения продовольствием по видам. Ведь подобный закон уже приняли 95% стран мира.

Господдержка на должном уровне сделает наше сельское хозяйство привлекательнее и для инвестиций, т.е. будет способствовать развитию его отраслей и тем самым снижать затраты на производство продукции, а значит — и цены.