Начало октября — «печальная пора, очей очарованье», как писал поэт — стала черной вехой истории, русского сознания, тень которой омрачает даже для любителей поэзии Есенинский праздник 3 октября. Да о нем ни на одном телеканале, по-моему, и не вспомнили, зато десятилетие трагических событий 3—4 октября кощунственно замусолили устами записных прислужников ельцинизма, которыми по-прежнему переполнены СМИ. О безобразных и беспомощных программах Сванидзе (охотно показывал себя, еще лохматого, но так же врущего, и закончил: «Мне к этому добавить нечего» — да ведь 10 лет прошло, мыслитель! — столько нового материала и понимания появилось...) или о неожиданно честной программе Кириченко по НТВ на этих страницах уже писалось. Мне остается только поразиться пустозвонству нашего телевидения и беспомощности государственных, якобы демократических институтов. Во всех «цивилизованных странах», как говорят либералы, решение парламентской или сенатской комиссии является высшей и окончательной оценкой. У нас Госдума второго созыва, как известно, провела парламентское расследование при поддержке всех фракций, кроме черномырдинской «Наш дом — Россия». Вывод комиссии по расследованию был однозначен: «Произошел антиконституционный государственный переворот, опиравшийся на военную силу». По признанию ельцинского пресс-секретаря Вячеслава Костикова, президентская сторона вела прямую информационную войну с запугиванием населения. Что еще можно высосать? Какую новую оценку дал тот же Познер, который, обсуждая черные события во «Временах», с одесской интонацией перебил выступающего: «Кто их видел, снайперов на крыше американского посольства?». Это больно и смешно слушать. А кто видел, как фашисты осенью 41-го вешали Зою? — местные жители, а еще сами палачи, которые сделали фотоснимки. Для истории — достаточно, а для сегодняшней журналистики и, например, того же «Московского комсомольца» — нет.

     Журналистка «МК» берет интервью у митрополита Ювеналия, окормляющего Московскую епархию (кстати, никак к нему не обращаясь — верх необразованности и невоспитанности!) и начинает его таким пассажем: «1993 год. В Москве хаос. Отстаивают демократию (кто и какую? — А.Б.). На экране — перекошенные криком рты, идут танки, Ельцин на баррикадах...». Опомнитесь, женщина! Ельцин в эти дни боялся выйти к восставшему народу на баррикады, пил и скрытно собирал вокруг себя перетрусивших палачей. Эдак нагло переписывают даже новейшую историю. Но и пастырь, лицо которого, как уверяет журналистка, было отличным от всех — «смиренное и спокойное» (почему спокойное? — ведь ельцинисты попрали закон и Церковь подставили, унизили — вели переговоры, а тайно решили: кровь должна быть пролита!), бросает странный взгляд на историю Отечества.

     Грех православному человеку спорить с иерархом Церкви, но, убежден — до тех пор, пока он не вступает на нашу общую научную и культурную территорию, не касается общегражданских вопросов. Митрополит Ювеналий утверждает в интервью: «В истории мы самым ужасным обычно называем первый век христианства, когда язычники убивали христиан и кровь рекой лилась. Теперь мы видим, что в нашей стране только за ХХ век, может быть, больше православных христиан, проливших кровь за Христа... Ушедший двадцатый век является для Русской православной церкви веком кровавого террора». Только террора? И почему-то лишь для церкви с маленькой буквы (так в газете) отдельно от державы? То есть для малограмотных, лишенных национального самосознания читателей выводится готовая формула: ХХ век, который, конечно же, определили два события — Октябрьская революция и наша Победа во Второй мировой войне, для России — не великая, а ужасная эпоха, которая страшнее века варварства. Удобная для оголтелого антикоммунизма точка зрения, но, прости, Господи, совершенно антиисторическая, антигуманная и спекулятивная позиция. Хочу напомнить митрополиту, что с точки зрения отечественной истории, например, самой кровавой и трагической страницей бытия России, ее первой и продолжительной братоубийственной войной стал раскол, безжалостно затеянный священнослужителями, посягнувшими на мирскую власть, и патриархом Никоном в частности. Не буду касаться сложнейших теологических и даже политических аспектов, конкретных петровских реформ, зажавших Церковь почище Советской власти, напомню лишь, что РПЦ в 2000 году канонизировала 1054 новомученика российских, а в одном лишь затерянном и малонаселенном Пошехонском уезде в период с 1676 по 1683 год сожгло себя за свое понимание Веры и в борьбе со священниками, «предавшимися латинству», — до 1.920 человек. Подобные грандиозные цифры потерь и противостояния в редко населенной стране мы на каких варваров и комиссаров в пыльных шлемах спишем? Прямыми и косвенными жертвами того безумного, губительного для России раскола переполнены и дальнейшие века. Об этом — талантливая и глубокая эпопея Владимира Личутина «Раскол», но ее прочитали избранные читатели, а «МК», в котором вообще негоже выступать духовному пастырю, заполонил собой все киоски. Глядя на читающего ее в метро замызганного, задавленного жизнью москвича, я написал стихотворение, которое кончается скорбным вздохом:

     Не ведаю, как слово отзовется,
     Но я заметить образно рискну:
     Интеллигент с «Московским комсомольцем»
     Погубит окончательно страну.

     Впрочем, ни к чему углубляться в I или в ХУII век, чтобы осознать глубины трагедии, обрушившихся на православных в «краю родном долготерпенья», как писал Тютчев, в годы мнимого возрождения православия. Даже официальная программа «Вести» в передаче 1 октября не могла скрыть самой страшной и антихристианской цифры-распятия: за последние 13 лет в России детей стало меньше аж на 10 миллионов. Почему? Как это могло стрястись? Каких варваров и антихристов проклинать грядущим поколениям? Что надо предпринимать власти, чьи представители целуются с иерархами? Несколько лет назад Святейший Патриарх с болью сказал: «Страна вымирает от бедности и нищеты. Священнослужители не имеют права молчать в этой ситуации, ибо молчанием предается Бог«. Почему же не слышно набатного голоса пастырей — ведь страна продолжает вымирать?

     Прошла Всероссийская диспансеризация 30,4 миллиона детей. ТОЛЬКО ТРЕТЬ ИЗ НИХ ПРИЗНАНА ЗДОРОВЫМИ — всего 10 миллионов, но эти страшные цифры на ТВ и в интервью митрополита не обсуждаются! В стране, по официальным данным, за годы «реформ» выросло 10 миллионов совершеннолетних неграмотных граждан, а 2 миллиона маленьких детей — нигде не начинало учиться. Может, малость угомониться, повременить с реставрацией всех грандиозных монастырей и строительством новых роскошных храмов, а заняться богоугодным созиданием, обличением врагов и облегчением судьбы народа? Вот на какие жгучие вопросы паства ждет ответа от Церкви, от ее митрополитов, разъезжающих на иномарках, и от вас, конечно, Ваше Высокопреосвященство: ведь Московия — духовный центр России.

     Московия — этот духовный центр и великая историческая область — сперва (по вине прежнего губернатора Тяжлова и нынешнего — Громова) лишилась своего телеканала «Московия», а после праздника Покрова — последней передачи подмосковного канала — сожженного «Русского дома», который был оставлен Александру Крутову по какой-то договоренности после темной сделки — приобретении акций (захвате, прямо говоря) областного телевидения православным банкиром Пугачевым. Суд восстановил Крутова в должности генерального директора «Московии», но он добровольно отказался от нее, как генерал Громов — от дальнейшей борьбы за канал, отозвав иск администрации области к кремлевскому банкиру из суда, наверное, по «подсказке» Кремля. Они, враждовавшие на политическом поле, каждый по-своему, но одинаково, ради эгоистических соображений, уклонились от принципиальной схватки и тем самым предали заявленные идеалы, интересы большого коллектива, но главное — миллионов телезрителей.

     «Русский дом» после обусловленной сделки просуществовал еще два года в странной позе (якобы критиковал антинародную политику Кремля на канале кремлевского же банкира), утратил остроту, творчески поблек и сгинул в эфире, уступив месту пародийному «Русскому взгляду». Мне тревожно и растерянно звонили вечером домой многие коллеги, не понявшие, в чем дело, но помнившие, что я несколько лет работал в «Русском доме». Потому и взялся я публично ответить, обрисовать ситуацию, как я ее понимаю: Александр Крутов, имевший поле духовного сопротивления и просвещения, оставил его и ринулся вместе с генералом Леоновым в политику — он будет баллотироваться в депутаты Госдумы по спискам партии Рогозина и Глазьева (они остановились, по-моему, на претенциозном названии «Родина»), покинул на два месяца, как положено по закону, эфир. Руководство каналом обрадовалось, не разрешило заменить ведущего (например, тем же верным помощником и крепким журналистом Андреем Полушиным), быстро подыскало подзабытого ведущего — музыканта Ивана Демидова, сняла с него темные очки и запустила подслеповатый «Русский взгляд». Теперь отгадайте: вернется ли в эфир «Русский дом», а заодно, сможет ли Крутов до последнего вздоха защищать интересы обездоленных православных, если попадет в Госдуму?

     Но тем не менее, как ни относись к действиям и личным качествам Крутова, все-таки отрешившись от личных отношений, понимаешь, что случившаяся замена — очередное и, можно сказать, последнее русское поражение на телевидении. Несмотря на огромные церковные средства и влияние в верхах (тот же игумен Тихон, окормлявший «Русский дом», назывался в СМИ духовником и Путина, и Пугачева, не говоря уж о встречах Патриарха с президентом и благословениях), так и не было создано насущного Православного телевидения, многочасовой программы главной конфессии страны. Если Путин в азиатском турне заявил, что в России 20 миллионов мусульман, записав в верующие все потенциальное татарское и северокавказское население, то тогда надо признать, что 80 процентов страны — всех русских можно поголовно назвать православными. А где же учет их ожиданий в телеэфире?

     Патриотическая оппозиция долго вела разговоры о Народном телевидении, даже начинала сбор средств, но эти с самого начала нереальные прожекты так и повисли в словесном тумане. Так что огромная часть населения, настроенная социалистически, голосующая за КПРФ, не принимающая антинациональных «реформ», тоже лишена права голоса и обсуждения, разработки путей развития России. Невиданный духовный, идеологический террор!

     Несмотря на державные заявления президента, информационное пространство, искаженное, загрязненное, просто дурацкое (например, зачем 2 спортивных канала, по которым, ясно, нечего показывать, если бездарные футбольные матчи повторяют по три раза?) целиком находится в руках либералов-западников, космополитов и русофобов. Новая программа «Русский взгляд» только подтвердила это. Конечно, по сравнению с прежним ведущим Демидов — воплощенная пустота, недалекость и управляемость. А чего стоит его соведущий — член партии «Единая Россия», скачущий, как блоха, по всем каналам, неопрятный и всезнающий Михаил Леонтьев с программным заявлением: «Выпил стакан — вот тебе и русский взгляд». Некоторые недалекие интеллигентные зрители уже сказали: «А чего переживать? Нормальная программа: Патриарха показали, церковь Покрова на Нерли засняли». Никогда не поймут эти управляемые слепцы записи Василия Розанова:

     «Посмотришь на русского человека острым глазком... Посмотрит он на тебя острым глазком...

     И все понятно.

     И не надо никаких слов.

     Вот чего нельзя с иностранцем».

     Нельзя того же с Познером, Шустером, Сванидзе, Швыдким и всей королевской ратью, как бы ни были они опытны, остроумны, изворотливы. Слушать порой любопытно, сюжеты и высказывания правдивые проскальзывают, а вот полного взаимопонимания, сопереживания и доверия никогда не будет. С их стороны — в первую очередь. То же касается и «Русского взгляда» — его можно сделать адекватным, если Демидов снова темные очки наденет и начнет хохотать на плоские шутки, как в жюри КВН, куда его тоже приглашать перестали, но вот нашлось местечко — на головешках от «Русского дома».

     Ну а если серьезно, совершенно прав профессор МГУ Сергей Расторгуев, который написал книгу «Философия информационной войны», где утверждает: «Современные информационные технологии и средства связи приблизят российскую «элиту» к общемировой и создадут непреодолимые барьеры между «элитой» и русским народом». Одно непонятно: почему в будущем времени? Барьеры созданы такие, что даже международное сообщество, несмотря на заверения о главном достижении реформ — свободе слова, поставило как раз по этому показателю Россию на пещерное 129-е место в мире. Русский народ лишен неотъемлемого права на получение и распространение информации, права голоса и обсуждения своего будущего. Так что же нам делать: договариваться с лицемерными правителями, якшаться с «православными олигархами», ползти в бесправную Думу, бороться, а, может, позорно смириться и, как размышляет тот же Розанов:

     «Или сказать с Тургеневым:

     — «Так кончается все русское»...

     На Первом канале прошел репортаж из Харбина — бывшей столицы русской эмиграции в Китае. Нам рассказали о последней русской старухе — Евфросинье Андреевне, но в титре написали Ефросинья. Остался ли на Первом последний русский грамотный редактор?

     Блеснул своим пониманием демократии и порядочности актер-либерал Басилашвили в программе «Женский взгляд». После горячих заверений супруги в том, какой это мягкий, добрый, интеллигентный человек, бывший депутат вдруг скривился и пренебрежительно понес по кочкам спикера Думы Селезнева: «Уже какой-то Селезнев начинает мне указывать, когда показывать американские фильмы. Да кто он такой?! — Козявка. Мы его сегодня выбрали, завтра не изберем». На этих страницах высказывалось немало справедливых упреков и резких замечаний в адрес Геннадия Николаевича, в том числе и принадлежащих моему перу, но публично оскорблять председателя Госдумы, как, впрочем, и любого другого человека — «козявка!» — оскорбительно для всех, это — верный признак разнузданной «демократии», понятой по-ельцински, по-собчаковски.

     Кстати, к избранию спикера актер Басилашвили никакого отношения не имеет — он уже, слава Богу, не является депутатом. Такие вот либералы как раз и попирали права человека, препятствовали принятию цивилизованных законов, в том числе касающихся телевидения. У актера на ТВ жена и дочка работают, он стоит горой за статус-кво и вседозволенность последнего, за то, чтобы фильм «Стриптиз» НТВ показывало, как это было недавно, в лучшее вечернее время, когда раньше шли «Спокойной ночи, малыши» и добрые семейные фильмы. Попробовали бы показать в такое время по национальному каналу сексуальный фильм в Польше или Англии! А у нас возмущение родителей, всех здравомыслящих людей, даже выраженное устами спикера, подвергается остракизму и выдается за попытку диктата. Интересное представление о свободе распоясавшихся СМИ, о свободе грязного слова...

     Но тут даже не о сути спора речь идет, а о недопустимом хамстве по отношению к человеку, занимающему выборную должность, каков он ни будь. Листал книгу Виктора Черномырдина «Вызов» и наткнулся на галерею всех премьер-министров России, назову лишь некоторых: Александр 11, Витте, Столыпин, Львов, Ленин, Сталин, Косыгин и вдруг... какой-то самодовольный юнец в очках: ба! — Кириенко. Будь я таким же либеральным, как Басилашвили, мог бы подобрать в этом ряду определение поуничижительней актерского, но к чему? Народ его уже обозвал, а в историю он все-таки вошел, пусть как гримаса ельцинского правления, когда и такое было возможно.

     Всемирный день поэзии отмечается по решению ЮНЕСКО в день весеннего равноденствия — 21 марта, но в некоторых календарях указано, что 15 октября тоже отмечено как осенний Всемирный день поэзии. Что ж, вполне подходящая пора, и второе напоминание о лирике, порой сознательно изгоняемой из нашей прагматичной и нравственно изуродованной жизни, не повредит.

     Что такое поэзия? Мне вы
     Задаете чугунный вопрос.
     Я, как паж, до такой королевы,
     Чтоб сужденье иметь — не дорос.

     Так писал замечательный лирик и переводчик национальной поэзии Владимир Соколов. Но уверен, что и сам поэт, и каждый неравнодушный человек чувствует, понимает сердцем, что такое поэзия, разлитая в жизни. Она куда больше и благодатнее, чем просто рифмованные строки. После праздника Покрова и накануне Всемирного дня продовольствия отмечается Всемирный день поэзии, которая является пищей духовной и противостоит стандартизации, глобализации, всему тому, что несет массовая культура, лишенная национальных корней.

     «Поэзия есть внутренний огонь всякого таланта», — говорил Федор Достоевский. Всякого, даже весьма приземленного, как говорится, прикладного! Приехал в подмосковное село Покровское, в мастерскую Александра Попова, уроженца деревеньки в Скопинском районе — центре гончарного промысла. Он кончил Рязанское художественное училище, отслужил в армии, ходил по России, вникал в первозданные промыслы и вернулся к исконному на новом, открывшемся только ему витке — занялся не традиционной обливной керамикой, а древнейшей — обварной, когда после обжига в печи раскаленное изделие мгновенно опускается клещами в болтушку — настой родимых трав. И происходит чудо слияния формы, мастерства художника с природной красотой и силой, выраженной потом в коричневато-зеленоватом тоне изделия, в седоватом налете древности, в долговечности и целебных свойствах кувшинов, горшков, макитр. Специалисты пишут, что у обварной керамики Попова есть удивительные свойства: слегка подкисшие, «поплывшие» продукты обретают при хранении в них первозданную свежесть. Обладатель большого дома-мастерской смеется за вечно дымящейся сигаретой: «Да это в любой глиняной посуде происходит. Она впитывает все плохое, нездоровое. Зачем кринки на деревенском заборе в ряд нанизаны? Горожане думают, что сохнут, как в мойке, а это их выставили на несколько дней обновиться, зарядиться от солнца. А при моей технике (как нащупал — сам порой не понимаю!) впитанная сила трав еще прибавляется». Состав их, сложный рецепт составления болтушки — секрет мастера. Но и растрезвонь он его в деталях — перенять подлинное мастерство нельзя: технология познается, мастерство, воспринятое от дедов на генетическом уровне, и поэзия, впитанная чуткой душой среди родных просторов, — никогда!

     На вечере писателей героической Приднестровской республики, который прошел в Центральном доме литераторов даже раньше официального открытия сезона — 16 октября, ко мне в перерыве подошла молодая поэтесса Елена Сапрыкина, поблагодарила, что московские поэты приняли ее в Союз писателей, не придираясь формально к нынешнему месту жительства. Лена — москвичка, но бросила столицу и вместе с мужем — тоже поэтом — уехала в старинный городок Юрьевец Ивановской области, чтобы там растить детей и писать стихи. У французов есть выражение: подняться в Париж. То есть родиться в провинции, которая почти вся — южнее столицы, а потом перебраться выше по географической карте, по социально-творческому статусу. Но, глядя на то, что творится сегодня в Москве, можно перефразировать присказку: подняться в провинцию, в Юрьевец. и обрести духовную высоту.

     И выше древней колокольни
     В округе нету ничего.
     За дамбой — Волга, и довольно!
     И речь народа моего...

     Но Лена, честно и неординарно овладевающая поэтической речью народа, обаятельная и талантливая, никогда не будет включена даже в огромную писательскую делегацию, составляемую нынешним Министерством печати, хотя бы для разнообразия, в добавление, образно говоря, к Елене Шварц, как это случилось при подготовке междусобойчика на 55-й Франкфуртской ярмарке. Список министра Лесина вызвал возмущение российской многонациональной писательской общественности. Ну и что? «Демократам» ельцинского разлива начхать на доводы разума и совести.

     «Родник поэзии есть красота», — утверждал Николай Гоголь. А сегодня порой кажется, что усилиями Министерства культуры и Министерства печати родники превращены в канализационные стоки политиканства, разрушения духа и формы.

     Недавно прошла 16-я книжная выставка-ярмарка, она хоть и называется международной, но само освещение ее в СМИ и особенно по телевидению показало, что название это — формальное, лишь говорящее о наличии залетных гостей и компаньонов из 82 государств, а вообще-то выставка — зеркало духовного состояния нездорового общества, наших книгоиздательских процессов и окололитературных разборок, отсюда — засилье коммерческой макулатуры, заказных политиканских проектов, дорогих показушных изданий. Один пример: ММКВЯ завершалась в день 175-летия Льва Толстого, так вот из 100.000 представленных книг, по данным музея Л.Н. Толстого, было лишь 4 новинки, связанные с творчеством великого юбиляра. Я понимаю, что граф — это не Т. Толстая, но есть же какие-то ориентиры и границы!

     Лично мне не хватало на этой ярмарке, как и на предыдущих, ярких и доступных книг, открывающих сегодняшний образ Родины, не искаженно сконструированный, высосанный из постмодернистского или властно указующего пальца, а исторически и лично постигнутого, выстраданного и честно отраженного. «Надобно проездиться по России», — зачем-то настойчиво повторял Гоголь, и у него в ХIХ веке появилась целая плеяда последователей — писатели русской натуральной школы, летописцы и бытописатели империи от столиц до захолустья, до Растеряевой улицы. Один из них — Глеб Успенский родился 23 октября 1843 года в обедневшей семье провинциального духовенства.

     Так и назывались — «Нравы Растеряевой улицы» — очерки о полупьяных и нищих мастеровых, мелких чиновниках, гарнизонных солдатах 23-летнего туляка, который опубликовал их в 1866 году в «Современнике», после знакомства с великим редактором — Николаем Некрасовым, и сразу стал широко известен в пореформенной России. Глеб Успенский проучился в Московском университете всего год, поскольку нечем было платить за учебу, но его университетами стали дороги по России, встречи с людьми и очерки по заказу редакции, по зову сердца, отвечающие формуле Николая Чернышевского — «правда без всяких прикрас». Кстати, перебравшийся в Петербург Успенский стал свидетелем гражданской казни Чернышевского, потрясшей его. Когда «Современник» закрыли, неугомонный автор продолжил публикацию очерков в... «Женском вестнике». Трудно себе представить сегодняшнюю пореформенную Россию с женским изданием, публикующим не развесистую клюкву «как стать счастливой», а столь правдивые произведения с горьким выводом: «Честному разумному счастью здесь места не было».

     В конце 70-х годов наступает новый поворот, вызванный мучительными раздумьями о глубинных причинах господства власти «прижимки» и алкоголя (Господи, сколько тогда пила Россия по сравнению с нынешними объемами?!), но Успенский «идет в народ» и поселяется в Нижегородской губернии. Там он пишет цикл очерков «Из деревенского дневника», затем «Крестьянин и крестьянский труд» и наконец главную и глубочайшую книгу — «Власть земли». По глубокому убеждению автора, крестьянство (а тогда это было почти все население России!) «до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли, покуда в самом корне его существования лежит невозможность ослушаться ее повелений, покуда они властвуют над его умом, совестью, покуда они наполняют все его существование». Успенский наблюдал начало рвущейся власти земли, ослабление совести; ХХ век обратил эту власть в кровавое насилие, еще больше выхолостил и обезличил ее; наконец, ХХI век грозит полным превращением этой первородной и облагораживающей власти в безнравственную власть чистогана, в потерю чувства Родины.

     Президент Путин, выступая в американском университете, подивился вопросу о попрании свободы слова в России: мол, что попирать? У нас никогда свободы слова и не было. «Мы почти век жили в тоталитарном государстве, перед этим царизм — тоже попирал». Может быть, и попирал, но притом — вот загадка! — была создана такая великая и правдивая литература, что мы можем представить себе по ней жизнь России и человека любого социального слоя в полном объеме, в ярком и безжалостном свете. Что особенно ценно — даже простой, маленький человек, незаметный труженик, запечатлен в этой литературе, в книгах того же Успенского. А что же произошло при воцарившейся свободе слова, или анархии, как уточнил президент? Вот представьте: осыпятся наши телекассеты с редкими правдивыми сюжетами о реальной жизни, затеряются малотиражные книги вымерших реалистов. Что останется? Многотиражные опусы Марининой и Донцовой с ходульными героинями и приметами суетной жизни, фильмы про «братков», придуманную милицию, столичные тусовки и какой-то сумбурный, неосмысленный, неприглядный калейдоскоп событий. Где правдивая летопись народной жизни, где полнокровные образы тех, на ком еще и держится Россия? Мы даже образа самой творческой интеллигенции не сможем оставить потомкам, ибо, как говорил Глеб Успенский: «Интеллигенция среди всяких положений, званий и состояний исполняет всегда одну и ту же задачу. Она всегда — свет». Такой она нынче свет, что глаза режет...

     Онемела, выродилась народная интеллигенция. «Случайности природы он сосредоточивает в Боге. Случайности всевозможной политики — в царе, — так пишет Успенский о наивном человеке от земли и добавляет, — ... не зоологическую, не лесную, а божескую правду вносила в народную среду народная интеллигенция». Что вносит она сегодня, какую зоологическую и дремучую правду? Вопросы без ответов...

     Но снова притягивают к себе книги полузабытого писателя, зовут в путь — к реальности, к людям, к радости познания. Вот как пишет Глеб Успенский в очерках «Письма с дороги» в главе «Веселые минуты»: «Все, все без разбора и без всякой критики радовало меня в эту поездку, потому что даже то, что я видел в вагоне, на станции и из вагона в окно, — все это была жизнь, все напоминало, что Петербург еще не окончательный результат, к которому пришла вся русская жизнь, что есть еще Россия, жизнь русского народа, жизнь всего этого разнокалиберного встречного населения — мужиков, баб, купцов, господ, духовенства — словом, всего, что вот опять я своими глазами увидел...». Очень не хватает мне, как читателю и активно работающему литератору, как москвичу (ведь и нынешняя все более чуждая Москва — «не окончательный результат»), вот такого мудрого, честного, сострадающего и радостного взгляда!

     Впервые за всю историю крупнейшей международной Франкфуртской книжной ярмарки Россия в октябре была главным и почетным ее гостем. По предварительным сведениям, на эту помпезность было истрачено 6 миллионов долларов — по миллиону на день работы! И что же в итоге? Пшик!

     Профессионалы-издатели, редакторы, менеджеры, не сумевшие попасть в число 200 книгоиздательских экспонентов, писатели, не вошедшие в число 130 избранников Министерства печати, хотели хоть из телерепортажей и прессы понять, что же интересного, полезного, нового было на ярмарке, как там выглядела самобытная страна великой литературы? Ничего нельзя было узнать по горячим следам: промелькнуло несколько куцых репортажей, где стояли на заднем плане матрешки, художник-дизайнер поведал, что светильники для российской экспозиции он сделал из алюминиевых чушек, и каждый из них весит 4,5 тонны. Привет Дерипаске! Бегло были перечислены министром культуры Швыдким все те же набившие оскомину любимцы столичных тусовок, и вдруг выплыл Радзинский с глупейшим запыленным монологом о том, как к нему в Дом творчества «приехала одна из моих немецких переводчиц и спросила: это что, вокруг сидят одни писатели? И на утвердительный ответ заключила: какая богатая у вас страна!». Зачем ехать во Франкфурт и продолжать оттуда нести чушь? Во-первых, в Домах творчества сидели и члены семей радзинских, и всяческие блатные, а, во-вторых, в России по сравнению со многими европейскими странами не так уж много членов союзов писателей (например, в Ирландии или Румынии 1 писатель приходится на 10 тысяч населения), но главное — большинство сидящих даже в доступных тогда Домах творчества работали в издательствах, редакциях, преподавали, переводили, занимались исследовательской деятельностью, а в свободные часы творили. Так ведь подобных гуманитариев и работников СМИ в Европе, той же Германии, пруд пруди! Например, в испанской Каталонии, которая меньше Московской области, аж 2 круглосуточных телеканала и целый Дом радио с армией творческих работников, много периодических культурологических изданий, а в Подмосковье нет своей телерадиокомпании, как нет ни одного литературного и культурного издания. И вообще к чему этот обывательский бред, не имеющий ни малейшего отношения к европейскому празднику книги?

     Вылез, как обычно, кривящийся Виктор Ерофеев, представлявший Россию все месяцы подготовки к ярмарке и устроивший свои дела, сказал банальность об уникальном шансе: «Нас впервые позвали в Европу...». С чем позвали-то? Прочитал крупным планом какой-то «антикрасный» обрывок Владимир Маканин, шевеля усами, мяукнул Радзинский — и все. Зато единственного певца России, крупнейшего прозаика с мировым именем Валентина Распутина — ни разу не показали!

     Два министерства готовили участие России в форуме, имеющих прямой выход на ТВ, и что мы увидели, узнали? Ведь это ярмарка, а нам даже не рассказали, чьи книги пользовались успехом? Ну Сорокин с поеданием кала и до этого у потребителей баварских сосисок пользовался успехом, а кто после дорогостоящей экспозиции еще прогремел? Какие совместные издательские проекты задуманы, какие грандиозные контракты заключены, что нового открыли для себя посетители, среди которых было полно выходцев из бывшего СССР? В очередном пустом репортаже обронили, что лучше всего расходится большая карта России за 100 долларов. Почему не в евро считают и почему карта? — даже этого не объяснили.

     Одна моя знакомая — главный редактор не поехавшего в Германию издательства — возмущалась: «Ничего не узнаешь толком, даже из «Новостей культуры»! Такое впечатление, что презентация России — просто провалилась...». Судя по статье Юрия Полякова в «ЛГ» «Ярмарка тщедушия» — так оно и произошло. Плакали наши денежки! Я ее успокаивал: вот вернутся чиновники, идеологи «свободы слова», дельцы от книги и расскажут что-нибудь о себе — значительных и любимых, о триумфе Марининой, Улицкой, Толстой, Донцовой. Правда, при чем тут русская и российская многонациональная литература — так и останется неясным. Но даже в этом ошибся — просто пшик от 6-миллионной показухи остался.

     Прошла информация о том, что Россия приглашена стать главным гостем Парижского книжного салона в 2005 году. Опять надо готовиться Марининой, Донцовой и Толстой? Или «министерства правды» перестанут демонстрировать безнаказанность, кампанейщину, однобокость, то есть плевать на литературную общественность? Юрий Поляков пишет о такой сцене: «Поэт-карточник Лев Рубинштейн бьет то ли в бубен, то ли в кастрюлю, лауреат Государственной премии главный редактор «НЛО» (Твардовскому и то за главное редакторство Госпремию не давали! — А.Б.) вопит и бегает с пионерским галстуком на шее, а третий, не установленный мной персонаж, но чуть ли не Пригов, чем-то острым наносит удары по сооружению, напоминающему супрематического снеговика.

     — Что они делают? — удивленно спрашиваю соседа.

     — По-моему, ритуально разрушают империю... — неуверенно отвечает он.

     — Какую империю?

     — А какая разница? Людям нравится.

     Будем ли дальше паясничать, разрушать образ и дух страны, строя «либеральную империю» по Чубайсу, или озаботимся судьбой державы — во многом будет тоже зависеть от голосующих граждан — народом они себя покажут или электоратом?

     Примерно четверть века назад меня, еще студента Литературного института, включили в представительную делегацию знаменитых писателей-героев и лауреатов для участия в Днях советской литературы на Кубани. Я, конечно, был потрясен двумя вещами: личным знакомством со многими поэтами, чьи стихи и песни я знал наизусть, а теперь мог убедиться, как заслуженно их любит народ, как потрясающе они умеют читать (какие там артисты, когда читают сами Боков, Ошанин, Доризо!), ну а второе — тогдашней жизнью кубанских колхозов (какие там «Кубанские казаки» с их киношным изобилием!). Завтрак и плотный обед для колхозников в Каневском районе стоил 17 копеек в день, или чуть больше бутылки водки в месяц, пруды кишели рыбой, плавни — дичью. Колхоз «Россия» содержал «самодеятельный» ансамбль казацкой песни и танца, школа, где принимали нас в пионеры, сияла чистотой и дорогим оборудованием. И вот во Дворце культуры Николай Доризо прочитал вдруг предупреждающие стихи:

     Что ж, голод мы изгнали прочь,
     В достатке и село, и город...
     Как завтра сытому помочь,
     Чтоб он обрел духовный голод?

     Тогда многие не поняли всю глубину тревоги поэта — земляка и любимца края (Николай Константинович стал почетным гражданином родного Краснодара), а теперь эти строки многие прочитают с иным чувством, может быть, и с раздражением: нам бы ваши заботы — «чтоб он обрел духовный голод»... Но в России все пронизано причинно-следственными связями, которые почему-то легко и разом рвутся на нашей продуваемой всеми ветрами равнине. Но ведь что-то остается в ее воздухе, духовно соединяет людей? Прежде всего — великая и мудрая литература, неумирающая поэзия. Уж, казалось бы, совсем ее изгнали с экранов телевизоров, извратили донельзя — 50-летие каких-то усатых иронистов и стихотворцев-однострочников по всем каналам показывают, а вот открытие Дома-музея Виктора Бокова, уникального музея здравствующего поэта, — только на телеканале «Мир», который в России, в отличие от бывших республик СССР, еще не принимается (вот тебе и «либеральная империя» по термину А.Чубайса!), однако народ безошибочно чувствует даже ноющим сердцем подлинную поэзию и до сих пор распевает замечательные песни.

     На тот большак, на перекресток
     Уже не надо больше мне спешить.
     Жить без любви не так уж просто,
     Но как на свете без любви прожить?

     Любовь к стране и человеку подарила летучие строки знаменитых песен — «Огней так много золотых на улицах Саратова...», «У нас в общежитии свадьба...», «Видно, нам встреч не праздновать. У нас судьбы разные» (Песня Рощина из фильма «Разные судьбы») — все не перечислишь. В новой книге стихов «Иные времена», подготовленной к юбилею издательством «Воскресение», есть целый раздел «Засто